Будь Коэн не-мертв лишь последние несколько лет, когда дыхание еще являлось данью врожденной привычке, а не вызывалось осознанным волевым усилием - обязательно бы очень медленно и тяжело вздохнул, выражая таким образом своё отношение к ситуации. Кэррон, ожидаемо, вспыхнул, как костёр от капли горючего; было видно, что он с трудом удерживается от того, чтобы броситься на усопшего с кулаками. И некая часть последнего - тот уголок души, где хранились остатки его эмоций, среди которых наиболее остро сейчас давало о себе знать чувство вины - признавала право стража на такую реакцию: он ведь в самом деле не уследил за своей подругой. А вот рациональная составляющая Вечного взирала его бесцветными глазами на Алана как будто с толикой раздражения, как бы говоря безмолвно: "Что в самом деле, набросишься на меня? Ну, давай, у нас же с тобой достаточно времени. А Альбиона подождет, пока ты наконец выведешь своё отторжение ко мне в активную фазу".

Молодой генерал мог злиться сколько угодно, но вот выражать нахлынувшие на него эмоции здесь и сейчас - точно нет. Потому, что это не имело смысла и никак не могло помочь им в данный момент, не могло исправить прошлого. Потому, что никто из всех троих непосредственных участников ситуации не был провидцем. Блондин не мог знать, что ситуация, медленно нагнетавшаяся в течении последней недели, взорвется в этот день, да еще и таким образом. Коэн не мог знать, что вся ситуация была подстроена и что из всех домов именно в том, куда он отправил свою подругу, её ждет опасность; да, спустя время в его памяти всплывали мелкие детали, намекающие на это - но в моменте он действовал максимально рационально. Ну и Альбиона, разумеется, не могла знать, что её ждет и чего и кого именно ей стеречься. Будь ситуация очевидно угрожающей, напади на неё кто-нибудь - она кричала, сопротивлялась бы. Но не было у неё, к сожалению, сверхспособности, позволяющей  ей сопротивляться воздействию жемчужного элемента. Вот так сложилась длинная вереница из личных выборов и случайностей - и теперь мужчинам, живому и мёртвому, предстояло иметь дело с их результатом.

К счастью, Кэррон не позволил себе поддаться эмоциям и даже более того - дал понять, что не только шкафы ронять способен.

"Что ж, будем надеяться, результаты твоих поисков принесут лучшие плоды, нежели мои собственные" - подумал Шерниатэйл, чувствуя, как что-то сжимается у него внутри. Странное это чувство - надежда: живой сказал лишь несколько слов - но они смогли придать действиям их обоих некой осмысленности, не давая просто метаться и хвататься за любую мелочь в попытках отыскать хоть какой-то намёк на то, где сейчас может быть Альбиона. Впрочем, виду Секач не подал, вместо этого лаконично кивнув и быстрым уверенным шагом направляясь следом за Аланом.

Дом, на пороге которого они оказались в итоге, на вид был тих и тёмен, так что грохот сорванной с петель двери прозвучал едва ли не громче пушечного выстрела. Коэн устало опустил веки, качая головой недовольно, не став еще больше злить парня своими рассуждениями на тему того, как это было некстати: ведь теперь, если похититель здесь - теперь он точно в курсе, что к нему пришли, причем, явно не пожелать доброй ночи. Правда, его действия оставались неопределенными: он мог как бежать, оставив Альбиону незваным гостям, так и вступить в бой с последними. И, по правде говоря, неизвестно толком, какой вариант был предпочтительнее; главное - чтобы он не решил воспользоваться девушкой, как живым щитом.

Так или иначе, действовать теперь требовалось быстро - так что, коротко кивнув Кэррону, Шерниатэйл плавно, бесшумно, как кошка, двинулся в темноте, вглядываясь и вслушиваясь в окружающую обстановку. На первом этаже были было четыре комнаты, из которых Коэн успел разведать три - гостиную, кладовку и кухню - прежде, чем пересечься со спустившимся вниз Аланом, которому досталось куда меньше работы: на втором была лишь пара спален. По результатам обыска можно было сказать лишь одно - это здание было жилым: на кухне в очаге догорали угли, постель в одной из комнат наверху была не заправленной. Вот только хозяина пока не наблюдалось, равно, как и Альбионы.

А значит, они могли быть лишь в одном, оставшемся неизученным, месте: за четвертой дверью, к которой как раз приблизился усопший. Приложил палец к губам, тормозя стража, не давая ему снова ворваться в помещение силой, аккуратно толкнул дверь - и вошел, сопровождаемый по пятам стражем. За ней как будто было темно и тихо, но чутьё воина толкнуло Шерниатэйла под руку - и он, совершенно не думая о том, что делает, ведомый боевыми рефлексами, толкнул своего спутника в сторону. И как раз вовремя: луна, выглянувшая из-за облаков отправила свои лучи на разведку сквозь небольшое окошко - чтобы те высветили тёмную мужскую фигуру перед ночными гостями и сталь клинка, который почти по самую рукоять вонзился прямиком в грудь Коэна; Алан видел серебристый кончик, выглядывающий из его спины. Усопший же выхватил свой собственный тяжелый двуручный меч, перехватил его голой рукой за лезвие и, пользуясь секундной заминкой оставшегося без оружия противника, как следует приложил того тяжелой рукоятью. Неизвестный охнул и кулем рухнул на пол.

- Вот ублюдок, - прозвучал во вновь наступившей темноте холодный голос усопшего. Не вынимая чужой меч из его временных "ножен", он обернулся к Кэррону. - Будь добр, посвети чем-нибудь, - а сам склонился над нападавшим, хватая его за грудки и поднимая над полом.