Основная задача стражей – защита жителей Тор-Шолле, а также всех деревень и поселений, чьи люди склонили головы в безмолвном уважении перед действующим королем; всем, кто дал присягу, необходимо было всегда держать клинок и щит наготове, чтобы успеть спасти невинную жизнь от ядовитых клинков тех, кто оказался пожран скверной. Именно к этому был готов Алан, но не к бумажной волоките, что свинцовой тяжестью легла тому на плечи вместе с генеральским чином.

Он всегда бежал от нее, как от буйного пожара, который остервенело гнался за ним, кусая извивающимися языками пламени пятки: невозможно было спастись от собственной тени, как и страж – от своих обязанностей. Поэтому сколько бы блондин не оттягивал эти моменты, добровольно срываясь с места, усыпанного веером документов, на патрули и задания, он все равно возвращался к ним. Еще в большем объеме.

А потом над ним то ли сжалилась сама богиня, насмотревшаяся на мучения генерала с важными бумагами, то ли судьба за долгое время вновь оказалась благосклонна к стражу, и в один прекрасный день на пороге у Алана оказался никто иной, как его новоиспеченный валет – Рамон, который быстро оказался у него при деле, а именно – за столом с пером в руках. На большее, как считал сам блондин, он был не способен: выглядел слишком слабым и хилым, чтобы без права на отдых ходить по улицам города-столицы под палящим солнцем и в ночной тени. Поэтому большую часть времени Рамон проводил в личных покоях своего генерала, хмуро уткнувшись в ворох уже наскучивших документов, когда сам страж уходил на «что-то более интересное», по его мнению.

Как, например, в первый жаркий день весны – в ночной патруль на драконах.

Несмотря на то, что Тор-Шолле был построен в объятии Небесных гор, способных укрыть всех от немилости погоды, сверху величественный город был беззащитнее младенца. Облака, что витали над пестрыми крышами домов, давно являлись брешью, из которой могла прорваться всепожирающая тьма, и стражи, восседавшие верхом на крылатых зверях, являлись тем светом, что отпугивал ее.

Едва золотые лучки солнца в последний раз лизнули линию горизонта, как массивные деревянные двери драконника распахнулись, выпуская на небольшую площадь вереницу драконов. Утомленные в неволе, ограниченной железными прутьями, звери в нетерпении переступали с лапы на лапу, запрокидывал головы вверх, заливаясь сильным фырканьем, поднимали хвостами с холодной земли грязь и мусор. Лязг металлической сбруи перекликался с шелестом кожаных крыльев и скрежетом когтей о камень дорог. Рядом с ними, держа одной рукой поводья, - стражи, женщины и мужчины, чьи уверенные взгляды были обращены в небо.

По резкой команде – вверх, к чернеющим облакам, за которыми скрывались яркие звезды. Частые взмахи крыльев оглушали, как и возбужденный рев, вырывающийся из драконьих глоток: звери взмывали один за другим и, набрав высоту, ложились чешуйчатым брюхом на невидимые потоки воздуха, словно скользили по несуществующим волнам ветра. Вверх и вниз. И так, кружа над спящим городом, – до первых лучей солнца, что растекутся светлой краской по крышам домов.

Это тяжело. Подобное выматывает, испивая все силы до дна, потому что возможности – даже краткого мига – отдохнуть не существует: находишься в седле во владении холодного ветра с момента наступления пепельной ночи вплоть до лазурного утра…

- Нам нужно возвращаться, - тихо произнес Алан, обратившийся к своей Жемчужине. – Солнце уже встало.

Серебряная виверна глухо прорычала в ответ и, взмахнув широкими крыльями, начала плавно спускаться, выискивая взглядом знакомую площадь, с которой они, казалось бы, еще недавно взмывали в небеса. Вновь раздался привычная «мелодия» скрежета когтей и металла: чешуйчатые звери мягко приземлялись, а всадники спускались следом вниз.

От долгих полетов тело забывает о собственной тяжести: там, под облаками, не чувствуется твердость земли, лишь безграничная невесомость, и поэтому делать первый шаг после долгого полета тяжело, а идти – еще сложнее. Особенно тогда, когда от сильной усталости медленно проваливаешься в сон.

Путь до казарм или главного здания королевского здания проходил после патрулей, как в бреду. Стражи просто слепо следовали заученному маршруту, лишь изредка – если у кого-то оставались силы – сворачивая в ближайшие трактиры. Алан же этого не понимал, да и не хотел понимать, лишь провожая хмурым взглядом своих людей, желающих пропустить стакан другой, и всегда шел до главного здания стражи, а потом – до собственной комнаты.

И это утро для него не было исключением.

Идти было тяжело. Каждый сделанный шаг отзывался неприятной напряженностью в мускулах стражей, скованные усталостью от долгого полета. Легкий доспех, который должен был стать второй кожей, способной спасти жизнь, защитив от пронзительных стрел неприятелей, вызывал кричащее желание избавиться от него как можно скорее: ремни и крепления, охватившие руки и ноги, как и пластины, закрывающие грудь и спину, неприятно давили на тело, оставляя после себя гадкое зудящее чувство. Хотелось сбросить с себя тяжелую сталь, дернуть рукой, размять затекшие плечи, но… Алан лишь проводил молчаливым взглядом проходящих мимо него людей.

Но не сейчас, не на улице, когда величественный Тор-Шолле медленно пробуждался ото сна.

Дорога, что извивающейся змеей уже много поколений лежала меж многочисленных каменных домов, до главного здания королевской стражи после патрулей всегда казалась долгой: подниматься вверх, по склонам, когда на тебя давит тяжесть сонной усталости, — сложно, но приходилось идти вперед, уверенно подняв голову. Пусть немногие верили в силу обученных воинов, а большинство, увязая в ядовитых слухах, и вовсе перестало видеть в королевской страже опору и защиту, Алан все же старался скрывать за маской стального спокойствия колючее изнеможение, что голодным зверем пожирало его. Уверенный — хоть и тяжелый — взгляд, прямая осанка, твердый шаг — именно этот образ подобно свету прогонял страхи и волнения в сердцах жителей, и генерал всегда, вне зависимости от обстоятельств, следовал ему. От своих подчиненных парень требовал того же, поэтому он, грубым рыком выплеснув недовольство на своих людей, заставил их собраться. На них смотрели, в том числе и плененные романтичными мечтами дети, которые рано или поздно захотят точно так же, как и он, взять в собственные руки меч.

Вскоре за россыпью разноцветных черепиц крыш стали проглядывать мутные очертания высоких пик — главное здание королевской стражи было уже совсем близко. Могущественное и величественное. Оно, обнесенное высоким каменным забором, являлось колыбелью закона и порядка: именно здесь инквизиторы, обложившиеся ворохом важных бумаг и старинных книг, разбирали проблемы жителей МиорЛайна, докапываясь до нагой истины; здесь высокие чины, утопали в своих обязанностях, стачивая гусиные перья; здесь проводил большую часть времени, распоряжаясь бурлящей жизнью всех стражей, сам маршал, Кенлад Форт.

Едва Алан со своим отрядом подошел к раскрытым воротам, как двое юных стражей, что только-только сбросили желтый пух и обросли жесткими перьями, тотчас встрепенулись: вздернули подбородки, расправили плечи и отдали честь — как и положено. Парень сдержанно кивнул на их приветствие и, не проронив ни единого слова, направился к главному ходу.

Здесь всегда было шумно, словно в центре торгового рынка: голоса, срывающиеся на низкие басы, не умолкали никогда — они сливались с бесконечным топотом, лязгом доспехов, шелестом бумаг, превращаясь в монотонный гул, что со временем становился родным, неотъемлемой частью жизни. Стоило только генералу королевской стражи ступить внутрь, как его плечи тотчас легло полотно, сотканное из множество тонких звуков-нитей, среди которых выбивался лишь один, такой знакомый...

Альбиона.

Страж, пораженный неприкрытым удивлением, что в мгновение ока смахнуло с него сонную пелену, смотрел на крохотную знахарку с длинными белыми волосами и не верил собственным глазам. Будто бы он ступил в иллюзорную ловушку, хитро играющейся с его уставшим разумом.

- Алан, а это… — неожиданно раздался голос Калена, подошедшего ближе к генералу, — не та самая знахарка? Ну, которая в лазарете с тобой часто общалась.

В ответ — свинцовое молчание, что остервенело грызло нависшую тишину между ними. Зверочеловек, пытаясь унять ворочающееся в груди чувство неловкости, отвел назад уши, а Алан, хмыкнув, направился через холл к целительнице, тихо (или опасливо?) беседующей о чем-то со стражем. И чем ближе он подходил к ним, тем отчетливее слышал рваные обрывки фраз, невольно заставляющие блондина хмуриться.

