Участники
Натаниэль де Кайрас, Юнилия де КайрасВремя
раннее утро 14 числа МорозногоПогода
на улице вьюга, холод яростно кусает лица◂ родовое поместье де Кайрас ▸
"Трагедии одна за другой обрушились на мужчину снежными лавинами, вытаскивая из подсознания самые потаенные страхи и переживания, от которых герцог просыпался в холодном поту. Появление неизвестного врага, похищение дочери, пропажа супруги и смерть ее отца... Сколько еще несчастий сможет вынести его сердце перед тем, как полностью остановиться?"
И явь, и грезы, и кошмары слились воедино
Сообщений 1 страница 22 из 22
Поделиться114.08.2020 09:20:43
Поделиться214.08.2020 17:25:27
Она стояла в вечернем свете нескольких канделябров, зажженных яркими толстыми восковыми свечами. Воск плавился, капал и стекал жирными тягучими кляксами. На столе, заваленном книгами, свитками, ещё какими-то бумагами, царил не свойственный госпоже беспорядок. Сама она была одета в чёрное простое платье, совершено лишенное украшений, изысков, но главное, Юнилия никогда не носила ничего тёмного, словно эти цвета могли заляпать её светлую душу и само её существо, а потому, выглядела совершенно непривычно.
На сахарных изящных плечах лежала вязаная теплая шаль, в которую герцогиня все время куталась, будто её терзал холод, хотя в небольшом уютном кабинете, который принадлежал прелестной хозяйке поместья де Кайрас, было довольно жарко, к тому же, в небольшом камине весело трещали дрова, заполняя пространство насыщенными запахами жженой древесины. За окном было темно. Вот уже который день завывали ветра, а вьюга укутывала все кругом в пелену белого пушистого, но смертельно опасного и холодного покрова. Смешиваясь со мраком, крупные хлопья оседали на стекло, таяли местами и создавали наипрекраснейшие художества наледи.
Исхудавшая, бледная, с почти обескровленными губами, залегшей тенью чёрных кругов под яркими некогда глазами, Элея смотрела на свое отражение в мутном стекле. Словно свеча, она таяла от переживаний, каждый день превращаясь в тень, она не могла ни есть, ни пить, ни спать, сходя с ума от мыслей за дочь, которую не удавалось найти. Она ни с кем не разговаривала почти и не выходила из своих покоев.
На столе, отдельно от всего вороха бумаг, лежало письмо... Среди захламленности и беспорядка, оно не привлекало особого внимания, к тому же, там не значилось ни адресата, ни отправителя...
- Госпожа, герцог де Кайрас скоро к вам подойдёт, я доложила ему, что вы желаете его видеть. - после стука, в кабинете появилась услужливая чернявка, протараторившая свой доклад как на духу.
Не оборачиваясь, Элея кивнула,
- Хорошо. - ровно произнесла она отпуская прислугу, продолжая стоять спиной к двери, разглядывая мрак и холод за окном.
Шли минуты, но эльфийка словно не замечала этого, тонкий палец выводил на стекле какое-то имя...
Лёгкое бряцанье дверной ручки и звук шагов, оторвал миледи от бесполезного занятия и мыслей, она обернулась. Ровное бесстрастное лицо, потухший взгляд, страдание и мука в каждом немом движении.
- Проходите, герцог, я вас ждала, нам нужно поговорить. - всё той же неизменной, лёгкой и будто бы невесомой походной, Элея подошла к столу, смахнула на пол какую-то кипу исписанных листов, книг, свертков и как ни в чём не бывало, опустилась в кресло. Замерла. Дрожали свечи, а она молча вглядывалась в лицо Натаниэля. Долго, словно целую вечность потянулись несколько минут в гробовой тишине.
- Скажите герцог, вы всю свою жизнь преследовали цель - мучить меня? - вопрос был задан буднично, так, словно дело касалось чего-то обычного и повседневного, при том при всём, Юнилия выглядела опустошенной и безэмоциональной, словно за короткий срок из некогда прекраснейшей из женщин испили все соки, продав её душу куда-то в рабство, оставив лишь оболочку.
- А мою дочь? За что вы наказывали её? Ведь и она была вам безразлична, не так ли? - снова просто череда вопросов, ни протеста, ни злости, ни интереса, словно свершившийся факт.
- Я знала, что вы плохой супруг, я знала, что вы только называетесь отцом. - говорила герцогиня, смотря безотрывно в глаза Натаниэля.
- Но никогда не думала, что вы подлец и лжец! Я могла бы уважать вас, нет, не любить, но уважать, уважать до тех пор, пока вы дышите, пока я дышу сама. - на последнем предложении, какая-то тень эмоции блеснула в угасших было глазах, словно сея там искру пожара.
