Приземлившийся грифон шумно дышал, переминаясь с лапы на лапу, и терпеливо ждал, пока зверолюд взбирался на спину крупного зверя, держа при этом обмякшее тело эльфийки и сжавшегося от испуга ребенка. И как только незнакомец сел на него, грифон с утробным клекотом расправил широкие крылья и резким рывком оттолкнулся от земли, поднимая вихрь из танцующих снежинок.

Девочка, крепко зажмурившись, испуганно взвизгнула и крепко вцепилась в бессознательное тело эльфийки, глупо и слепо понадеявшись в порыве страха, что это поможет ей не сорваться со спины зверя и не рухнуть камнем на стылую землю. Лицом – в теплый мех одежды, отчаянно цепляясь пальцами за ее грубые складки, а из груди – тихий всхлип, который, может быть, смог коснуться чуткого слуха Тонморта или же просто растворился в надрывном свисте и вое встречного ветра.

Сколько времени занял полет, нельзя было сказать точно: пернатый зверь, разбивая потоки воздуха мощными крыльями, летел над домами Тор-Шолле так быстро, как мог, пока впереди, словно выныривая из пучин мрака, не стали проявляться строгие черты поместья, в котором жила светловолосая эльфийка. Еще на подлете Курш издал громкий клекот, который громогласным эхом разнесся по округе, пробуждая усталых слуг от охватившей дремы – в широких окнах, где еще мгновением ранее ютилась тьма, то тут, то там стал загораться свет.

Могучий зверь, зависнув на долю секунды в воздухе, захлопал крыльями – медленно спускался на заснеженную землю под возбужденные возгласы слуг, что высыпались встревоженной гурьбой на улицу. Они испуганно заохали и заахали, как только увидели собственную госпожу в бессознательном состоянии: подбежали к прилетевшим на спине Курша незнакомцам и, рассыпаясь в благодарностях перед зверолюдом-тигром, предложили ему переждать ночь в поместье. И даже если бы тот стал отказываться, то все равно не смог бы уйти: его, продолжая без устали благодарить, затолкали внутрь особняка, как и ту сжавшуюся в комок девочку, о которой просила позаботиться Юнилия.

Просьба госпожи – закон.

Предоставив теплый ночлег Тонморту, они тотчас принялись за маленькую девчушку, которая, как испуганный звереныш, изо всех сил брыкалась, царапалась и кусалась – не хотела никого к себе подпускать из слуг, но… даже самый гордый зверь, увязнувший в долгом сражении, как в болоте, рано или поздно ослабнет – устанет. Так и здесь силы вскоре предательски оставили ее, и девочка вскоре оказалась в полной власти хлопочущих подобно курам-наседкам слуг: ее вымыли, одели, накормили и оставили отдыхать в одной из гостевых комнат – делали все так, как им велела сама госпожа, чей воспаленный бредом разум все еще находился в небытие.

Но только вот с восходом яркого солнца комната, в которой слуги уложили нерадивого ребенка, была пуста и холодна. Кто-то из служанок испуганно воскликнул: на кухне, запертой на толстый и крепкий замок, было все перевернуто, словно кто-то в безумной спешке рыскал по ящикам, корзинам и банкам; пропало несколько овощей, много хлеба и дорогой чай, который любил выпивать их господин. Также исчезло несколько книг, одна дорогая ваза и меховая, недавно приобретенная на жалование, накидка одного из гвардейцев, что неосторожно провалился в крепкие объятия сна во время своего дежурства.

Гвардейцы, распаленные злостным негодованием, тотчас обыскали все поместье эльфов, заглядывая в каждый уголок, однако воришку, которую подобно гадюке пригрели на груди, так никто и не нашел: девчонки – а никто не сомневался, что это была она – и след давно простыл.