- Что она должна мне рассказать? — твердо и сухо произнес генерал, окинув холодным взглядом Рикардо, а после — Альбиону. - Я слушаю.

Вопрос стража подобно рокоту грома раздался над головами инквизитора и целительницы, резко поставив точку в их диалоге. Что Рикардо, что сама Альбиона — они оба подняли взгляд на подошедшего генерала и смолкли на пару мгновений, словно подбирая подходящие слова, способные приоткрыть тайну их беседы на двоих. Алан, отчаянно ступив в неравное сражение с собственной усталостью, стоял и ждал ответа, молча и без лишних движений, будто бы он — каменная статуя.

Первым смог вырваться из тугих пут тишины мужчина, чьи слова заставили блондина заметно напрячься: на и без того хмурое лицо легла тень непонимания и настороженности, ставшая заметной морщиной меж бровей; пристальный взгляд, будто бы пытающийся забраться в душу и выпытать все детали, которые скрывались под ворохом воспоминаний, скользил с девушки на инквизитора и обратно. В мыслях — искаженные образы прошедших дней, где он под покровом зимы, лелея в душе желание, как можно быстрее добраться до Жемчужины, случайно встретил Альбиону и какое-то отребье, вылезшее из помойных нор. «Снова они?» — пронеслось у парня в мыслях, однако спросить об этом не смог — не успел. Его опередила сама полукровка.

Она, резко отмахнувшись от слов Рикардо, как от назойливых насекомых, начала отрицать обратное — сетовала на собственную усталость, порожденную бесконечной работой, и не более. И страж мог бы с этим согласиться — прекрасно помнил ту толстую кипу из книг и тетрадей, над которым склонялась девушка, вырисовывая кистью слова, — но все же его настораживало то, что целительница так быстро стала отрицать предположение инквизитора. Парень слегка заметно наклонил голову, пересекся с девушкой взглядом и ответил на ее приветствие сдержанным кивком.

Пусть здесь, в доме правосудия, было и не место личным чувствам, сладко дурманящим разум от вида того, кто заставляет сердце биться быстрее, однако генерал королевской стражи не отрицал их до конца — сдерживал, но внимал им. Точно так же, как и хотел услышать правду целительницы, только она в спешке развернулась и поспешила к выходу, будто бы девушка хотела сбежать отсюда, от Рикардо, от самого Алана.

Страж переглянулся с инквизитором — думал, что мужчина что-нибудь скажет ещё, что прольет немного света на окутанную плотным туманом истину, но тот лишь молча пожал плечами. Выдохнув, блондин провел рукой по лицу, потер глаза, отчаянно желая избавиться от сонливости, и направился вслед за Альбионой.

Его тяжелую, грузную поступь можно было узнать легко: он ходил быстро, но в то же время шумно, отбивая каблуками сапог свой глухой ритм.

— Иди за мной, — произнес он, поравнявшись со знахаркой, и тотчас направился в сторону массивных дверей, за которыми скрывался утренний Тор-Шолле.

Снаружи — свежий воздух, ласково коснувшийся лица блондина и взъерошив волосы. Остановившись возле входа, Алан, прикрыв глаза на краткий миг, глубоко вобрал его грудью — хотел немного взбодриться, отогнать сковывающую невидимыми цепями усталость. Запустил пальцы в волосы, разбирая их на пряди, обернулся — знахарка, все так же опираясь на трость, за ним шла.

От входа парень свернул за угол, подальше от любопытных глаз и ушей молодых — и не очень — стражей, что любили утонуть в различных сплетнях и обсуждениях. Он ушел чуть подальше, ступая по холодной земле, ближе к одиноко дереву, что рос в окружении высокого забора и самого здания королевской стражи.

— Рассказывай, — скрестив руки на груди и спиной опершись о шершавый и грубый ствол, попросил парень; он смотрел на Альбиону внимательно — терпеливо ждал. — Это те самые уроды, которые доставали тебя зимой?

Что-то внутри него, ворочаясь от обжигающей настороженности, уверенно вопило, что страж — прав, и эти гнилые крысы, в безумии позабыв о страхе, снова вылезли из темных щелей, но... Алан свел брови вместе, опустив взгляд вниз, в сырую землю. Но не только они одни во всем городе-столице способны играть с огнем, то есть с его терпением, которого у молодого генерала и так почти не было.

Основное здание королевской стражи медленно оживало вместе с проснувшимся Тор-Шолле: стражи, едва вырвавшиеся из тугих пут сонного забвения, неспешно ходили туда-сюда; оглядываясь, они бросали краткие удивленные взгляды на генерала, хмурящего брови под одиноким деревом, но как только они пересекались с обжигающим льдом голубых глаз, вздрагивая отворачивались и ускоряли шаг. Любопытство, подобно голодному паразиту, грызло их изнутри, однако стаж, наверное, впервые в жизни не обращал на это внимание — терпеливо ждал ответа от знахарки, сдерживая клокочущее раздражение.

Одни лишь мысли о том, что это помойное отребье вновь вылезло из своих щелей, заставляли его кровь вскипать в безумной ярости, а сам он прищурился. Сжав палицы на собственной руке, он готов был горячо выпалить, где и когда сучьи дети осмелились показать свои уродливые рожи, однако ответ, тихо сорвавшийся с губ целительницы, ввел парня в легкое недоумение. На хмурое, пронизанное серьезностью лицо легла легкая тень удивления: он, вскинув бровь, слегка наклонил голову.

— Если не они, то кто?

Вопрос, разбившийся о густую тишину между ними, звучал с долей недоверия: в ту морозную ночь он был не при исполнении, в обычной не привлекающей внимание одежде, в которую кутаются если не десятки тысяч, то сотни жителей города-столицы, и ткнуть лицом в грязь каждого, заставив грызть ледяную землю, он не мог... особенно с раненой Альбиной. Крысы сбежали, прячась в темноте улиц, а ощущение, что эти отродья скверны осмелятся показаться вновь, осталось.

Только в этот раз его предчувствие обмануло.

Все тело вновь оказалось поглощено жгучим напряжением, из-за которого лицо парень вновь помрачнело. Он, следуя непонятному порыву, оглянулся по сторонам, вгрызаясь пристальным взглядом в мимо проходящие фигуры, словно среди них был тот, кто имел храбрость следовать за Альбиной по пятам.

— Можешь вспомнить, как давно это чувство появилось? — переходя на командный тон, спросил Алан. — И когда именно оно возникает: утром, днем или вечером? Когда ты в толпе или одна? Были ли у тебя конфликты с кем-нибудь в последнее время?

Привыкший доверять своей интуиции страж не мог игнорировать внутреннее беспокойство, которое — оно неожиданно вспыхивало в роковые моменты — спасало его жизнь, предупреждая об подкрадывающейся опасности. Он доверял себе и своим чувствам как никому другому, потому что привык рассчитывать только на собственные силы. Именно поэтому слова целительницы пробудили в нем ворочающееся беспокойство, смешанное с легким раздражением. «Ничего просто так не бывает», — хмыкнул про себя парень, вновь невольно сощурившись и посмотрев куда-то в пустоту.

— Почему ты думаешь, что это неважно? — Алан опустил руки и сделал шаг к Альбионе, быстро кивнув в сторону открытых ворот. — Пойдем, я провожу тебя. Куда тебе нужно?

Тон его голоса был довольно спокойным, но в то же время в нем ощущались жесткие стальные нотки, присущие всем, кто привык отдавать приказы и видеть, как их беспрекословно выполняют. Однако не успел генерал сделать и шага в сторону, как перед ним, ловко вынырнув из-за угла каменного здания, показалась знакомая волчья морда. «Кален», — имя зверолюда яркой вспышкой молнии мелькнуло в мыслях, и от этого в душе забурлило едкое отвращение. Сам же белошкурый страж, виновато прижав уши к голове, чувствовал себя немного неловко — не хотел прерывать разговор своего генерала, но и не вмешаться он не мог.

— Алан, — осторожно начал он, не решаясь подходить к блондину еще ближе — чуткий нюх улавливал тонкий запах раздражения, окутавший парня тонкой пеленой, — тебя хочет видеть генерал Тарнор, это касается недавнего происшествия на северо-западной площади. Просит подойти лично и доложить об обстановке того региона ночью. Он решил пересмотреть дело и нашел кое-какие несостыковки в твоем прошлом отчете.

Волк замолк, немного склонив голову, но неспокойный блуждающий по округе взгляд выдавал волнение зверя: генерал королевской стражи стал еще мрачнее. Он, сдвинув брови к переносице, глубоко задышал, поджав губы. Выпрямившись, расправив плечи и вскинув немного голову, сухо спросил:

— Когда?

