Начало игры

Когда Итан проснулся, то город шумел вовсю. Никто не заметил его, и это принесло облегчение на некоторое время. Он приоткрыл слипшиеся ресницы. Весь в пыли, бездомный, продрогший минувшей прохладной ночью, одинокий юноша хмуро и безразлично считал человеческие фигуры, проходящие взад-вперед. Губы не дрогнули ни разу, а мыслей обратиться к кому-то за помощью не возникало. Они все - другие, недосягаемые, отвернувшиеся, глядящие только вперед. Но это не значит перед собой. Мало, что хорошего виделось Итану перед ним...

Сначала было поместье. В потертых воспоминаниях, выцветших, сухих, как старая бумага, осталась навеянное матерью-одиночкой счастье в роскоши и достатке, а в руках ныне оседала пыль неизвестности. Итан посмотрел на неё. То была грязь дикой и незнакомой ему земли, не той, по которой он ходил день назад. Бледный камень не жмурился от лучей солнца. Город совсем не замечал одиночества. Он считал, что был полон. А кто-то... Пуст.

Что же делать с этой пустотой? Итан лениво выпрямился и сел на скамейку. Незаметно прошел час. Рядом подсаживалась пожилая женщина, стража проходила перед носом раза два. Служивые люди не переставали дежурить. Возгласы ребенка оповестили Уинтерса о ярмарке. Он даже ухом не повел. Потом бабушка оставила его. Она не взглянула на парня. Вопросы в голове множились: "Почему в таком шуме не боятся тишины? Почему для некоторых одиночество также нормально, как причинение боли, безразличие? Почему никто не задумался, увидев меня, отчего я один?". Окончательно вымотав себя морально, полукровка лениво прилег на скамейку.
- Эй, что ты тут разлегся? Это тебе не кровать - одернул его ворчливый и повелительный тон.
Беспризорник открыл глаза и увидел доспехи перед собой. Теперь-то его заметили, но не совсем так, как хотелось бы ему. Он повиновался и молча направился в своем направлении. Только движения давались с трудом, каждый раз парня шатало из стороны в сторону, а самого, от ослабевших кончиков пальцев на ногах до отяжелевшей головы, пробивал озноб. Он шмыгнул носом и прижал уши к голове. Чужой. Всюду чужой.
Губы сводило.
Итан пребывал в странном спокойствии. Если бы начался ураган, то полукровка продолжил б идти. Если бы прогремел выстрел и очертил на щеке свежую полосу-рану, он б глазом не моргнул. Вот в таком состоянии он давно не пребывал. Он ловил себя на мысли: "Вдруг, я умер? Не бывает такого. Не бывает, чтобы я шел и никто не мог меня задеть. Это значит, что я лишился чувств? В один миг?". И снова повторял, что такого не бывает. Он будто отстранялся от самого себя, превращаясь в кого-то другого.

Любовь. Где ты, любовь? Почему ты ушла? И кто теперь Итан без тебя?
Ноша за плечами стала вдруг легкой, а сам полукровка получше устроил её на своем худом, окрепшем сплетении между шеей и рукой. Он шел в поисках новой скамейки, чтобы прилечь. Только бы стража не беспокоила его в этот раз. Моментами он оглядывался по сторонам. Ночью он подумал, что это - двор, а оказалось, что нет. Общественное место, небольшая площадь. Болезненно щурясь, Итан присматривался к идущему навстречу ему и мимо него людскому потоку. Ничего примечательного. Все гудит, голосит, вопит, болтает, а что именно - не разобрать. Только голова начинала заболевать от шума вокруг.

Уинтерс вздохнул и удрученно провел рукой по голове. Поворошив пыльные волосы, он закусил губу и жадно слизал оставленную языком влагу. Хотелось пить, а во фляге, что лежала в сумке за спиной, оставалось немного воды. Он попытался перевести свои мысли в иное русло, в то, что нужно место найти для того, чтобы поспать. А народ пусть ходит себе. Если не считать количество лиц и спин - жить можно.

Он не поднимал головы, лицезря сапоги, каблуки, порванную обувь...
А что, если бы вместо лиц было что-то наподобие вытянутых носов или тонких, острых черт обуви? Вот нет их, а есть только обувь. Было бы жутко. Итан взглянул на свои грязные и темно-коричневые, кожаные сапоги и скривился. Он сразу бы выделился среди этой чистоты. Казалось, что он никогда не жил в поместье, а пришел издалека. Почему город не отпускал его?

Парень ускорил шаг. Он опять подумал о  том, что мама послала бы за ним. В конце концов, она - мама, беспокоиться должна...
Итан верил и одновременно нет в эту теорию, однако рисковать не желал.
Полукровка накинул на голову капюшон и сжался, когда рядом кто-то громко рассмеялся. А потом он стал все чаще слышать восхищенные слова да восклицания. Помимо спин, боковым зрением он улавливал разноцветные предметы. То были картины, прекрасные шелка, удивительные изделия. Уинтерс шел от ярмарки, а пришел к ней. Шума здесь было в разы больше. Итана потянуло в сторону. Он пробивался сквозь толпу, нырял между потных и надушенных силуэтов, пока не оказался вне толпы. Отдышавшись, парень осмотрелся. И, о, чудо! Нашлась свободная, заржавелая и неудобная скамья. К ней беспризорник ринулся со всем счастьем и быстро закинул ноги на железную поверхность, а потом сжался в комок. Он обнял свою дорожную сумку и зарылся в неё носом. Мимолетно он почуял маму. Но нет. Её рядом не было. Парень потерся об жесткую ткань щекой...

Всего на миг он соскучился по дому.

Отредактировано Итан Уинтерс (17.11.2021 19:24:50)

Шум будто проходил мимо, и никто не замечал его: стража забыла о бродяге, у служивых нашлись неотложные дела, капризные дети вдруг нашли интерес во всеобщей суете и не думали об отдыхе, а полные дамы, с корзинками, перегруженными всякими яствами да сувенирами, засмотрелись на очередную мелочевку. Им всем было не до скамьи, которую занял усталый полу-человек. Он еще раз подчеркнул её безобразный вид: заржавелые прутья, влагой отдал бок. Парню и на это было ровным счетом плевать. Он настолько устал, что готов был спать на земле, но все же хотел не сильно пачкаться в пыли да не даваться всяким насекомым, не мешать им жить. Они - такие же существа, как и огромные, двуногие великаны, что сотрясали землю и распугивали маленький народ. Мир показался путешественнику тесным. Всюду, куда бы он ни пошел, были лица, запахи сменялись один за другим - проплывали мимо. Около зашаркала чья-то обувь, кто-то кашлянул и проплыл мимо, растворяясь в десятке звуков и восторженных голосов. Какой-то торговец издали зазывал всех посмотреть его шелковые ковры...

