Удар о палубу выбил воздух из груди, и лишь спустя несколько мучительных вдохов Тонморт смог подняться, усевшись и упершись спиной в сырую перегородку, моргая, отгоняя рябь в глазу.
Ему хотелось зарычать, но он лишь скрипнул зубами, стараясь не поднимать лишнего шума. Звериное нутро подсказывало: опасность рядом.
— Я цел, —, осматриваясь, наконец прошептал он едва слышно, чтобы только Рамон уловил слова. Голос тигра был хриплым, сбитым, и не таким как раньше. — Ты там как, юнец?
Поняв, что валет жив, Тонморт вновь прижался к прохладной стене, силясь восстановить дыхание. Его глаз, привыкший к полутьме, постепенно различали очертания ящиков и бочек, но из-за большой потери крови взгляд был замылен, а мысли путались.
Тяжёлая слабость, как оковы, сковала мышцы — от ярости и гордости оставалось лишь эхо, и оно почти не находило выхода. Он хотел гордо отмахнуться от предложения спрятаться у бочек, рявкнуть, что готов драться до последней капли крови, но вместо этого, лишенный сил, промолчал — громко звучащая мысль потерялась в бессилии тела. Он лишь молча кивнул, потому что не мог сделать иначе: ярость была, а управлять ею сейчас не хватало тела.
Он машинально схватил длинный, наполовину сгнивший обломок дерева — тяжёлый и неровный, и стиснул его так, словно хотел передать через древесину всё своё отчаяние и ярость.
— Когда оно снова придёт… — Тонморт осёкся, глядя на зияющую дыру в потолке, где только что мелькнула тень. — Я отвлеку его, а ты...
Он замолчал, вслушиваясь в каждые шорохи, удостоверяясь в том, что у них ещё есть время на обсуждение хоть какого-то плана.
— А ты, воспользуешься подходящим моментом, чтобы попытаться грохнуть эту тварь.
План вышел отчаяннее некуда, как и состояние его автора. Но, лучше было не придумать, ведь пытаться бежать, казалось, уже и не имело смысла.