— Сейчас.

Ответ не радовал. Не радовало и последующая беседа с генералом Тарнором, которая, не выдержав обжигающего и вспыльчивого нрава мужчин, быстро превратиться в невыносимый спор, где каждая из сторон будет душить своим авторитетом, силой. Сердце тотчас обожгло злобой — застучало, забилось быстрее, разгоняя по телу горячую кровь. Алан стиснул зубы, шумно выдохнул и обернулся к девушке.

— В следующий раз, — сказал он, посмотрев на Альбиону. — Провожу тебя в следующий раз. Сейчас просто старайся возвращаться людными местами, — страж замолчал, словно пытаясь вспомнить что-то важное и сказать это на напоследок, но вместо этого громко, едва не срываясь на глухое рычание, произнес: — Где Тарнор? Веди меня к нему, пока не передумал.

Кален, резко навострив уши, быстро кивнул и развернулся, широкими и уверенными шагами направляясь в сторону главного входа в здание королевской стражи. А позади него, скрипя зубами от распаляющегося гнева, шел Алан.

Злоба, слившаяся с томящейся усталостью, потревоженным зверем рычала внутри генерала королевской стражи, скалила свои пожелтевшие клыки и норовила наброситься на первого, кто осмелится обратиться к нему по имени или званию. Именно поэтому белошкурый зверочеловек-волк, ведущий за собой светловолосого стража внутрь главного здания королевской стражи, опасливо прижимал уши к голове и настороженно оглядывался по сторонам — не хотел по великой случайности оказаться под горячей рукой парня.

А обжигающий гнев все еще разливался внутри мужского тела, бурлил, кипел, шипел, и, казалось, им можно было обжечься, украсив собственную кожу уродливыми багровыми шрамами, если подойти к Алану слишком близко. Ему было душно, тесно: от легкого доспеха, предназначенного для езды на драконах, тотчас заныло все тело, порождая в глубине желание избавиться от него как можно скорее. Хотелось сбросить его, как тяжелый груз, от которого надрывно ныла уставшая спина, но... было нельзя. Не сейчас. Страж, повинуясь неизвестному внутреннему порыву, дернул рукой, разминая плечи, и доспех неприятно отозвался его движению.

Когда хвост Калена исчез за поворотом, Алан неожиданно остановился, положив руку на угол каменного здания, и обернулся, взглянув на стоявшую вдалеке знахарку. Альбиона спокойно смотрела на него, будто бы ожидая, что страж в следующую секунду что-то скажет, сделает, однако генерал лишь поджал губы и потупил хмурый взгляд, пропадая за поворотом и оставляя хрупкую ценительницу одну, наедине с собственными проблемами.

От прошедшей встречи с генералом Тарнором Алана трясло, а по крови разливался обжигающий адреналин, смахнувший сонливость, как испарину со лба: не успел он зайти внутрь кабинета его сослуживца, как тот практически с порога набросился на него, желая уязвить колкими словами самолюбие и гордость блондина. С порога — претензии, разносящиеся рычащим эхом по коридорам, и шумное, сбившееся дыхание, от которого начинала противно гудеть голова. И в ответ ему — точно такое же рычание, сдавленное, глухое, хриплое. Невидимое пламя долгое время растекалось по телам, разукрашенным красными пятнами, — они дышали жаром, но только истерзанная ядовитыми фразами правда оказалась на стороне Тарнора: в отчете были допущены ошибки, которые нужно было необходимо исправлять.

В следующем отчете.

Задохнувшись от переполняющей его ненависти, Алан, скрипя зубами, согласился выйти досрочно в ночной патруль и вновь закрепить за собой осмотр той самой площади, где неподалеку могли раскинуть свои сети наркоторговцы, затаившиеся в тенях, словно помойные крысы. Или торговцы нелегальными артефактами, что точно так же рыскали в густой мгле ночи. Сжав руки в кулаки до едва уловимого хруста, страж вышел из кабинета Тармора, закрыв шаткую дверь с громким хлопком, направился к себе, громко и грузно отчеканивая каждый свой шаг.

Сон не шел. Несколько часов Алан отчаянно пытался заснуть, закрываясь от солнечных лучей, что, разливаясь яркими кляксами, падали ему на лицо. Ворочался, впиваясь пристальным взглядом в потолок. В голове — мысли обо всем: об очередном предстоящем патруле, что начнется с багровых красок заката и закончится с золотыми искрами рассвета; об острых словах Тармора, оставивших глубокий след в его памяти; об отчете, дотошное заполнение которого он поручил Рамону; о растерянной и подавленной Альбионе, пришедшей утром в обитель стражей. Из груди вырвался шумный выдох. Парень закрыл глаза и грубо провел рукой по лицу, словно желая смахнуть все эти размышления, что надоедливо жужжали и кружились в непрерывном потоке мыслей. Слишком... о многом приходилось думать, и эта пучина проблем медленно поглощала сознание до тех пор, пока перед глазами не расстелилось иссиня-черное полотно бессознательности.

Вынырнуть из крепкого хвата сладострастного сна Алану удалось не сразу, только благодаря тяжелому стуку, что разрывал витающую на верхних этажах тишину, он неохотно раскрыл глаза, перевел сонный взгляд на мутное стекло и устало вздохнул — по небу расползались первые мрачные пятна, скрывающие в себе калейдоскоп закатных красок. Неохотно отозвавшись Рамону — а это он и был, единственный, кто уже не боялся тревожить самого генерала Кэррона, — парень начал собираться в патруль: съел несколько черствых сухарей, лежащих на деревянной миске, запил их теплой водой из висящего на стуле бурдюка, а потом неохотно облачился в свой доспех. Еще раз взглянув на остатки еды, он вышел в коридор.

— Чего ждешь? Особого приглашения? — недовольно хмыкнул парень в сторону рыжего валета, что скучающе подпирал стену возле двери его комнаты; услышав стальной голос своего генерала, юнец тотчас отпрянул от нее, встрепенулся и с некой настороженностью покосился на парня перед ним. — Сегодня седлаешь Жемчужину ты, понял? За мной.

— Да, сэр, — Рамон бросил выученную наизусть фразу, после которой молодой генерал утопал в горьком молчании, и неспешно направился за ним.

Вниз по ступенькам, ступая по крутой лестнице до первого этажа. Оттуда — мимо широкоплечих и статных стражей, следящих за покоем и порядком внутри высоких стен здания правосудия, к огромным деревянным дверям, за которыми — вечерняя прохлада улицы. Толкнув их, Алан не успел сделать и пары шагов, как замер в оцепенении: возле распахнутых ворот стояла она.

Альбиона.

Мотнув головой, словно пытаясь развеять дурманящий разум мираж, он уверенным шагом направился к ней.

— Альбиона? — Алан, нахмурившись, в неверии вскинул одну бровь. — Ты что тут делаешь? Ты... — тотчас блондина осенила невероятная мысль, от которой его лицо исказилось в неподдельном недоумении, — вообще уходила отсюда?

Увидеть Альбиону возле кованых ворот, сливающихся с высоким забором и очерчивающих обособленную территорию главного здания королевской стражи, Алан не ожидал. Особенно ночью, когда на пустынных улицах города-столицы, окутанных густым мраком ночи, ни души, кроме... Страж нахмурился, окидывая отяжелевшим в одночасье взглядом ближайшие улицы, скрывающиеся за каменными домами: он, прищурившись, выглядывал в чернильной тьме помойных крыс.

А ведь эта грязная гниль, насмехающаяся над законами и правосудием, как над нелепым шутом, пытающимся развлечь ненасытную публику нелепыми и глупыми трюками, могла показаться где угодно.

— Со мной все в порядке, ничего не произошло, но тебе не стоит ходить по ночам, тем более одной, — хмуро произнес страж и положил руку на гарду меча, покорно повинуясь внутренним желаниям. — Если нужно с кем-то встречаться, делай это днем.

Ночь — время беззакония, в котором увязает Тор-Шолле, как в бурлящей пучине неизбежности: бандиты и воры, разбойники и наркоторговцы, рабовладельцы и аферисты — все они сбрасывают шкуру невинной овцы с первыми звездами, обнажая истинную сущность, изуродованную гнилыми пороками. А ночь... Она их защищает, скрывая в своей чернильной мгле все их преступления — сохраняет жалкую жизнь этой падали. До поры до времени.

— Я тебя отвезу домой, — ответил генерал королевской стражи и, оказавшись рядом с ней, кратко кивнул. — На Жемчужине тут недалеко. Идем.