Итан улыбнулся сквозь дремоту. Он не заметил, как ассорти звуков превратилось в колыбель, вдруг привычную для него. Он почти ушел далеко в просторы своего сознания, ощущая легкость и приятную тяжесть на своих веках, как совсем рядом прозвучал мягкий, женский голос. Он сказал, вроде бы, короткое: "Эй"? Итана как будто молнией пробило: он вскочил и с бешено-бьющимся сердцем уставился перед собой.
- Я... Это...
Сбивчиво проговорил он. Невозможно было дышать - чуть кислород весь не покинул легких. Снова жара дала о себе знать, и в горле знатно пересохло. Самым неприятным из всех ощущений стало дыхание, что проходило через какую-то терку, весьма пыльную. Захотелось кашлянуть, вместо этого парень покряхтел и чуть отодвинулся. Девушки - импульсивные существа, знал он не понаслышке это. Взять хотя бы в пример маму: чуть что - она всплеснет руками, повысит голос, а потом начнет плакать, напоследок еще обвинит во всем того, кто все это лицезрел. Неудивительно, если незнакомка начнет возмущаться. Итан сам отметил, что неприлично лежать на скамьях, особенно в разгар праздника. Кому-то приспичит отдохнуть, а тут - ба! - бездомный лежит. Никто церемониться не станет - за шиворот и вон. Сон обратно не напрашивался.

Итан вздохнул и еще немного отодвинулся. По голосу, вроде, девушка не возмущалась. Парню показалось, что её тон звучал с нотками заботы, миролюбиво, как будто не интонация, а маленькие шажки приближались к нему. Она шла на цыпочках, боясь потревожить покой, и чувствовала, какое в душе Итана громкое эхо. Настолько громкое, что могли порушиться стены, повысь по неосторожности голос. А кому-то даже на это было плевать. Итан молчал: потупил взгляд, сложил руки в замок и стал нервно работать с ним. Он то потирал два больших пальцах друг об друга, то моменты смачивал губы, отворачиваясь, то свистяще вздыхал, то поднимал указательный фаланг и давай им работать так, будто пытался что-то с кожи смахнуть, грязь невидимую.
Полукровка очень нервничал. Он совсем не знал, что сказать? И в тоже время ему не нравилось, что его покой был потревожен. Как всегда, переживания полу-волк прятал в себе.
А девушка заинтересовало его. Что же есть у неё?
Уинтерс украдкой посмотрел на незнакомку. Ручки из хрусталя, тонкие, нежные, гладкие на ощупь. Одежда чистая, и от самой гостьи исходил очень приятный запах, такой же звенящий, ненавязчивый, как голос. Смущало только то, насколько она была ухоженной. Осанка - прямая, плечи расправлены, такие же худые, круглые по краям, невольно захотелось провести по ним, чтобы ощутить эту идеальную форму, этот крутой, захватывающий склон в одно касание, чтобы дыхание остановилось в тихом восхищении. И чтобы в мыслях пронеслось банальное: "Вот это да...".
Волк замечтался. Он увидел, как одна из мраморных будто бы рук отодвинулась, и в корзинке лежала пленительная, вкусная выпечка, и запах женского тела сменился на манящий аромат еды. Уши на голове дрогнули, теперь они целиком и полностью смотрели на пирожки. Итан жадно проглотил слюну. Как же хотелось есть!
- Эт-то... Необязательно - буркнул он, смущаясь такому щедрому предложению.
Он не считал, однако, что заслужил внезапной милости со стороны незнакомки. Но, чтобы не показаться невежливым или грубым, пояснил также робко и несмело:
- Вы это несли, вероятно, кому-то. Не мне же. Я не могу принять чужое.
Живот в тот же миг протестующе зарычал.
- Ой - заикнулся Уинтерс.
Он сжал свой клокочущий сосуд обеими руками и порозовел, стыдясь.
- Простите, бога ради... Это... Недоразумение. Я... Я не голоден, клянусь! - принялся оправдываться Итан, только бы дама ничего не заподозрила. Хотя, он подумал, что опозорился и без того. Мямля, зашуганный зверек - никто не станет с таким ни дружить, ни водиться.
Путешественник виновато прижал уши к голове.
- Я... Я правда, не специально - тише добавил он, снова косясь в противоположную сторону.
А сам в мыслях корил себя. Ничего, кроме спонтанных слов, не мог выговорить. Ему казалось, что он оставил всю нерешительность в знатном доме, где мама попрекала его, где от него прятались следы отца, где шумели чужие люди, где всегда было так тесно и неуютно... Но нет. Он опять задумался, и не сразу уловил прекрасный голос, что снова вытащил его из омута.
- Д-да, простите. Присаживайтесь - протараторил Итан и отодвинулся до конца, так, что прижимался боком к заржавелой рукояти.
Девушке была предоставлена на сей раз чуть ли не большая часть скамьи. Уинтерс теперь старался не смотреть на неё, смущенный и пристыженный одновременно. Надо было сразу уступить место даме! Мысли превратились в спутанный комок, который вертелся-вертелся, кольца перепрыгивали через друг друга, другие обвивались, перекидывались через линии, урезали их. Итан не мог понять, что так грызло его сейчас? Он боролся с желанием уйти и в тоже время наладить ситуацию. Он думал, что провинился и в тоже время повел себя ужасным образом, хотя ничего страшного не случилось. Именно этого он и не понимал и, захваченный своими переживаниями, накручивал страхи, предрассудки, немой укор, и все это превращалось в тугой узел...

Итан не думал о том, как вокруг все дышало, его не интересовали шелка, драгоценности, вкусные блюда или представления. Он хотел успокоиться, но не знал, как?
- Блокнот и уголь? - сухо переспросил парень.
Он нахмурился, цыкнул и рывком поднял с земли свою сумку, после чего стал копаться в ней. Сначала он вытащил свою тетрадь, положил около ноги, между собой и девушкой, затем - пыльный, грязный мешочек, завязанный ниткой.
- Вот - односложно буркнул Итан, кивая на предметы.
И добавил через пару секунд:
- Можете брать. Вообще, я думал, что у вас... Есть все, что нужно.
Потому что состоятельные люди ни в чем не нуждались. Вслух этого парень не сказал.
- И разве я не противен Вам? - неожиданно спросил он.
Если ответ будет положительным, то силы найдутся встать и без слов удалиться прочь.

- Я не боюсь бога. Я боюсь человека...

Итан лишь на миг приподнял голову. В целом его вид выражал напряженность: он был смущен и очень смущался, к нему никогда прежде не проявляли интерес незнакомые люди. Хотя, он давно вышел в общество людей, пора бы привыкнуть. Тщетно. Он на секунду поморщился. Сухим тоном про себя буркнул: "Н-да, мать, не вырастила ты из меня человека. Один факт - смотрю на след своего отца и то... Воображаемый". Каждый раз он отгонял иллюзии, хотя ими жил на протяжении всего бегства. А что... Нет, глупая затея! Надежда захлопала крыльями. А что, если спросить у молодой девушки, не видела ли она ушастого мужчину средних... Или, не средних? В общем, не похожего на здешний народ, одинокого путника, такого же, как он?

