Риньера на бегу захлёбывалась пылью буйствующего города, поднятой конечностями непомерного количества прямоходящих созданий. Голова раскалывалась, дышать становилось всё труднее. Бешеное количество красок праздничных пологов, растянутых между зданиями в попытке спасти пешеходов от немилосердного солнца, смешивались с полосатыми, пятнистыми, разноцветными шкурами зверолюдей в одно пёстрое месиво; терпкие запахи специй, тяжёлый дух жирной пищи, разваленной на лотках вдоль улиц, смрад пота и помоев выместили весь свежий воздух. Риньера путалась в собственных ногах и невесомой ткани длинного платья, спотыкалась о хвосты и столы, злобно расталкивала туши, но всё равно понимала, что с трудом продвигалась по переполненным улицам. До места встречи оставался ещё квартал или два, а условленное время прошло уже давным-давно.
Впрочем, этого стоило ожидать. День не задался с самого начала – будто бы нарочно сговорившись, отец с бабкой, как два кота, в своё удовольствие гоняющие перепуганную мышь от одного к другому, гоняли её по всему дому. Братья уже давно улизнули из дому, пока добросовестные хранители очага припирались по вопросам вселенского масштаба. И это было ещё нечего, пока полоумная старуха вдруг не решила, что она незамедлительно отправляется на главную площадь города насладиться празднеством приручения первого дракона в сопровождении внучки. Ошалевшая от претенциозности данного заявления и общей абсурдно бессмысленной возни всего дня, Риньера чуть не разрыдалась на месте. Слава Эдолине, бабка смогла лишь сползти на первый этаж из своей чердачной комнатушки, где её настигла божественная длань, в нужный момент ввернувшая ей под ноги брошенный кем-то башмак. Споткнувшись и чуть не расквасив нос о пол, пожилая леди в сердцах выругалась и, упрекая Риньеру во всех бедах рода людского, включая несчастный башмак, велела ей убраться с глаз долой. Чем она не преминула воспользоваться, стрелой выскочив из дома в чём была.
С каждым шагом Риньера хмурилась всё больше. Каждый раз, когда взгляд цеплялся за собственное латанное-перелатанное домашнее платьице и изношенные тапки, она была готова взвыть, если бы не другие мысли, омрачающие её раскрасневшееся лицо ещё больше. Ведь, пробиваясь сквозь толпу, она спешила на встречу с Кирэном. Прошло ровно две недели с тех пор, как она не появилась на выступлении Нимшэхэта в «Золотом соловье». Две недели она старательно избегала встреч со всеми участниками ансамбля, а уж с Кирэном особенно (что, собственно, было нетрудно сделать, не замарав совесть, учитывая ажиотаж в отцовской мастерской в преддверии праздника). Риньера, конечно, не знала наверняка, какие чувства это недоразумение могло вызвать у Кирэна, но рассчитывала на худшее. «Конечно, он обижен, дура. И с каждой минутой веселее ему не становится».
Сколько ещё её выходок он готов стерпеть?
Внезапно из общего гвалта внешнего мира вырвался звук, втянувший Риньеру обратно в реальность, словно свист, снимающий собаку со следа. Источником зова оказался тощий торгаш-зверолюд, лис с облезшей шкурой, пронзительным скрипучим голосом предлагавший ей отведать местного солёного кисломолочного напитка. Риньера замерла на несколько мгновений, буквально физически ощутив клокочущую пустоту в голове, и решительно шагнула к нему.
- Два, будьте добры.
Завязался спор о цене, литраже, вкусовых качествах благородного напитка. Наконец, расставшись с прохвостом и наполовину опорожнив свой стакан, Риньера впервые за весь день почувствовала себя живой и даже немного обрадовалась праздничной суматохе вокруг. Ободрившись и повеселев, она спокойным шагом преодолела оставшееся расстояние в несколько минут и завертела головой в поисках своего визави, сжимая в каждой руке по стакану с живительной жидкостью.
В конце концов, каков бы ни был запас терпения Кирэна, она знала, что эту её выходку он просто обязан стерпеть.