Несмотря на то, что на руки ему упал непрямой приказ исправить ошибки, допущенные по волею судьбы в прошлом отчете, его руки и ноги не были крепко скованы невидимыми цепями обязательств — мог ими шевелить, найдя разболтавшееся звено, и сейчас парень хотел этим воспользоваться... Если бы не удивленный восклик Рамона, плетущегося позади стража:

— Но... генерал! — шумно выдохнул валет и удивленно уставился на своего вынужденного наставника, который на его памяти всегда непоколебимо выполнял то, что молча водружали на его плечи. — У Вас же... задание...

— Минутой больше, минутой меньше — нет разницы, — тотчас ответил ему Алан, обжигая холодной сталью в низком голосе. — А если снова будешь возиться с оседлыванием дольше необходимого, я сто раз подумаю, прежде чем рекомендовать тебя в ряды новобранцев, — он посмотрел на Альбиону и, уже обратившись к целительнице, сказал: — Идем.

И он пошел, сменив свой широкий и тяжелый шаг на тот, к которому было удобнее привыкнуть Альбионе, опирающейся на трость. А Рамон остался стоять на месте, продолжая глупо впиваться недоумевающим взглядом в спину генерала — того самого! — Кэррона, «прославившегося» среди других стражей своим огненным нравом. Юноша ощущал, как его брови поползли вверх от увиденного, выражая на веснушчатом лице всю ту бурю удивления, зародившейся в его душе за считанные секунды: привыкший к бесконечным колкостям, граничащим с презрением, валет не ожидал, что генерал, не сдерживающий непростой характер в его обществе, действительно будет подстраиваться под... И тут его взгляд скользнул по худой и крохотной фигуре Альбионы, идущей рядом с Аланом. Под девушку, хоть он об этом и слышал от других стражей, любящих перемывать кости другим, но сам — не видел!

— Я сказал идем, а не стоим, — окликнул впавшего в оцепенение Рамона Алан, и мальчишка, проморгавшись, тотчас поспешил за своим наставником, продолжая отрицать происходящее.

В драконнике было, как всегда, шумно: деревянные стены, впитавшие в себя пыльный запах соломы и чешуи, изо всех сил сдерживали возбужденный рев и рык драконов, запертых в денниках. Они топтались на месте, переступая с лапы на лапу, касались мордами железных прутьев и шумно дышали, а мечущиеся из стороны в сторону хвосты поднимали в воздух всю пыль и грязь. Почти все звериные глаза, пылающие не то алым янтарем, не то золотом, были устремлены на серебряную виверну, возле которой носился рыжеволосый валет, чьи руки крепко держали нужную экипировку. Жемчужина, увидев перед собой знакомого мальчишку, беловолосую девушку и своего хозяина, не желала успокаиваться ни на мгновение, неугомонно кружа вокруг валета, который отчаянно пытался ее поймать. А Алан, скрестив руки на груди, молча смотрел за развернувшимся перед ним спектаклем, думая про себя, когда Рамон уже научится этой простой обязанности. И когда драконица хвостом сбила юношу с ног и начала носом тыкаться в шею, прикусывая медные волосы, генерал закатил глаза и резко окликнул свою любимицу. Жемчужина тотчас отпрянула от Рамона, отпустив его, и замерла, однако хвост ее все еще подергивался из стороны в сторону, а из ноздрей вылетало возбужденное фырканье.

— Что ты все же забыла здесь ночью? — Алан посмотрел на полукровку, однако в его взгляде не чувствовалось ничего, кроме непонимания и... переживания?

Сколько бы Алан не смотрел на Альбиону, пытаясь разглядеть ее истинные эмоции на лице, спрятанном за белоснежными прядями, он ничего не видел, кроме уверенного ледяного спокойствия. И это его тревожило. Нахмурившись, страж молчал, блуждая среди угнетающих мыслей, которых становилось все больше и больше.

— Ты могла договориться о встрече днем, а не ночью, — произнес он сухо, подавляя в собственном голосе клокочущее недовольство. — Зачем тебе нужно было встречаться с ней именно сейчас?

Этого блондин как раз не понимал: прекрасно осознавать то, что за тобой, бесшумно скрываясь в густых тенях домов и растений, теряясь в разношерстной толпе людей и нелюдей, следует некто, чьи цели неизвестны, и при этом идти на встречу с пациентами под покровом ночи!.. Он, повинуясь мимолетному внутреннему порыву, прикрыл глаза и опустил голову, чувствуя глухие отголоски сердца, что шумно ударялось о ребра. Подобного решения знахарки генерал королевской стражи не мог понять, как бы он не старался, и это его злило.

Алан вновь обернулся к целительнице, окинув хрупкую девушку, опирающуюся на трость, взглядом, в котором застыл единственный вопрос — зачем? Однако он не разбился о нависшую между ними тишину — страж его не озвучил, промолчав, переключив все свое внимание на подошедшего валета, который, шмыгнув носом, глубоко вобрал в легкие воздух:

— Генерал! — на выдохе выпалил Рамон, выжидающе уставившись на матерого стража; сглотнув слюну, мальчишка указал рукой на Жемчужину, что возбужденно сопела и крутила головой в разные стороны. — Все... готово, — произнес он и замер, мгновенно ощутив, как по телу разлилось густое и вязкое, словно едкая слизь, напряжение.

Каждый раз, когда на юношеские плечи ложились обязательства по экипировки серебряной драконицы, Алан был строг — не приветствовал работу, выполненную спустя рукава; на хвалу генерал был скуп, но не на замечания, которыми блондин осыпал молодого валета, словно из рога изобилия. Однако в этот раз он молчал, внимательно рассматривая Жемчужину: обошел виверну, провел рукой по кожаным переплетениям уздечки и седла, дернул за них, проверяя на прочность и крепость, осмотрел ремни и крепления, и нахмурился, сильно сведя брови вместе.

— Выводи ее, — строго приказал генерал королевской стражи, и Рамон, удивленно выпучив глаза, застыл на месте, позабыв о том, что нужно дышать.

Моргнув пару раз, мальчишка подошел к драконице, чье обостренное внимание вновь было приковано только лишь к рыжеволосому мальчишке, взял ее за поводья и повел ее из драконника, под шумный гул звериного рычания, сопения и скрежета когтей. Генерал королевской стражи кивнул знахарке, предлагая ей следовать за ним, а затем сам, шагая по поскрипывающим досках, устланным редкой соломой и пылью, вышел в объятия ночи. Вдохнул прохладный воздух и не успел сделать выдох, как перед ним размытым серебряным пятном промелькнула Жемчужина: виверна, вызволенная из стальных прутьев денника, широкими нелепыми прыжками оказалась возле целительницы, обвив ее своим хвостом и положив морду девушке на плечо — ждала ласки, которую требовала от Альбионы. Однако насладиться нежными поглаживаниями драконице не удалось: громкий свист разрезал ночную пелену тишины, а затем раскатистый голос, облаченный в твердую сталь, произнес ее имя. Фыркнув, Жемчужина покорно отстранилась от полукровки и, быстро перебирая лапами и неуклюже заваливаясь в разные стороны, оказалась возле своего хозяина — генерала королевской стражи.

— Пошли, — произнес Алан, глядя на целительницу, а затем обернулся и посмотрел на Рамона, что стоял рядом и нервно обкусывал губы. — Свободен. Завтра будешь заполнять отчеты.

От услышанного, что вязким ядом обволокло шумно бьющееся сердце, мальчишка устало закатил глаза, но промолчал, крепко стиснув зубы. Ведь не за этим он так рвался пополнить ряды королевской стражи! Молодая душа желала настоящего дела, серьезного и ответственного, и Алан прекрасно это знал, но... всякий раз осаждал рыжеволосого юнца и его мечты — его распаленное до алого пламени рвение доказать, что он тоже может стать достойным защитником короля, неоднократно приносило проблемы, избавляться от которых — морока. Страж тихо хмыкнул вслед разворачивающемуся валету, что поспешил скрыться в темно-синих цветах сумрака.

Генерал королевской стражи помог Альбионе взобраться на серебряную виверну, усаживая ее в седло, а сам сел позади девушки. Без седла — непросто, это требует подготовки и навыка, способного удержаться на гладкой спине зверя, но у него, закаленного в бесчисленных полетах, среди которых были и неудачные падения вниз, он был, а вот у Альбионы — нет. «Держись крепче», — произнес он, перехватывая поводья и отдавая приказ Жемчужине на взлет, плавный и мягкий. Как и в тот раз драконица раскрыла свои широкие крылья, оттолкнулась мощными лапами от земли, подняв в воздух всю затаившуюся на дороге пыль, и взмыла вверх, в ночное полотно, по которому медленно плыли ленивые черные тучи.