Тень прошлого не сходила с Итана, и он не хотел её отпускать. В образе отца он видел спасение и ценный совет, который желал услышать. Он шел по пятам неизвестности, спрашивая всякий раз о конце пути и ответе. Когда же произойдет долгожданное воссоединение и каким оно будет? Больше всего мальчика-волка волновало принятие его собственным отцом, потому что мама и её роскошный свет отвергли его. И девушка была очень прекрасной, несмотря на простоту. Наоборот, она сочетала в себе аристократичность и невиданную доброту, и парня невольно уколола совесть. Иголка скользнула поперек ребер, аккурат задела сердце, он вздрогнул. Несколько минут назад он косился на неё и вжимал голову в плечи, корча из себя неприступную фигуру, а теперь... Стало любопытно. Она была проста в общении: говорила, наверное, что приходило в голову, в её речи не проскальзывало важных и заумных словечек, и можно было подумать, что она - также проста, как и он, но жила или до сих пор находилась в роскоши, которая вовсе не интересовала её.

Волк ранее интересовался обычными людьми больше, чем богачами. Имея в своем распоряжении целое семейство, он выбрал дикую природу, тот низ, который назывался "пылью" и вызывал раздражающее чихание. Итан еще раз убедился, что никогда не разделял надменность, важность и пренебрежение со своей родней и, уж тем более, не делил мир на безобразных и прекрасных.

Но шелковая, светлая ткань и улыбка на лице Вильмы заставляла всё внутри переворачиваться. Дух захватывало снова и снова, и волк только опускал веки, а сам украдкой, будто из засады, наблюдал за девушкой. Её образ отталкивал и притягивал одновременно, он не мог объяснить столь смешанных чувств. Душа была уверена, что она, эта новая знакомая - совсем другой человек, хоть и имеет, наверное, отношение к знати. Стоит решиться на один шажок навстречу.
- У-ф-ф-ф - шумно выдохнул Итан и почесал затылок.
Когда Вильма нагнулась, в сознании ворвался аромат её духов. Мальчик-волк словил момент и принюхался. Нет, её волосы пахли чем-то другим, необъяснимым и приятным. Они, точно сухие, но спелые колосья, безмолвно покачивались на ветру и волнистыми движениями танцевали с ветром, как водоросли с игривым течением под водой. К этому примешивались отголоски женского тела, соленые и чуть-чуть терпкие. Люди имели не один, а несколько оттенков запаха, и этот не вызывал отторжения.

Итан удивился самому себе. Он сейчас искал причины, чтобы довериться или любовался девушкой? А сам делал и то, и другое, потому что она понравилась ему. Парень опять дернул головой в сторону. Она ничего не заметила. Уши все равно пошли назад. Вышло очень неловко.
- Кхм, а вы...
В разговор после долгих раздумий сложно было влиться. Живой собеседник отличался тем, что не станет особо раздумывать, отчего думы напротив нерешительно звучат или ответ задерживается? Либо разочаруется, либо встанет молча и уйдет. Итан редко общался, только в дневнике строчил. Там у него было достаточно времени на все, никто не гнал его, а здесь невольно просыпалось чувство долга. Он должен не медлить, отвечать живо, должен улыбаться, должен соответствовать своему собеседнику, должен понравиться ему... Вернее, ей.
Должен, должен и еще раз много, чего из этой сферы. Вот бы заткнуть эту верещащую штуку. Была бы только ручка.

Итан шмыгнул носом и снова украдкой, ненавязчиво и с любопытством поглядывал, как тонкие и длинные пальчики водили по его белому листочку. Что же она с ним делает?! Нет, рисует, это - одно, но вкладывает ли душу? Почему уголь сипит там? О чем они разговаривают? Девица возмущается, оттого её письменная принадлежность не молчит? Не выдержал парень и вытянул шею, заглядывая на полотно, о котором так переживал. Но ничего страшного на нем не увидел. Поначалу штрихи ни о чем не говорили ему, а потом черты становились понятнее, четче, и среди пустоты появилось это место. Но почему?
- А... Это место. Вы рисуете это место. Зачем же оно застынет на листке? Здесь так много людей, тесно и совсем... Совсем не свободно. Что, если убрать, к примеру, тот забор, а затем и каменные стены, и дома, и все-все, что сковывает красоту природы? Дать ей больше свободы, а себе - фантазии? - осторожно пролепетал он, наклонив голову в бок.
Уши встали торчком. Он потянулся рукой к черным штрихам и провел над ними ладонью. Если бы он обладал магией, то мгновенно изменил бы картину и сделал бы её такой, какой он видел. Предложенный вариант утешал больше, чем нынешняя реальность. Он слишком устал от шума. Он мечтал жить не среди людей, но в то же время понимал, что нуждался в их деятельности. А природа и эгоизм несовместимы. Природа жила ради мира, а мир был сам по себе.
Всюду прослеживалось это, и городская среда примерно поддерживала эти отношения. Но полной независимости в обществе человека не будет: каждый будет исполнять чью-то волю, даже самый высший чин подчиняется еще кому-то или чему-то. И существует какой-то Итан, о котором никто не помнит, которого никто не знает и который очень хочет стать полезным и нужным кому-то...

Впрочем, скулить и выпрашивать крышу над головой Итан бы не стал. Он отвлекся и представился несмело:
- Итан.
Буркнул мальчик-волк и снова весь ссутулился под взглядом её чистых, словно изумруды, красивых, природных, свободных глаз. Она протянула ему свою руку, на мраморную ладошку бедный полукровка таращился несколько секунд, прежде чем осознать, что надо было ответить... Но как? К примеру, гости целовали материнскую руку. Он тоже должен был прикоснуться к столь чистой коже своими пыльными и шершавыми губами?
- Я...
Но вместо того, чтобы соблюсти традиции, он взял её ладонь в свою, наклонил голову, завел уши назад и вдруг снова выпрямился. Он не поцеловал руки, а подвел дарованную, живую плоть к своей пыльной куртке, прижал к области сердца и медленно кивнул.
- Я тоже рад знакомству, Вильма - у Итана был глубокий голос, когда он говорил размеренным тоном. Вильма достигла конца пути, а до этого шла по широким, пустым коридорам и ловила отголоски его души.
Теперь перед девушкой был настоящий мальчик-волк, а не его тень, что не желала выходить из своего укрытия.
- По правде говоря, не слышал ни одного слова. Человечность. Что это? Если вы говорите про индивидуальность в богатой семье, то я сохранил её. Не хочу делить мир на безобразное и шикарное, для меня есть все прекрасное, все, что не пытается облить меня грязью, которую смахивает с себя же... Моя отстраненность... Вы знаете, я не привык общаться. Большую часть времени я провел наедине с самим собой, со своим дневником, именно поэтому я ношу с собой уголь да пару таких записных принадлежностей - вдруг объяснился Итан. Он стал потихоньку возвращаться к услышанным фразам да темам, которые проносились мимо, как экипажи. До того легкой и открытой была Вильма, что рассматривать её не было времени.
Мальчик-волк стремился угнаться за ветром и смыслами, что, как листочки, то устремлялись к небесам, то шуршали по земле его сознания.
- Удача обычно преподносит приятный или не очень... Сюрприз. Я же вам дал то, чего вы у меня просили. Разве я послан вам удачей? Не думаю - отрицая, он улыбнулся. Слишком уж образ забитого волка среди людей тянул на упадок, но никак не на подъем.
- Значит - предположил Итан далее, почесывая щеку. Он все еще не настаивал на предложенном угощении и не решался его принять.
- Значит, нам стоит есть вместе, верно? Я не откажусь, если вы подадите мне хороший пример того, что значит обедать на воздухе, в компании всего... Одного лица.