- Любовь до гроба, это конечно сложно, хотя именно в этом вы клялись мне у алтаря богини и никогда, никогда никого не смогли полюбить, кроме себя! Только вы и ваши проклятые винодельни, только это имело для вас значение, всегда! - горечь, каждое слово было пропитанно терпким ароматом безысходности и глухого отчаяния.
- Как же вы лгали, лгали мне все эти годы. Сначала, скрыли, что у вашего отца случился непристойный роман и у вас есть брат, а теперь, теперь оказывается, что по вашей вине похищена дочь! Моя дочь, она всегда была моей, не вашей! - и без того бледное лицо Юнилии, приобрело совсем уж бескровный вид, лишь дыхание стало вырываться яростнее, чаще, а в самой глубине глаз появился лихорадочный блеск.
- Если бы не вы и не ваш отец, ничего бы не случилось, если бы не он, моя дочь не страдала бы сейчас в плену! Ваш отец оказался бесчестным, Натаниэль и вы на него очень похожи! - нежный голос Элеи сочился ядом, это было отчаяние и ненависть, рождённые потрясением,
- Вы всегда видели во мне лишь средство, средство улучшить свое положение. - при этих словах, герцогиня так сжала край стола, что посинели пальцы, и наклонилась вперёд, буквально выплюнув в лицо Натаниэлю всё то, что зрело годами.
- Но с родной дочерью, за что вы так поступаете?
Отредактировано Юнилия де Кайрас (15.08.2020 00:21:38)
Поделиться318.08.2020 09:12:18
Ужасная трагедия со всей своей свинцовой тяжестью обрушилась на поместье де Кайрас, вынудив каждого – и слугу, и его господина – накинуть на свои плечи чернильно-черные одежды и опустить в пол мрачные лица, понурив взгляд, полный горькой скорби: пропала Вильма, Вильма де Кайрас, единственная дочь Натаниэля и Юнилии, являющаяся неоспоримой наследницей широких виноградных полей и виноделен.
Это узналось не сразу, потому что прислуга, клявшаяся собственным достоинством и честью сопровождать и день, и ночь юную непоседу, с застывшим в глазах ужасом прибежала к своим господам только тогда, когда серое небо, затянутое густыми тучами, оказалось поглощено беспросветной тьмой. Она, захлебываясь собственными слезами и срывая голос в отчаянном крике, рассказала о столь жутком случае и сжалась в комок, как испуганный котенок – боялась, до ужаса боялась наказания за свою оплошность, которое последовало незамедлительно.
От этой новости что-то рухнуло в душе, порвалась какая-то тонкая струна, и все тело тотчас окутала пожирающая голодным зверем пустота, застилая разум – и яростно разгоняя мысли – ядовитым туманом. В голове противно загудело: крики, слезы, вопли – все слилось воедино, стало ужасающим гомоном, от которого начинало невыносимо звенеть в ушах. Сердце бешено застучало в груди, сдавливаемое гнетущей растерянностью.
Минута, две, три. Женская рука, впиваясь тонкими пальцами в плечо герцога, грубым рывком вытащила из вязкого омута герцога, и тогда с его уст сорвался стальной приказ, адресованный собственной гвардии – искать дочь. Она разделилась на отряды, что безустанно рыскали по улицам, разрушенными ремуо, этими чудовищами, в отчаянных попытках найти юную светловолосую эльфийку, живой или мертвой.
Прошло… много дней, а Теодор со своими людьми так и не принес никакой вести, что смогла бы либо возвысить измотанную трауром душу, либо разбить ее на тысячи осколков. Ничего. Совершенно. Только жалкие крупицы информации сыпались на герцога и герцогиню о каком-то безумно голодном псе, оскалившем гнилые клыки на древний эльфийский род. Зачем, почему, с какой целью – никто не знал, и это неведенье едкой кислотой разъедало душу.
Топот, крики и слезы, что, к сожалению, стали отвратительной обыденностью, истязающей герцогские сердца, в родовом поместье де Кайрас.
Даже сейчас, идя по пустынному коридору, освещенному лишь парой таящих свечей, Натаниэль не чувствовал ничего, кроме отрешенности: взгляд серых глаз был пуст, он не выражал никаких эмоций, даже на самом его дне ничего не таилось; улыбка, ставшая маской, уже давно не появлялась на бледном от бессонных ночей лице, исковерканном жгучей болью от осознания, что богиня ненавидела его, отыгрываясь за все грехи мужчины на его роду. Словно все его семейное древо было бумагой, которую можно было скомкать, разорвать на жалкие обрывки и выбросить в грязную лужу, с упоением наблюдая за тем, как вспенившаяся мутная вода поглощает их без остатка.