Тор-Шолле оказался как на ладони: дома, еще мгновением ранее казавшиеся большими кирпичными великанами с горящими глазами-окнами, а теперь они выглядели как игрушки, вышедшими у искусного мастера. Они закружились, замельтешили, сменяясь друг с другом в бесконечной чехарде, а потом замерли, становясь все больше и больше — подлетали к дому Альбионы.

С глухим рыком Жемчужина, взмахнув перепончатыми крыльями, царапнула когтями холодный брусчатый камень, фыркнула и припала брюхом к земле, позволяя всадникам спешиться. Алан, перекинув ногу, быстро соскочил вниз, протягивая руку знахарке и помогая ей спуститься. Терпеливо выждал, рыская серьезным взглядом по пляшущим теням ночи, когда она обопрется на трость, и только тогда парень заговорил.

— Альбиона, послушай, — обратился страж к девушке, в очередной раз окинув тяжелым взглядом утонувшую в вязком мраке округу; ему на мгновение почудилось, что некто (или нечто) смотрит на него, подобно запуганной крысе, из чернильной тьмы, разлившейся меж стен соседних домов, и от этого блондин хмыкнул, сведя густые брови вместе. — Я не могу быть все время рядом, и поэтому не подвергай себя опасности.

Нежелание мириться с тем, что знахарка могла оказаться в беде, угнетало, однако именно оно и порождало внутри души бушующее опасение. По округе — взгляд, вперивающийся в размытые чернотой закоулки. Ничего. Блондин замер —  прислушался к вопящему безмолвию, разлившемуся по безлюдным улицам. Тихо. Хмыкнул и взобрался в седло, запустив ноги в стремена и крепко взяв поводья. Почувствовав под собой мужское тело, Жемчужина, взмахнув хвостом, приподнялась, готовясь в следующую секунду расправить огромные крылья. «Будь осторожна», — и с этими словами страж резко взмыл в воздух, исчезая в непроглядной темной дымке.

Волнение. Оно оголодавшим зверем пожирало душу стража, выгрызая в ней огромные кровоточащие дыры; они с каждым громким ударом крыльев серебряной виверны саднили все сильнее, вынуждая Алана стискивать в руках кожаные ремни поводьев до белых пятен на руках. Оно оседало невыносимой горечью на корне языка, сдавливало горло, разрывало сердце. Предчувствие. Дурное предчувствие не покидало его — становилось все сильнее, разжигая невыносимое желание вернуться обратно, к Альбионе, потому что... Блондин, прищурившись от встречных потоков ветра, что холодными языками лизали его лицо, поджал губы. Потому что... ему это казалось нужным, необходимыми, верным решением, но почему — генерал королевской стражи не знал. Только ощущал. Однако если он утонет в своевольности, то на его мечте, которую страж бережно лелеял в сердце с детских лет, можно было поставить крест. Ведь все члены королевской стражи, несущие бремя ответственности за жизнь народа, не должны принимать решения, слепо повинуясь эмоциям, подобно капризным барышням. Однако думать сейчас нужно было о другом.

— Ниже! — гаркнул парень, взмахнув поводьями, и глухой рык тотчас переплелся со встречным свистом ветра.

Серебряная виверна хлопнула крыльями, рассекая ими холодный весенний воздух, как лезвие — шелковое полотно, и по громогласной команде хозяина резко опустилась вниз; она молниеносно проносилась над черепичными крышами высоких домов, почти касаясь брюхом кованых флюгеров, и с каждой секундой улетала все дальше от особняка Альбионы. Так нужно было. Почувствовав внезапное натяжение поводьев, замедлилась — была отдана команда, ослушаться которой невозможно. А сам генерал королевской стражи, подавшись корпусом вперед, стал вгрызаться взглядом в чернильную тьму ночи, что с немым шипением расползась по улицам, лишь бы отвлечься; лишь редкие факела, обласканные ярким огнем, распугивали ее... Да только гнилая падаль предпочитает рыскать в тени, чем вылазить на свет.

Разглядеть что-нибудь в тумане ночи обычному человеку невозможно, можно лишь заметить неестественный и пугающий танец теней, что извивались, колыхались и дрожали, стоило только кому-то живому пройти под чернильным покровом. И именно этого Алан и ждал, пролетая над очередной змеиной улицей, опутавшей ветхие дома, на Жемчужине. Ждал и жадно вглядывался в пустоту, терпеливо прислушивался к безмолвной песне тьмы. И когда серебряная драконица неожиданно мотнула головой, шумно вдыхая ночной воздух, под ее широкими крыльями в спешке мелькнуло густое размытое пятно и затерялось в развалинах заброшенного дома: огибая колючие кусты, оно ловко проскользнуло по раскрошившимся кирпичам разрушенных стен, пробралось внутрь и растворилось бесследно с глухими отголосками тяжелого удара, оставив после себя ядовитую тишину. По телу мгновенно пробежалась колючая дрожь, а на лице парня тотчас появилась легкая усмешка, а на языке застыл немой вопрос, пронесшийся искрой в мыслях: «Вот, значит, как?»

Действительно, в прошлых отчетах были допущены ошибки... потому что не в том районе нужно было искать помойных крыс! От подобных мыслей усмешка сменилась раздраженным оскалом, а после — плотно сомкнутыми губами. Из груди вырвался скомканный выдох, и Алан, ухватившись за поводья крепче, развернул виверну, вновь пролетая над рассыпающимися развалинами. Взгляд — к черноте, что подобно игривой куртизанке обласкала остатки прошлого. Тишина. Страж невольно нахмурил брови и хмыкнул.

Интересно. Это было интересно, если все действительно складывалось так, как он хотел думать, но проверять собственные догадки, внезапно вспыхнувшие в голове, блондин не хотел — рискованно: здесь, на отшибе города-столицы, он был один, однако безрассудно лезть в тьму, не зная, что именно притаилось за ней, было бы безумием. Поэтому оставалось лишь ждать — смотреть и наблюдать, продумывая дальнейшие действия. А их будет много, ведь единственное, в чем был уверен страж, так это в том, что он снова сюда придет с первыми лучами солнца. И придет не один.

Тяжелый взгляд из-под густых нахмуренных бровей скользил по тощей фигуре рыжеволосого валета, что, стоя перед генералом королевской стражи, стыдливо переминался с ноги на ногу и вынужденно разглядывал ободранные носы ботинок — не хотел смотреть в глаза мужчине. А тот, поджав губы в тонкую линию, шумно дышал и ждал, пока юнец, что сейчас напоминал сжавшегося в комок колючего ежа, сам не расскажет, что именно с ним произошло: растрепанные волосы, впитавшие в себя запах дорожной пыли, иглами торчали в разные стороны; на одежде, к которой мальчишка всегда относился довольно бережно, красовались различные пятна грязи и спекшейся крови, зияли дыры, обрамленные распушившимися нитями; а на лице расцвели синими бутонами синяки, украшенные россыпью мелких — и не очень — ссадин.

Появление юного валета, чье лицо было украшено шершавыми коростами, в стенах здания стражи вмиг разожгло в сердцах матерых защитников короля кипящий интерес: они, бросая беззлобные усмешки, с веселым любопытством разглядывали юнца, чей характер медленно становился схожим с диким и буйным пламенем. А когда слухи о том, что Рамон явился на службу с видом побитой собаки, дошли до Алана Кэррона, страж, только-только вернувшийся с ночного патруля, отказывался в подобное верить. И не верил, пока сам не увидел собственными глазами Рамона, одиноко стоящего за углом здания королевской стражи и нерешающегося зайти внутрь. От одного этого вида всю усталость, тянувшую мужчину в забытье сна, как рукой сняло. А когда он подошел к мальчишке с клокочущим в груди недоумением, то тот, услышав тяжелую поступь генерала, так и не смог поднять глаза, опущенные вниз. Лишь грудь вздымалась от частого дыхания.

— Ну и что это? — не выдержал блондин и выплюнул свой вопрос в лицо рыжеволосому мальчишке. — Еще скажи, что тебя избили, как девчонку. — Ответ — гудящая тишина, лишь слышно было тяжелое и шумное дыхание Рамона. — Сколько их было? Отвечай.

— Двое, — буркнул себе под нос юноша, все так же опустив голову.

— Зачем полез?

— Нужно было.

— Нужно было быть избитым? — Алан вздохнул, когда его валет вновь проглотил язык — не захотел отвечать на вопрос; он заметил, как мальчишка вздрогнул и поджал пальцы рук, превращая ладони — в плотно сжатые кулаки. — Я тебе уже говорил, что этой жизни достойны сильнейшие, а если хочешь быть тряпкой, об которую вытирают ноги — тебе не место в королевской страже, — заметил, как Рамон тотчас напрягся, а его скомканное дыхание участилось, и едва слышно усмехнулся: генерал знал, куда стоит «бить», чтобы заставить этого легкомысленного юнца внимать каждому его слову. — Если ввязываешься в драку, дерись так, будто от этого зависит твоя жизнь: на поле боя нужно быть зверем, понял? Иначе ты — труп, — Алан замолчал, хмуро рассматривая напрягшегося Рамона. — Посмотри на меня. — До ушей долетела лишь молчаливая тишина. — Это приказ.