Отредактировано Итан Уинтерс (28.07.2022 10:17:51)

Итан шире улыбнулся, и то был лишь миг. Тот самый, короткий, запоминающийся фрагмент, о котором сказала Вильма. Не случайно вдруг всколыхнулась душа, не случайно две фразы встретились в безмолвии, в огромном пространстве, осмелились посмотреть друг на друга и узреть... Что они - есть Одно.

Сладковатый аромат ее духов щекотал ноздри. Уши больше не дергались. Перед волком был хороший человек, поистине хороший, несмотря на богатство. Здесь все алмазы да золото искрились маняще в голосе, глазах и жестах. Каждое движение да отбрасывало блик, и мрамор покрылся полупрозрачным стеклом.
- Так, значит, вы хотите прожить в этом дне так долго, насколько хватит...
Итан прервался. Хватит, но чего? Хватит ли одной человеческой жизни, чтобы удержать тепла миг в груди? Хватит ли храбрости маленькому огню гореть во мгле без дров, на одних углях? Все напомнило волку о вере. Она оставалась жива, вопреки всему. Он затаил дыхание, когда девичья рука вспорхнула с пергамента, легко и плавно, и слова замерли. Все существо на секунду-другую попало в необъяснимый поток. Он стал тем мигом, о котором говорила девушка. Глаза сами собой распахнулись. Тело передавало отголоски того, где на самом деле находился полукровка. Но где? Сам он едва ли осознавал, где был он...

- Любви - тихо договорил Итан.
Парень подвел согнутый указательный палец к губам и нахмурился. Последующий вопрос вывел его из недолгих раздумий.
- По правде сказать, я никогда не задумывался об этом...
Так и было. Итан словил себя на том, что понятия об одиночестве у него не ассоциировалось с судьбой изгоя. Напротив, он считал, что это - добровольный выбор души, что устала от шумного общества. Он скользнул по ней, и увидел, как самый темный обсидиан в глазах ее стал светлее и нежный пурпур кротко и осторожно поделился своей чарующей тревогой.

Говорят, что чувства принимать стоило бы с еще большей заботой, чем они проявляли к тебе. Парень растерялся. Он никогда не видел, чтоб на него смотрели так... Откровенно. Любовь обжигала его ладони, от тепла ее пылали щеки. Сам он чуть дышал. И мысли проносились разные. Вздохнул тихонько вопрос: "Это... Правда?". Молчание заворожило его, внушило ему, будто бы не существовало ничего на свете, кроме аристократки и ее чудесного рисунка.

Итан поспешил взять себя в руки. Он мотнул головой, что-то крякнул хрипло про себя и на выдохе произнес:
- Я лишь обескуражен. Мой путь полон неизвестности, хоть цель была ясна, как сегодняшний день или светило над головой - голос удалось вернуть, но не справиться с порхающими бабочками. Они пока теснились в груди, но грозились нырнуть вглубь.
Волк издал вздох облегчения. Слова давались ему, или же душа доверилась малознакомому миру? Стало так хорошо, что не хватало времени вглядываться в детали. Основные узоры отчетливо виделись замыленному от пыли, изнурительной дороги, незнакомых лиц, встречавшихся на пути и бесследно пропадающих в шуме средь сотни ног и бессвязных диалогов.

Вильма резко переменилась и не дала Уинтерсу выдать еще одну незамысловатую реплику. Полукровка приподнял удивленно брови. Когда девушка встала, так легко, что платье отозвалось шорохом, как в нос пахнул с удвоенной силой сладковатый аромат, с которым не сравнились бы никакие земные цветы.
- Мне, право, неловко...
Итан не отказывался. Вернее, он бы рад остановиться только на этой скамейке, не следовать за человеком в незнакомое место, но не решался высказаться о своих опасениях напрямую или... Он не знал, что страшнее? Потерять живое воплощение путеводной звезды, от которой сердце замирало в груди, или обмануться? И то, и другое. Он пропустил тихий выдох. Секунда за секундой вспыхивала, ноги чередовались - не шли, а будто гребли суровые воды таинственного моря. Все дальше вела его за собой надежда, облаченная в пышное платье. Ярче становился свет, средь него потерялся рисунок...

Что вело на самом деле мальчика-волка? Манящий запах пирожков в корзинке или застывшие слова? Застывшие повсюду: в голове, на ее ладонях, в духах, шепоте листвы, сдержанном бурчании шумной толпы вокруг? Тайна.
Итан осмотрелся. Он порадовался, что был вдали от людей, но искренне не понимал другого. Что они тут забыли? Место напоминало ему лабиринт. Всюду росли плотные кусты, что образовывали живую изгородь. Сколько не вытягивал он шеи, а все не мог разглядеть что-то толкового или, хотя бы, как вообще устроена была данная конструкция?
- Вильма? - переспросил юноша.
Увидев, как девушка стала бороться с колючими растениями, он не на шутку перепугался. Еще секунда, и Уинтерс хотел подлететь к аристократке и решительно отодрать ее от невозмутимой ограды, как так и застыл...
- Дверь? - никаких утверждений, одни вопросы вылетали из него.
Он порядком смутился. А Вильма была готова к здешней прогулке.
В то же время ему стало неспокойно. Он прямо напрягся - и от запаха девичьей крови, что перевернул все с ног на голову, и от того, что перед ним открылся тайный проход.
- Вы сильно ранены? - осведомился Итан и наклонил голову. От его глаз не укрылся блеск алой капельки, которая скрылась за круглой головой Вильмы.

Как же так получилось? Но юноша произнес совершенно иное вслух:
- Я поражен...
Выдохнул он.
- Вы... Так резко изменились, когда пробивались через заросли этой колючей красоты. Откуда вы знали про этот тайник? Можете поведать?
Последний вопрос проговорил Итан почти полушепотом...

Вильма скрыла рисунок и еще один очень важный ответ. Что дальше?

Внутри стоял такой грохот, что Итан пару минут слышал только монотонный бит и пульсацию, от которой плясала кожа и чуть дрожало тело. Он испугался за Вильму: пустяковый порез вызвал вдруг тревожную бурю, и пока струйка крови не исчезала, оглушительно билось сердце. Казалось, сам воздух превратился в сгусток из паутины прошлого и пыли настоящего, засел на губах, оттуда скользнул в рот и остановился в самом горле, мешая дышать. Мальчик-Волк сам смутился: сначала его пугала близость с эльфийкой, статной и прекрасной девицей, которая позволила себе больше, а потом незаметно эта причина перетекла в другую, и теперь путешественник трясся за благополучие новой знакомой. Он с трудом признал это перед собой, ведь, казалось бы, чужая жизнь не имела к нему никакого отношения!
Тут-то и вспомнились наставления матери. Пока на него смотрели сверкающие глаза юного бесстрашия, он отвечал им неполным вопросом и нерешительным ожиданием. У него был такой взгляд, как ожившее, оборвавшееся предложение: спонтанное начало и последующая тишина звучали в темных зрачках и цветной сфере вокруг них.
Вильма. Он повторил ее имя, точно ища в нем ответы на свои вопросы. Но услышал внутри, после монотонной речи женщины сорвавшееся весьма близко, обдавшее теплом, дрогнувшее ноткой, взволнованное: "Почему?". Он мысленно оступился, внешне - не дрогнул.
Весь побледневший, Итан едва мог совершать глотки, настолько быстро и глубоко погрузился в свои чувства и мысли.
Так вот, мама всегда говорила ему, что решать за чужую жизнь - глупо. Это - удел самого человека, как поступать и что говорить. Она акцентировала внимание на индивидуальности, говорила: "Мы такие разные, что оказываемся всеми непонятыми. Или такие близкие, и все по вине беды или общей неудачи. Так сплачиваемся, решаем...". Дальше речь поплыла, волчонок уже не думал о том, что говорила ему мама. Он уловил суть - чужую судьбу строил создатель ее, то бишь сам автор, тот, кому принадлежали результаты событий, происходящих с ним.
Но к Вильме, несмотря на суровое отстранение, просыпалось сочувствие. Итан ощутил, что хотел помочь ей залечить рану, даже без ее согласия! Только парень сделал шаг, как девушка уже осматривала свое платье. Она без интереса отметила, что оно пришло в негодность. На светлой ткани виднелись зеленые листочки, песок от коры и сами завитушки, оторвавшиеся от веточек. А на памяти оставались простые движения: встали со скамьи, ушли от суеты, оказались среди цветущего сада, большого, больше, чем они сами, что смущало парня-Волка. Он привык, что цветы росли только в горшках, а не обступали его тут и там. Они точно смотрели на него и на девушку-эльфийку, затаив тихую злобу. Или? Путешественник все оглядывался, не веря, чтобы пушистые, зеленые стены ранили его новую знакомую. Он не заметил, как снова упустил мысль, так и не закончив ее...
Одежда. Точно! Итан вернулся к ней, когда Вильма утвердила свой порыв.
— Ч-что вы! — сбивчиво пропыхтел растерявшийся Итан. А ведь пару секунд ему хотелось сочувственно заметить, что столь шикарный наряд испортился, что девушке было больно, что она...
А она не выглядела несчастной, напротив, и это не могло не шокировать. Итан опустил руку, которую выставил вперед.
— Я... Лишь хотел убедиться, что вас не расстроила ни боль, ни то, как все получилось — неуверенно проговорил он, отводя взгляд. Лишь бы она не увидела беспокойства, что мерцали не хуже ее бесстрашных звездочек, которые делали живые глаза напротив такими яркими и неподражаемыми.
— Я обещаю, ваш секрет - мой секрет — более тепло добавил Итан.
Теперь парень не юлил, не прыгал около эльфийки с виляющим хвостом, пытаясь зализать рану. Он спокойно подошел к ней, еще раз глянул на алую точку и потрепанный наряд. Порой недостатки и ошибки украшали личность не меньше, чем шикарные и видные достоинства. Он улыбнулся, чувствуя, что рассуждал правильно. Вильма была не просто творческой натурой для него, она была искренней, а это ценилось им в большей степени, чем все остальное. Возможно, он зациклился лишь на том, что сам для себя считал главным в жизни, но ни чуть не чурался этого!
Вильма открыла Итану новое, прекрасное место, и парень потерял ненадолго дар речи. Он осматривал дремлющие цветы над своей головой, и десяток новых запахов заполнил разум. Мир заиграл на новый лад, новыми оттенками, которые обрабатывал впечатлительный разум.
— Вы...
Говорил Итан на одном дыхании. Светлые волосы аристократки выбивались из разноцветного ансамбля. Точно зима пришла к лету поздороваться. Но она была невероятно теплой, невообразимо красивой и, казалось, бросала вызов всему прекрасному, что росло тут и встречало ее.
Парень тоже обратил внимание, что лепестки роз, их тернии отличались от тех, которые он видел почти каждый день в своем поместье. У мамы был прекрасный садовник, он ухаживал за цветами день и ночь. А эти росли сами по себе, им не нужен был человек! Поразительно. Их не опалило солнце, они не выглядели слабыми, увядающими, нуждающимися в подкормках. Интересно, подумал Итан, откуда в них такая воля, такое стремление жить? Вот бы некоторым людям поучиться у них. Сесть напротив диких лоз и поспрашивать их. Если повезет, то в тишине можно услышать их шипящий ответ...
— Вильма, как думаете, эти цветы... Молодые? Или им много, много-много лет? — поинтересовался Итан.
Он хотел знать, заставали ли прекрасные хранители страшное уничтожение? Или они появились после своих родителей, что покоились где-то под ногами любознательных путешественников?
— Знаешь, я хотел вот, еще что сказать, пока вы не ответили. Платье, жизнь - порой не надо искать повод что-то изменить. Если возникло желание, то меняй. Несомненно, у тебя получится это сделать...
Он совершил движение головой, точно спустился с неприступного логова, что располагалось вне досягаемости Вильмы. И она теперь могла увидеть улыбку в его волчьих глазах. Неудивительно, что он в обращении к ней резко перешел на "ты".
— Твое платье красиво любым, потому что оно на тебе.

You're ripped at every edge but you're a masterpiece
And now you're tearing through the pages and the ink (с) Halsey - Colors

А Итан открыл для себя одну мелочь. Когда живешь, счастье - миг. Так было принято считать, и он никак не мог понять, почему? Теперь - все прояснилось. Звезды все-таки падали с небес, оседали на головах, на крышах домов и спешащих в даль, шумных повозках, и немногие - на руках. Средь бела дня упала в грубые руки чудесная малышка, сорвалась с небосвода навстречу другому миру. Вне сомнений, она поступила бесстрашно, как Итан, когда покидал роскошный особняк и легкую жизнь с богатой матерью. Мальчик-Волк нашел себя в обществе Вильмы и удивился тому, каким маленьким он был! Капелька обнажила со всех сторон колья, в диком мире царствовали жестокие правила. Она не хотела никого обижать. Что, если слезы на самом деле - падающие звезды? Тогда он уже подергался, а бережливые колыбели девичьей души держали его так, что он не обнажал своих шипов, а переливался, дрожа своим крохотным и незащищенным телом.

Пусть его слепило солнце, а мир вокруг - благоухал, он свою неказистость принимал, как должное, и пыльный пиджак, и испачканные брюки - тоже.