Рыжеволосый валет шмыгнул носом и, поведя плечом, нехотя поднял взгляд, полный огненного раздражения и кипящей злобы, на генерала королевской стражи и замер, затаив дыхание — ждал, что скажет мужчина, стоящий перед ним. А он молчал, разглядывая разукрашенное кровавыми подтеками и ссадинами лицо мальчишки, и лишь сильнее хмурился, ощущая, как жар злобы разливается по всему его телу.

Слаб. Рамон был слаб, непозволительно слаб, и от этого осознания, обжигающему подобно кипятку, Алан постепенно терял контроль над собственными эмоциями: он тратил не один день, пытаясь хоть как-то натренировать хилого валета, дать ему все те знания, накопленные в безжалостных сражениях с жизнью, чтобы тот стал сильнее, а в итоге... Страж, пытаясь проглотить раздражение, что невыносимо раздирало глотку изнутри, недовольно хмыкнул.

— Ждешь здесь меня, — глухо прорычал генерал и, резко развернувшись, широким шагом направился к громоздким дверям, ведущим внутрь главного здания королевской стражи.

Едва стоило ему переступить порог, оказавшись в обители правосудия, как десятки пар любопытных глаз тотчас вгрызлись в его шкуру, и от этого противного ощущения, что холодной змеей обвило тело, блондин хмыкнул. Со всех сторон — шепотки, полные насмешливого яда, желчи. Однако в этот раз Алан молчал, позволяя мужчинам и женщинам, давшим присягу перед королем, упиваться нелепостью: генерал, что был сродни дикому зверю, безжалостно расправляющемуся с врагами, изо дня в день нянчился с ребенком, который и меч-то держать правильно не может! Пусть. В этот раз пусть они упиваются собственной надменностью, ведь потом они ею захлебнутся и задохнутся в агонии собственного ничтожества. А это обязательно произойдет, потому что мужчина верил в это.

— Саймон, — выцепив среди гудящей толпы взглядом мужчину, чье лицо украшал огромный рваный шрам, начинающийся от подбородка и теряющийся в густой копне волос, страж тотчас подошел к нему, — мне нужны две лошади. Одолжи их на день.

— Так у тебя же есть Жемчужина, — он в недоумении приподнял бровь. — Или тебе для Рамона ну...

— Так дашь их или нет? — грубо и резко перебил генерал, заставив Саймона нахмуриться, поджав губы.

— Бери Кайти и Неччи, — он, сложив руки на груди, кивнул в сторону дверей и слегка поднял голову. — Только до вечера. Я сегодня в ночь иду.

Алан промолчал — получил нужный ему ответ и направился к выходу, оставляя за собой в воздухе терпкое напряжение, оседающее неприятной горечью на языке. Услышав позади себя скрип петель закрывающейся двери, страж сдавленно выдохнул, собирая остатки собственного самообладания в горсть: снова, снова ему придется тратить собственное время, утопая в жалких попытках научить Рамона! Грубая мужская ладонь легла на лицо, устало массируя лоб, а затем Алан одернул руку и направился к рыжеволосому валету, что ковырял носами ботинок холодную весеннюю землю.

— Иди за мной, — гаркнул мужчина мальчишке и, дождавшись, когда тот неохотно отлипнет от каменной стены, пошел к воротам, возле которых выпрямившись, словно прямые палки, стояли другие стражи. — Будем отрабатывать защиту и нападение. До тех пор, пока твое тело все не запомнит. Ясно?

Отвечать Рамон не собирался, однако покорно — хоть и шаркая ногами о мелкий камень, вгрызшийся в землю дорог — шел за генералом стражи, что вел его в сторону конюшен — тот знал, что у него страх перед высотой, и поэтому из-за него стал брать лошадей... постоянно напоминая о том, что его боязнь нелепа. От этого становилось еще обиднее, больнее, а эту бурю эмоций, разрывающую острыми когтями изнутри, сдерживать было еще сложнее: ссутулившись, обхватив себя руками и опустив голову вниз, юный валет неспешно шел позади мужчины, пока тот неожиданно не остановился. Не успел мальчишка украдкой поднять на Алана непонимающий взгляд, как он сразу же услышал до боли знакомое имя, произнесенное генералом с нескрываемым удивлением и... несвойственной ему теплотой. Нахмурившись и слегка наклонив голову в сторону, едва заметно выглядывая из-за широкой спины мужчины, Рамон увидел вдалеке, на перекрестке брусчатой дороги, приближающуюся фигуру хрупкой девушки, опирающейся на трость, с длинными белыми волосами.

Это была Альбиона.

Еще с детства, проведенного близ порта Тор-Шолле, Алан уяснил одну деталь: этот мир, раскинувшийся на запад и восток, на север и юг, был огромен. Он видел, как пузатые корабли, мерно покачиваясь на пенящихся волнах, исчезали за горизонтом, как на пристани и днем, и ночью сновали туда-сюда люди и нелюди, в чьих мыслях – все, начиная от тяжелых проблем и заканчивая сладкими грезами. Только кто-то из них уходил в море, а кто-то – вглубь города-столицы. Редко, очень редко когда среди бурлящего – и отчасти бесконечного – потока жителей города можно было заметить знакомые силуэты, и это, скорее, являлось мимолетной случайностью, что почти не оставляла в памяти никаких следов…

Но только последние встречи с Альбионой, происходящие по воле судьбы неподалеку от главного здания королевской стражи, уже давно не казались молодому мужчине простой случайностью. Он прекрасно помнил о ее ощущениях, из-за которых травница была напряжена, словно пружина, а, может, от этого и старалась чаще находиться рядом с защитниками короля. Ведь он – один из них.

- Альбиона?.. – Алан окликнул девушку и сделал несколько широких шагов в ее сторону.

Знахарка, изо всех сил стараясь скрыть внутреннее раздражение, тотчас оборвала его мысли, крутящиеся на кончике языка, своим вопросом, от которого страж на краткий миг опешил. Глухой удар сердца в груди, и мужчина свел густые брови к переносице; на лбу проявились тонкие нити морщин. Он, ощущая вскипающее в груди негодование и искрящуюся злость, замер напротив полукровки и шумно задышал; пальцы сжались в плотные кулаки. По телу – обжигающая волна ярости.

- Этой ночью? – повторил страж, а голос звучал его низко, хрипло, сдавлено – одолевали клокочущие эмоции, от которых Алан задыхался; он поджал губы, бросил острый взгляд на Рамона, и выдохнул: – Да, инквизиторы есть. Пойдем.

Каждый его шаг – тяжелый и резкий; по телу разливалось горячее напряжение, от которого сердце, опьяненное злостью, как дурманом, шумно ударялось о ребра, разгоняя по телу кровь, а вместе с ней – жар. Только эта злость загнанным зверем металась из стороны в сторону, терзая душу, как тонкую тряпку – не находила выхода: генерал королевской стражи не знал, на кого стоит скалить клыки, на самого себя, бросившего девушку возле дома, что мог стать для нее стальным капканом, или на того, что решил залезть в дом целительницы.

- Где ты была ночью? – спросил мужчина, хмуро посмотрев на Альбиону. – Нашла, у кого можно было переждать до утра?

Блондину хотелось отчаянно верить, что Альбиона, привыкшая молча терпеть многое, не стала в этот раз играть в героя, не осталась ночью в каменных стенах особняка, куда пролезла грязная крыса… чьи намерения – мрак. Однако горькое чувство вины скребло уродливыми когтями, оставляя глубокие кровоточащие борозды на сердце: его чутье, отточенное годами, проведенными в вынужденных скитаниях по улицам Тор-Шолле, теперь подводило генерала королевской стражи очень редко. И в тот раз, когда знахарка сошла со спины серебряной виверны, оно кричало, вопило, ревело, предупреждая о затаившейся в чернильной тьме опасности, однако именно тогда Алан решил быть глухим к этому истошному воплю – позволил полукровке идти туда, где ее могла ждать смерть… Снова по всему телу – истязающий жар, а к горлу – тугой ком. Он вобрал грудью утренний воздух, выдохнул, пытаясь остудить распаленный испепеляющими эмоциями разум, но помогло лишь на краткий миг. Затем – снова бушующая буря ярости.