С уст юноши сорвался взволнованный выдох. Он услышал, как вздохнули цветы, и в шорохе ветра, что прошелся по ним, по лепесткам наверху, задрав их большие люльки-ладошки без пальцев кверху грубым порывом против нежной шерсти, послышалась усмешка. Итан с сожалением посмотрел на алые бутоны, которые прямо на глазах карабкались все выше и выше по арке. Рука сама потянулась к их пышным, сочным локонам, и на пальцах будто бы осела невидимая влага, что была чудом средь палящего знойного дня.

С уст сорвался выдох, неразборчивый звук тут же затерялся в мыслях.
- Погибнут, чтобы, несомненно, зацвести вновь - неожиданно проговорил Итан голосом защитника. Он твердо посмотрел на бутон и вдруг увидел в алом жителе улыбку.
Волчонок безмолвно удивился - только грубы и дрогнули, а он - замер. Фигура Вильмы очертила прямо перед ним зеленую комнату, скамейку ручной работы и подарила манящий запах еды, о которой он почти забыл. Неразговорчивые слушатели покачивали своими разноцветными головками, издавали приятный аромат, что переходил в чарующую симфонию, а мир, ранее недружелюбный и шумный, становился волшебным и интересным. Позолотой покрылись девственно-изумрудные кружева и подернулись резко, Итан оступился. Он медленно раскрыл веки и вновь увидел прекрасную особу. Над ним и нею склонился мир и подтолкнул замешкавшегося, смущенного полукровку. Он обернулся на арку, через которую незаметно прошел, ведомый светлым платьем эльфийки. Она напоминала ему маму, только не ту, которую он знал, а другую, настоящую, или потерянную сестру, представшую так неожиданно. Ему хотелось узнать ее поближе. Но насколько ближе?
- Ведь их сморщенные локоны - признак силы - добавил Итан, ведь цветам было свойственно увядание, но как они застывали - завораживало. Они точно спрятали внутри всю красоту, доступную некогда глазу.
Деревянную скамью окольцевали тернии. Они впились в нее своими витиеватыми ручками-змейками и никому не хотели отдавать. Итан сел рядом с Вильмой и снова любовался ею. Она была красива душой, не только платьем, фарфоровой кожей, кукольным личиком, растрепанной прической, которая так роднила ее с природой и естеством, нетронутым людскими законами, а сохранившую свою первобытную, дикую красоту.
- Поверь...
Как-то мягко сорвалось с губ Итана слово, которое он хотел бы сказать первому приятелю в своей жизни, обсуждая какую-нибудь беду, а применил его совсем не в той ситуации, и это прозвучало искренне. Полукровка невинно улыбнулся и пожал плечами. Тема о богатстве никогда не смущала его, а с нынешним взглядом на царские резиденции он был прост в своих суждениях:
- Можно иметь сто рублей, но не сто друзей, верно?
Он захихикал и почесал затылок.
Вот уж мама бы не гордилась им! Отпрыск высмеивал свою фамилию за спиной гипер-заботливой кормилице, благодаря которой он вообще появился на свет. От раздумий его отвлек вопрос Вильмы. Он непонимающе уставился на стаканчик.
- А что? В этом такого? - разделил он один вопрос на целых два. И не зря.
Первая часть обращалась как бы к стаканчику, который, по мнению Итана, хотел бы послужить им обоим. А вторая - к Вильме, которая точно смутилась наличию всего одной чашечки.
- Т-ты же не была готова ко мне - проговорил мальчик-волк.
И это - факт. Но еды эльфийка набрала прямо на десятерых. Сознание вновь охватили кричащие запахи, ненасытный живот возбужденно забурчал.
- Ой..!
Итан обхватил себя руками. Как же невовремя организм со своими звуками! Хотел бы юноша выругаться на него вслух, да не осмелился рушить волшебной атмосферы. К тому же, думал он, голод - вещь естественная. Она - последствия его безрассудного поступка. Вильма открыла ему не только прекрасный сад, но и будущий ночлег.
- Я не против, если мы с тобой будем пить из одной кружки - проговорил он, указав на стаканчик. Ему показалось, будто при свете лучей тот с озорством отбросил блик.
Итан улыбнулся.
- Я не смущаюсь.
Ему становилось легче. Мимолетное стеснение он постепенно перебарывал, привыкая к обществу Вильмы. Она не требовала от него никаких шаблонов, а была похожа на большой мир, на тот, о котором когда-то говорила ему мама. Она описывала его так, будто тот и правду встречал теплой улыбкой и распахнул объятия, но пока звучал лишь мелодичный голос, чарующий образ приласкал все беды и убаюкивал тревоги. Итан не находил слов, пока говорила его новая подруга. Он внимал покорно каждому слову, что откликалось внутри на десяток осколков гипнотического эха.
- Я не откажусь - завороженно проговорил Итан.
Он принял тающее угощение в руки, и манящая еда уже была так близко, вкус накрыл его с головой, хотя попал только в рот.
Мальчик-Волк неспешно пережевывал пищу, позволив себе хотя бы сейчас не думать. Он представил, что всегда жил с Вильмой, и это - один из немногих дней, когда все оставили их в покое и дали помечтать. Когда они нарушили полсотни дворянских правил, убежали из дома, спрятались от нравоучений и осмелились стать настоящими, а не вымученными воспитанниками и тенью рода своего. Хотя, Итан мыслил бы не так критично, если бы его мама не была настолько помешанной на правилах и этики. Раньше он любил встречать другую знать, а потом - прозрел, отдалился и заметил, что никто ему навстречу не сделал ни единого шага.
- От силы, наверное... И не вспомню...
Итан никому бы не хотел раскрывать своей главной тайны - происхождения. Но чувствовал, что Вильме он мог бы доверить свою жизнь, а не только очевидный рассказ.
- Я хотел знать больше и ушел из дома. Мама не хотела меня сближать с отцом. Не знаю, что он такого ей сделал? Если она даже не позволила ему высказаться! Я ушел ради того, чтобы найти справедливость, а еще потому что меня правила аристократии душили. Я понял, что не могу более находиться дома, пока меня родная мать дрессирует, как пса. Хотя? Она сама похожа на собаку, которая беспрекословно следует всем правилам...
Да уж, принадлежность к благородному роду никакой роли не играла. Итан выбрал правду, а не жизнь во лжи. Он мог бы и смириться, и тогда путешествия не состоялось.
- Сейчас я увидел мир и понял, что многое услышанное мной в четырех стенах родного дома оказалось на деле совсем не тем. Я не пожалел, что сбежал. Думаю, мама не очень-то скучает. Она найдет, как отмахнуться от прочей знати. С отцом же так получилось - Итан погрустнел. Волка быстро забыли.
Дневники мамы говорили о том, какой она была счастливой, когда она описывала спокойствие рядом с горой с сердцем огня, коим был ее муж, отец Итана. Волчонок не верил, что все оказалось... Поспешными словами, вскружившим ее голову в одночасье, глупым вдохновением.
- Я узнал и себя настоящего. Мне понравилась эта правда. Я ничего не потерял. Там бы я потерял больше, чем время. Я бы так ничего и не узнал, не узнал бы себя и то, что имею возможность... Решать! - Итан не выдержал и всплеснул характерно руками, подернув их к небу.
Он выразил таким образом дерзкий протест и гордо посмотрел на Вильму. Сейчас его переполняло чувство победителя.
- Тот же вопрос к тебе! Ты тоже показала им, что тебя стоит уважать, а не только диктовать тебе, как жить? - с озорством обратился Итан к эльфийке.