Вернувшись в главное здание королевской стражи, мужчина тотчас ощутил, как с открывшимися дверьми на него тотчас устремились прожигающие сквозь доспех пристальные взгляды, словно тонкие иглы, следом – на Альбиону, а за ней – на Рамона. Страж, ощущая колючее раздражение, хмыкнул. Любопытно… Им всем, плюющим на друг друга, именно сейчас было любопытно – редко когда сам генерал добровольно приводил свою женщину в свою обитель, – и от этого мерзкого чувства, что голодным червем прогрызал шумно бьющееся сердце, хотелось прорычать, чтобы каждый занимался своим делом, а не жадно впивался взглядами в них, желая узнать причину их визита. Но не сейчас. Это было лишним.

Окинув тяжелым взглядом исподлобья полупустое помещение, он, выцепив силуэт Саймона, подпирающего деревянную колонну возле лестницы, сдержанно кивнул Альбионе и направился к нему. Услышав знакомую тяжелую поступь, мужчина со шрамом на лице тотчас обернулся и замер; на его лицо легла неподдельная тень удивления.

- Вы уже вернулись? Или… - он, сведя брови к переносице, посмотрел на беловолосую целительницу, - что-то случилось?

- Кто из инквизиторов сейчас на месте? – сразу же выпалил Алан, не желая отвечать на вопрос стража – было лишним.

- Даббри, Клейм и Орнэтт, - задумчиво протянул Саймон, почесав подбородок, а затем, недолго думая, добавил: - но последний сейчас не в лучшем расположении духа, так что, думаю, не стоит…

- Отлично, - перебил его генерал королевской стражи и обернулся к Альбионе. – Идем, - а затем, сделав несколько шагов вглубь коридора, где находились рабочие кабинеты инквизиторов, бросил своему валету, не оборачиваясь: - Рамон, ждешь здесь.

От услышанного сердце шумно и быстро забилось внутри, оставляя на корне языка горечь от обиды и злости. Снова! Опять! Рыжеволосый мальчишка, скрестив руки на груди, нахохлился, словно разъяренный воробей, и резко сел на скамью, что-то бубня себе под нос, ведь ему больше ничего не оставалось, кроме как покорно ждать своего генерала…

Из всех инквизиторов, перечисленных Саймоном, способным на данный момент принять и выслушать Альбиону оказался Даббри, который, к искреннему – хотя он не позволил этим эмоциям просочиться сквозь холодную маску серьезности – удивлению Алана, давно был знаком с беловолосой знахаркой. Однако, как оказалось, это им было даже на руку: мужчина, посвятивший свою жизнь борьбе против несправедливости, принял все ее слова максимально серьезно, записывая на пожелтевшую бумагу заинтересовавшие его детали.

Алан же, подперев собой холодную стену, молча стоял возле двери, внимательно слушая разговор Альбионы и Даббри. Он скользил мрачным взглядом из-под сведенных к переносице бровей по девушке, что пыталась как можно подробнее объяснить, рассказать инквизитору о случившемся, и понимал, что она, предаваясь деталям, говорит о ночи, когда он подвез ее на Жемчужине до дома. Блондин поджал губы, опустил взгляд вниз, в пол, скрестив руки на груди.

Тогда, едва ступив на холодную землю со спины своей драконицы, он на мгновение почувствовал, ощутил, что… что-то было не так. Будто нечто, потревоженное визитом живых душ, испуганно юркнуло в ночную мглу и попыталось слиться с мглой, раствориться в небытие так, чтобы ее не заметили – не нашли. Мужчина помнил это тревожное ощущение, мимолетно коснувшееся его сознания, но ничего не предпринял. Кроме одного совета, наивно и глупо сказанного тогда в полутьме. А с ним не спасешься, им не защитишься от тех, кто будет сжимать в руках острые, словно драконьи клыки, клинки. Следом – мысль: а мог ли он вообще что-нибудь сделать, если бы ему не пришлось под покровом ночи в спешке ловить помойных крыс, осмелившихся показать свои носы из своих нор? Только ответа на собственный вопрос, возникший в голове, он не знал: его не было – не складывался из множества букв и слов, оставляя перед глазами сквозную пустоту. Алан завел руку за голову и, обхватив пальцами шею, наклонил ее в сторону, позволяя позвоночнику хрустнуть, затем – в другую.

- Благодарю, Альбиона, что рассказала мне обо всем, - инквизитор одарил девушку мягкой улыбкой, пытаясь успокоить ее – внушить уверенность и надежду. – Прошу, не переживай. Я приложу все силы, чтобы найти того, кто осмелился проникнуть в особняк, - он поднялся с места и, свернув листы заметок в трубочку и обвязав их грубой нитью, вышел из-за стола. – Генерал Кэррон, - он перевел взгляд на блондина, прекрасно понимая, с какой именно целью он пришел сюда, - если у Вас есть возможность и желание, то я был бы рад, если бы Вы помогли мне в данном деле.

- Хорошо, - Алан смолк, пытаясь вспомнить, кто из его отряда сейчас был более-менее свободен. – Со мной еще пойдет Кален, у него сегодня должна была быть бумажная работа. Ею тогда займется Рамон.

В этот раз он точно не оставит Альбиону наедине с бесполезным советом.

Даббри, услышав одобрение со стороны генерала королевской стражи, улыбнулся: «Тогда подождите меня снаружи, я должен зайти за своим помощником». После – все разошлись: Алан и Альбиона в холл здания королевской стражи, а Даббри – по деревянным ступенькам вверх, на второй этаж.

Не успел светловолосый мужчина выйти из кабинета инквизитора, как тотчас встретился взглядом с Рамоном, что зажавшись сидел на скамейке подобно взъерошенному воробью, хмурому, недовольному. Он бросил косой взгляд на генерала, но ничего не сказал – молчал. Молчал до тех пор, пока тот не приказал разыскать Калена и не взять на себя его работу с отчетами. Только тогда мальчишка, у которого внутри заклокотало разъяренным грифоном возмущение, шумно задышал: на дне глаз вспыхнуло обжигающее пламя, а все тело бросило в объятие жара, однако сам валет лишь прикусил нижнюю губу от горькой досады и покорно пошел также по лестнице вверх – молча, как и всегда, проглотил горький ком досады и обиды, изо всех сил пытаясь смириться с собственным бессилием и приказом Алана.

Добираться до поместья, где жила Альбиона, было решено на повозке: у Даббри и его помощника Этариса, молодого ирнока, и у знахарки не было мощных драконов, способных в мгновение ока доставить их в любую точку города-столицы, а крылатые звери Алана и Калена не смогли бы перевезти на своих спинах троих людей за раз. Поэтому как только пойманный – увидел, как ему махнули рукой – кучер подъехал к воротам здания и все поднялись в крытую повозку, он тотчас вскинул поводья, приказывая двойке крупных лошадей с громким цоканьем пуститься в путь.
Все молчали – никто не решался проронить неосторожных слов, поэтому каждый молча скользил взглядом по присутствующим и растворялся в собственных мыслях, что кружили в головах, как испуганные насекомые. Все молчали и тогда, когда гордые кони, копытами всковырнув землю, с храпом остановились возле особняка. Однако тишина, опутавшая тонкими нитями души прибывших, исчезла, как только Даббри столкнулся взглядом с незнакомым им мужчиной, чьи глаза были подобен мутному стеклу.

- Добрый день, - отвечая приветствием – на приветствие, подходя ближе к мертвому – его выдавала серая бледность кожи и пустой, лишенный огня жизни взгляд. – А Вы?..

- Я хозяин этого дома. Мы с Альбионой коллеги.

Услышав такое утверждение, сорвавшееся с бледных губ высокого мужчины, Алан мгновенно остановился, неосторожно поддавшись удивлению и непониманию, что стеснили его в одночасье. Это… не был дом Альбионы? Страж, пытаясь вырваться из крепких пут растерянности, окинул беглым взглядом старое здание, построенное из крепкого камня, а затем посмотрел на темноволосого мужчину, назвавшегося его владельцем. Замер. Свел брови к переносице, едва заметно мотнув головой. Неужели… все это время он, желая повидаться с целительницей, приходил… Взгляд – снова на высокого мужчину.

…в чужой дом?

- Это… разве не твой дом? – немного удивленно - и слегка растерянно, словно он не верил в то, что такое может быть - спросил Алан у Альбионы, подходя к девушке ближе.

Ответ, который желал услышать Алан из уст знахарки, предстал перед ним в виде взгляда янтарных глаз, полных искреннего удивления, что тотчас ввело его в легкий ступор: он искренне считал, что этот громоздкий и мрачный особняк принадлежал девушке, а не какому-то подозрительного вида мужчине. Генерал королевской стражи, ощутив укол горечи где-то в груди, тотчас посмотрел – взгляд голубых глаз вмиг потяжелел, покрылся кусачим льдом – на владельца поместья и, позволив обжигающему раздражению всколыхнуться, поджал губы.

Внутри души блондина, шипя и бурля, начинала медленно вскипать злость, но только он не знал, кому именно стоит скалить клыки: на Альбиону, неосознанно (или же нет?) утаившей от него этот факт, на неожиданного владельца особняка, позволившему жить девушке под одной с ним крышей, или же на самого себя, что ни разу не спросил у знахарки о чем-то подобном. И от этого становилось как-то гадко, мерзко, словно его умышленно обвели вокруг пальца, как наивного и глупого ребенка.

- Потом поговорим, - низко, едва ли рыча, произнес светловолосый мужчина, пытаясь обуздать встающую на дыбы злобу.

Он обязательно расспросит Альбиону об этом, однако сейчас перед ним стояла другая задача – поимка нарушителя закона, что осмелился вторгнуться в чужой дом.

Высокий мужчина, являющийся владельцем поместья, пригласил защитников короля зайти в дом, распахнув громоздкую входную дверь. Алан зашел последним, долго не решаясь ступить внутрь: особняк, который еще мгновением назад казался привычным и знакомым, вмиг стал чужим, холодным и отталкивающим, словно само здание, раскрыв перед блондином свою истинную сущность, сейчас гнало его прочь. Однако уйти, поддавшись яростно глодающей его обиде, генерал королевской стражи не мог, поэтому он молча – переваривал внутри себя различные мысли – проследовал за всеми в первую комнату, которую показали инквизиторам.

Гостиная. Если не знать, что здесь был чужой человек, незаконно пробравшийся под покровом ночи, то можно было бы допустить неосторожную мысль, что здесь хозяева решили сделать хаотичную перестановку, устав от наскучившего им вида гостиной: диван и стол, ютившиеся рядом друг с другом, теперь словно были в ссоре – стояли поодаль друг от друга, толстое полотно штор было неравномерно распахнуто, а вещи на полках шкафа – его некоторые дверцы были приоткрыты – собраны в кучу. Некоторые листы бумаг, скорее всего, исписанные Альбионой – Алан увидел краем глаза витиеватый почерк знахарки, – россыпью лежали на полу.

Инквизиторы, пробежавшись оценивающим взглядом по некогда уютном помещении, без слов переглянулись за собой и последовали на второй этаж, а стражи незамедлительно последовали за ними, вслушиваясь в речь хозяина и девушки.

- Что ж, надеюсь, вы не против, если мы здесь осмотримся, - произнес Даббри, жестом показав своему помощнику, Этарису, осмотреть гостиную, а сам инквизитор незамедлительно обратился к целительнице. – Скажите, Альбиона, было ли еще что-то, что показалось Вам странным или непонятным? Например, как этот человек – и человек ли – смог пробраться в особняк? – а затем, не дожидаясь ответа, тотчас обернулся к мужчине-усопшему. – И Вы сказали, что у этого человека должен был остаться ожог на руке… Можете рассказать, почему он должен быть?

Даббри, демонстрируя ловкость собственных рук, не глядя вынул из внутреннего кармана одежды небольшой блокнот и крохотный карандаш, чей грифель был немного туповат – часто использовался. И, занеся его над желтыми листами бумаги, замер в ожидании последующих слов – все должно быть записано, чтобы не растворилось в забытие памяти.

Алан, облокотившись плечом о стену дома, решил пока что никуда не уходить – ему нужно было, как и инквизитору, услышать ответы на заданные вопросы, способные немного развеять воцарившийся туман неясности. Пусть полукровка и говорила, что у нее не может быть недругов, мужчина в это не верил: для многих, живущих во власти пороков, было достаточно неосторожного слова или случайного взгляда, чтобы разжечь в их сердцах ядовитую неприязнь. И генерал королевской стражи, каждый день ощущая множество прожигающих спину презрительных взглядов, это прекрасно знал. Осталось только понять, когда, где и кому именно перешла дорогу Альбиона, вынудив человека поступиться законами и влезть в чужой дом.

Инквизиторы, вооружившись карандашами и небольшими листами, на которых быстрыми росчерками делали пометки, внимательно слушали то, что говорили Альбиона с владельцем особняка, и делали выводы. Как и Алан, следующий за всеми подобно мрачной тени; он оглядывался по сторонам, желая найти на полу, стенах и мебели хоть какую-нибудь зацепку, спрятанную в ворохе разбросанных вещей и способную указать на того, кто под покровом ночного мрака осмелился пробраться в чужой дом.

Однако сколько бы королевская стража не пыталась найти улики, оставленные по неосторожности незваным гостем, все было тщетно: вор, словно магическая иллюзия, бесследно растворился в пустоте, наведя лишь смуту и хаос в чужом доме. И это ставило расследование в тупик.

- Вы сказали, что самое ценное – это исследование и драгоценности, но последнее взломщика не сильно интересовало… - Даббри, некоторое мгновение витавший в собственных мыслях, пытаясь связать из тонких зацепок-нитей единую картину произошедшего, вновь обратился к полукровке. - Скажите, Альбиона, а Вы не делились ни с кем их своих коллег значимыми открытиями? Если да, то могла ли быть это зависть, желание урвать славу себе? – он снова завел карандаш над листом. –  Людей и представителей других рас могут толкать к преступлениям совершенно различные факторы, которые могут даже не лежать на поверхности, поэтому хотелось бы знать подробнее обо всем, чтобы можно было сузить круг подозреваемых. Поэтому ответьте, были ли у Вас…

Только на этот раз участвовать – точнее, присутствовать – в диалоге инквизиторов и пострадавших блондин не хотел.

- Я осмотрюсь снаружи, - тихо произнес Алан, подойдя к Альбионе ближе, и скрылся в темноте длинного коридора, а после – за входной дверью.

Как только за спиной стража раздался глухой щелчок, мужчина тотчас опустил свой взгляд на землю, заросшую густой травой; перед ним – стоптанная годами тропинка, ведущая от крыльца поместья до небольшой калитки, и на ней – их следы, его, Альбионы, инквизиторов. Тот, кто в самонадеянном бреду осмелился пробраться в чужой дом, несомненно, пришел по земле, и если он не был отчаянным идиотом – а он им не был, так как в доме не оказалось ни единой улики, случайно оставленной «гостем», – то он должен был скрыться там, где его не сможет заприметить любопытный глаз… Внезапно Алан ощутил, как по всему телу прошлась обжигающая волна, заставившаяся стража поднять взгляд на возвышающиеся рядом дома.

Переулки. Он помнил, как в ту ночь, когда он подвозил Альбиону до этого дома, его грызло изнутри напряжение, словно рядом где-то рыскал затаившийся хищник, однако сколько бы он тогда не вглядывался в густую тьму, все равно не смог заметить того, кто укутался в это сумеречное полотно. И если тогда его чувство, скалившее клыки, не обмануло и не подвело, то… Страж сошел с крыльца и направился вдоль особняка, пристально всматриваясь в землю под ногами и в дома с улицами, что огибали их.

Бесчисленные здания, построенные из сухого дерева и грубого камня, заключали особняк в своеобразное кольцо; большие улицы, вымощенные из колотой брусчатки, подобно извивающейся змее виляли меж зданий, но даже так перед блондином все было почти как на ладони: он прекрасно видел беспечно бродящих туда-сюда людей и нелюдей, проезжающие мимо скрипучие повозки, разбросанный мусор из ящиков и черепков… Пробраться в дом и скрыться, оставшись незамеченным для всего мира, было невозможно, если только у тебя не было… Алан резко остановился.

Магии.

Он недовольно цокнул языком и возобновил неспешный шаг, продолжая осматриваться в округе. Если этот нарушитель, падший на самое дно общества, действительно прибегнул к бескрайней силе магии, то он явно был не из бедных… Это могло легко объяснить, почему же этот несостоявшийся вор не забрал ничего ценного, хотя мог набить свои карманы золотом и драгоценностями.

Неизвестно, сколько бы генерал королевской стражи блуждал в собственных мыслях, как в Диких джунглях, пытаясь прийти к никому неизвестной – пока что – истине, если бы перед глазами не мелькнул отчаянно трепыхающийся на одном из колышков забора темный кусочек ткани. Нахмурившись и немного склонив голову вбок, мужчина тотчас подошел к нему и аккуратно снял с острия забора. Провел по нему пальцами, чувствуя грубость сплетенных между собой нитей. Замер, внимательно разглядывая его, и только потом Алан самодовольно усмехнулся, сжав рваный клочок ткани в кулак.

- Попалась, пташка.

Вероятно, ночной «гость» спешил… А раз спешил, то его, скорее всего, кто-то заметил, и он, поддавшись животному страху, решил убраться от чужого дома как можно быстрее.