Давно собственные слова не вызывали в Итане приятного трепета. Казалось, что сам он был уже не на двух, а на целых четырех ногах, превратившихся после в лапы, которые несли его дальше и дальше от городской суеты за манящим и звонким щебетанием свободных птиц, складывающих свои крылья и рисующих прямо в движении образ прекрасной Вильмы. Сердце бешено билось, оно уже устремилось куда-то, и мальчику-волку оставалось лишь покорно и терпеливо, сохраняя дыхание в своем рассудке, бежать вслед за ним, за своими многоголосыми, разноликими и неодинаковыми чувствами. Он знал: сейчас все вдруг стало в нем единым целым. И это знание повисло на парализованных и в то же время напряженных губах, и даже под тонким слоем кожи, под этой выпуклой мякотью слышался настойчивый стук. Никто не просил войти, распахивать дверей – гость еще поднимался по ступеням к возвышенному, чудесному смыслу. Он не имел глаз, не владел здешним языком, а шел, вверяясь несуществующей судьбе.

Вот оно какое, подумал Итан, прекрасное. И данное слово пока хорошо себя чувствовало и без своего партнера. Оно завороженно вкушало неповторимый запах и слепыми глазами касалось бледной, теплой кожи эльфийки, и та, не отвечая манящими, искушающими прикосновениями, дарила в ответ безмолвную нежность.
– Интересно, – сбивчиво проговорил парень, недоумевающе смотря себе в ноги, и голос прозвучал на мотив короткого стука от неосторожного движения, как будто бы ругнулся неверный шаг. – действительно ли все сейчас готовы разменять монеты на искренние чувства?
Он нахмурился. Материальные ценности, что они вообще давали? Мальчик-волк был далек от человеческой логики, и при этом у него сложилось собственное мнение за небольшой промежуток времени. Наряды, краски – поверхностные маски. Звенящий тембр и глаза, источающие дикие водопады священной, особо пахнущей воды – драгоценная истина. Так сверкала влага на настоящей коже, так таяли снега в гордых сердцах непокоренных вершин, что спускались в новом обличье на землю простую и были счастливы в тех мелочах, которые некогда они презирали.

Но Итана интересовало иное. А что сталось с такой оставленной, променянной душой? Ведь его никогда не меняли. И, вообще…
– Кто такие эти «друзья»? – осторожно высказал вслух свое любопытство путешественник.
Они явно не состояли из трех букв, озвученных небрежным хлопком: «так». Через секунду Итан испытал к данному, короткому, неизвестному слову жгучее отвращение, от которого тошнота подскочила к горлу. Он постарался отвлечься запахом поджаренной корочки, что уже щекотала нос – он подвел ее намеренно к губам, прильнул ими к сахарному боку, напоминавшему поросшее травой, прекрасное болото, которое было невозможно отличить от поляны, и только громкий аромат выдавал его суть, и здесь – тоже. Почему Вильма думала об этом? Разве ей нужны были друзья?
Но ведь нет смысла в трехручном, словесном создании, которое произносилось сухо и безвкусно: «так». Итан посмотрел на Вильму, как просящий и бездомный затворник. Он ждал, что она добавила бы что-то к своим словам. Вместо этого, эльфийка весьма грациозно поплыла дальше, и теперь сделалась белоснежной кобылицей, и в ее словах, что цокали, смеясь, затаилась холодная нежность. Волк определил: она умела и не прощать. Это заставило его напрячься. Безосновательное чувство вины, все равно что привидение, уже несколько лет парило рядом с ним. Присутствие угнетающего его духа ощущалось даже сейчас. Уинтерс постарался скрыть мимолетную тревогу в задумчивом взгляде, а в сердцах метался только… ТАК.
Опять оно! Это слово. «Вот же привязалось» - проворчал юноша с ушами, и те, как на зло, пошли назад, разоблачая его. Вдруг Вильма посочувствовала ему. Итан затаил дыхание. Он не ожидал такого шага навстречу. Большинству всегда было все равно на его жизнь. А она… И не только она (захлебывался Уинтерс слово за слово), но и вместе с нею долгожданная мысль появилась так скоро, как чудесная и благословенная весточка от убежавшей лошади в виде в виде случайно (вроде бы) оброненной сбруи попалась ему на пути. Он без раздумий ухватился за нее.
– Знаешь, я тут подумал, пока слушал тебя… В том есть моя вина, – не упустил момента упрекнуть себя Итан, опять говорил беззаботно, будто бы об очевидных вещах. – потому что даже самую грустную повесть можно рассказать так, чтобы за тебя возрадовались.
Он пропустил улыбку. Она упала на кожу, как случайная слезинка на водную гладь, разогнала по ней круги, а тут – податливую, покрасневшую, пыльную кожу. И опять ему стало так легко на душе, так необъяснимо тепло. Как хорошо, подумал он, знать свои цели. Они – путеводные звезды, доказательства немыслимого существования, спасательные выступы на крутом и опасном склоне над пропастью.
– Да, все верно. Но у меня куда больше вопросов, чем ты можешь себе представить…
Итан умолчал о том, что всей жизни не хватило бы, чтобы расспросить обо всем отца. Да он и не знал, как бы тот отреагировал? Узнал бы собственного сына? Или нет?
– А что дома, - пробурчал Уинтерс, потому что даже мысленно ему не хотелось туда возвращаться. – Мама справится. И все тут.
Еще тише добавил:
– Нет у меня пока настоящего дома.
Итан надул губы. А потом Вильма рассказала о своих родителях. Они оказались полной противоположностью его семье, и путешественник искренне порадовался за нее и возгордился, что они не ограничивали ее в развитии, не попрекали. Не исключено, что искренне ее любили. А она видела, но все равно оставалась на своей волне. Он приподнял кончик губы. Вильма нравилась ему.
– Да ладно тебе – тепло сказал он и обескураженно посмотрел на свою булку.
Он так и не укусил ее.
– Просто мама не дала бы мне ничего. Она сама не сделала бы такого шага. Я одно уяснил: каждому отводилось столько, сколько он мог бы вынести. Я свое путешествие только начал. Надеюсь, поджав хвост, обратно не побегу – иронично пропел он, фыркнув под конец.
Трусости Итан спуску давать не собирался и демонстрировал, отчасти, Вильме свой непокорный, противоречивый нрав. Он хотел, чтобы она оценила его по достоинству, по-настоящему и приняла таким, какой он был… Сейчас, по крайней мере.

Отредактировано Итан Уинтерс (28.02.2024 19:58:36)

Тук-тук-тук. Итан вслушался в звонкое постукивание, что быстро заполонило его разум. Возле него кружили подаренные ею смыслы.
– Да – просто ответил он на вопрос о сомнениях.
Его взгляд был сосредоточен перед собой. Теперь он не смотрел на свои ботинки. Они выглядели как-то глупо и точно не обращали на него никакого внимания. И с чего он был уверен, что они вообще слушали его? Он еле слышно фыркнул, невидимые камушки грохнулись оземь в нескольких сантиметрах от его темных ноздрей. Уши на голове затравленно поползли к затылку.

В сомнениях мальчик-волк не видел ничего плохого: если бы он все принимал за чистую монету, то никакого приключения бы не состоялось. Он потер указательным пальцем левой руки место под нижней губой, не касаясь подбородка. Мама уверяла его в том, что папа был плохим, но его отсутствие – тайна, покрытая противоречиями и кучей эмоций, которые не давали бедной женщине покоя. Она до сих пор переживала отсутствие супруга и не отдавала своего сердца никому. Не зря. Но не только за этот факт держался непокорный и любопытный зверочеловек-полукровка. Какова была настоящая причина размолвки между папой и мамой? Она таилась явно не в расе. Тогда где?

Допрос матери не дал никакого результата, оставался только отец…

Итан пропустил сиплый, усталый выдох через горло. Как вдруг совсем рядом зазвенел голос Вильмы. Юноша, смотревший ранее на свои сапоги, теперь поднял голову, ранее вздернутый кончик губы инстинктивно опустился, возвращая лицу спокойный вид и убирая мягкую улыбку. Он задумчиво и терпеливо слушал точные фразы эльфийки.
Его сосредоточенный взгляд вновь рассеялся по ее нежно-молочному лицу, и опять краски заиграли на ее светлой, почти песочной коже, и засверкали глаза, в которых явно читалось… Улыбчивое замешательство?

Итан понять не мог, что именно он видел в них? Как она смотрела на него? Что она чувствовала внутри? Он не заметил, как сам сделался растерянным и несколько раз моргнул. Он замер с выражением: «Что я такого сказал?». Наверное, со стороны это выглядело нелепо.

Друг – часть тебя. Итан повторил эту мысль про себя. Значит, он неполноценный? Он отвернулся и медленно сощурился. Он понял, что мыслил слишком банально, поверхностно, но лишь потому что у него никогда не было друзей. Он не хотел обижать чистое и искреннее сердце прекрасной особы, поэтому надул губы, будто задумался так глубоко, как никогда еще. При слове «больно» юноша зажмурился. Этот смысл был ему знаком. Наверное, он считал отца тем самым другом, даже не зная и ни разу за всю жизнь не видя его в лицо. Или его образ – настолько запретные воспоминания, что мама своим воспитанием запечатала их в каком-то дальнем углу его истории? Он сразу представил огромную, высокую башню, на которую ему суждено забраться, сглотнул и выдохнул, пытаясь выпустить из тела всю тяжесть. Она сейчас была ни к чему.

Вильма снова отвлекла его чарующим, сладковатым запахом: вкусившая булочку и живительной влаги, она расцветала, как цветок, что боролся с губительной жарой (ненасытными эмоциями), зажгла свою робость и тронутую его сомнениями, девичью уверенность, засияла с новой силой и обрушила весьма неожиданную похвалу на Итана, который чуть-чуть даже покраснел. Никогда еще его действия не вызывали ни у кого одобрения. Это… Так странно. Она понимала его. Он сказал это про себя медленно, будто смакуя смысл, который его пугал.

Понимала. Повторив еще несколько раз эту фразу, точно проделав несколько удачных рывков, Итан, наконец, смог произнести ее спокойно и убедиться, что плохого смысла она в себе не несет.

Мальчик-волк потратил на сближение слишком много сил и слушал теперь девушку рассеянно, неуверенно, непонимающе. С одной стороны, его отягощал сам факт недоверия к прекрасной знакомой, с другой стороны он оправдывал себя тем, что никогда прежде и ни с кем так не разговаривал. Конечно, подытожил он, все это было для него в новинку.

Тем временем Вильма не переставала парировать ни на секунду: журчала, как громкий ручеек, переливалась в лучах своего бодрого, дерзкого и волевого настроения, сшибая на своем пути все сомнения. Итану показалось, что она видела уже все и читала по строкам собственный, существующий в ее сознании, но не существующий физически, тайное содержание в личном дневнике.

– Не парься – нежным голосом хулигана буркнул он, и его уши вновь стали торчком.
Он почесал затылок и натянуто улыбнулся.
– Именно поэтому я и ушел, потому что не рамки строят личность. Они придуманы… Как мне кажется, – Итан приподнял голову и теперь посмотрел куда-то над собой, точно перед ним стояла фигура матери. – Для того, чтобы сдерживать наши пороки. Ты так не считаешь? Чтобы ужиться друг с другом, люди, понимая свое несовершенство, свое непостоянство, придумали нерушимые правила. В сфере аристократии много всего такого, чему ты должен соответствовать.
Итан скучающим тоном пересчитал за минуту то, что не должен был делать. Из базового он упомянул строгий стиль одежды, приевшиеся фразы из этикета, обязательный режим сна и неотложные церемонии, знание родословной, истории особняка и округи в целом, а также важное знакомство со всеми родственниками (не приведи Бог упустить кого-то).
– Ничего такого. Ску-у-у-ка – протянул юноша и демонстративно зевнул.
Он взял в зубы свою остывшую булку (она не переставала казаться вкусной) и нагло поставил ноги перед собой на скамью.
– Считаю, Вильма, считаю. Все так – неспешно сказал Итан, когда его рот оказался свободным.
Он приступил к позднему вкушению угощения. Казалось, уже все важные темы они промчали, как на драконах, оставили многие мысли позади. Волчонок думал, а их порывы… Действительно ли они смотрели одинаково?
– Если честно…
Голос Итана снова звучал сбито, виновато.

– Я о деньгах не думал даже. Хотя и взял с собой то, что имел. В карман матери лезть не смел…
Он отвел голову. Ветер приподнял темные волосы на его голове, будто бы нарочно придавая им вздыбленный вид.
– А? С тобой? – точно очнувшись, переспросил путешественник.

Итан с тревогой смотрел на Вильму. Что, если мать дорвется до него здесь? Вдруг, она послала за ним поисковую группу, разведчиков или как их там еще..? Наемников! Но не тех, которые убивают на заказ, а тех, которые просто выполняют поручение за деньги. Если таковые, подумал Итан, вообще существуют.

– Скажи… Твоя семья точно не знает мою? Я бы не хотел возвращаться. Мне важнее цель – он все еще звучал хрипло, но в его голосе проскакивали твердые, постукивающие нотки. Юноша наклонил голову в бок.
– Мне, правда, это важно – добавил он чуть мягче.

Итан заверил Вильму, что верит ей, несмотря на короткое знакомство.
– Я думаю, что некоторые вещи мы с тобой чувствуем и понимаем одинаково. Так что мне нет смысла в тебе сомневаться – закончил он.
Итану не хотелось уходить из тайного места и нырять обратно в омут напряжения: вслушиваться в чужие голоса, тщательно изучать пустые слова только для того, чтобы зафиксировать в них знакомые или отдаленно знакомые нотки.