Мужская рука опустилась на ручку двери, петли скрипнули, и перед мужчиной возник мрачный образ его спутницы, Юнилии, что стояла возле покрытого изморозью окна. Как только Натаниэль вошел внутрь комнаты, она развернулась – глаза, блестящие голубой лазурью глаза точно так же были пусты и бездушны – и заговорила, тихо, начиная плести кружево своих мыслей.
Каждый ее шаг был беззвучен: эльфийка черной тенью приближалась к своему супругу и выплевывала ему в лицо слова, полные жгучей обиды, боли, ненависти и презрения. Они, как девятихвостая плеть, раз за разом ударяли по обнаженной спине, рассекая до багровой плоти кожу и вытягивая изнутри угасшие чувства злости и возмущения.
Опустошенное лицо герцога мрачнело, а взгляд становился тяжелее. Клевета. Он поджал губы, вбирая в легкие побольше воздуха, отрезвляющего мысли. Руки сжались в кулаки под частое биение сердца, что билось в агонии о ребра. Да как она смела клеветать его, порочить его честь теми ошибками отца, которые в равной степени отразились как на нем, так и на ней!
- Юнилия, сбавьте тон, – низким басом произнес эльф, приподняв голову в надменности. – Я целыми днями работаю на благо нашей семьи, чтобы обеспечить и Вас, и Вильму всем необходимым. Не забывайтесь, миледи, ведь я именно тот, кто дал Вам титул герцогини, тот, кто позволил подняться на ступень, прыгнуть выше собственной головы… Об этом ли мечтают с рождения барышни, чье взросление проходит в мире грез? – серые глаза сузились, приобрели хищный оттенок. – Вы должны быть мне благодарны, однако вместо этого я слышу, как с Ваших уст льется гнилая клевета! – голос сорвался на высокие ноты; герцог рвано выдохнул. – После того, как я бросил все свои силы, перебрав старые связи, на поиски дочери, нашей дочери, Вы еще смеете обвинять меня в том, чего я не совершал! Не это ли подлость, о которой Вы говорили ранее, Юнилия? – Натаниэль подошел вплотную к герцогине, обжигая ее гневным шепотом. – Все, что мне досталось от своего отца, – это целый ворох проблем, о которых я ничего не ведал, как и Вы сами. Теперь же они, подобно гнойному нарыву, лопнули, и я один, один, Юнилия, без Вашей помощи пытаюсь с ними совладать, – он втянул в себя сухой воздух, пропитанный напряжением, и продолжил. – Вы слепы и глупы, герцогиня. Слепы, раз не видите очевидных вещей, а глупы, раз не понимаете, каких усилий мне стоит вести эти дела. Я считал Вас умной женщиной, однако сейчас Вы мне все больше и больше напоминаете капризного ребенка, затаившего горькую обиду на своих родителей, которые наказали его за съеденные сласти. Вам давно следует повзрослеть.
Герцог замолк, окидывая холодным взглядом эльфийку, и молча развернулся, направляясь к двери. Вести этот диалог и дальше было бессмысленной тратой времени, которое и без того, как песок, утекало сквозь пальцы.
Поделиться419.08.2020 00:41:05
Карточный домик безвозвратно рушился, грозясь похоронить под своими игровыми плитами остатки хоть каких-то, пусть даже лживых чувств. Едва Натаниэль заговорил, а голос его напоминал сейчас рокочущую лавину, которая набирала размах и силу, утягивая с каждым новым словом за собой все больше и больше взаимных обвинений, Элея вскочила с кресла. Они стояли друг напротив друга, очень напоминая старых врагов, дуэлянтов, готовых стрелять на поражение, только в отличае от случайных смертников, каждый из них знал куда целиться. Не менее болезненно чем её собственные, стегали герцогиню слова супруга, Натаниэля, но на его речь, она лишь лихорадочно блестела воспламеняющимся взглядом, да сильнее подавалась вперёд, опираясь ладонями о письменный стол. Накидка съехала и упала на пол, но эльфийка этого не замечала, лишь распалялось злостью красивое лицо. Возмущение и холодная враждебность застыли в режущем взоре голубых глаз.
- Вы! Вы... - от возмущения Юнилия задыхалась. - Вы делали все для себя! Не врите мне, хоть сейчас! Если бы не жалкая нищета, вы никогда бы не женились на мне! Вы готовы заложить и душу, и честь, и меня и даже дочь, только бы владеть винодельнями! - ярость охватывала словно сушняк обескровленную душу, превращаясь в пожар.
- Я никогда у вас ничего не просила и всегда рассчитывала на свои средства, а ваша фамилия, ваш титул, ваш род, все это принесло мне лишь несчастье! Несчастье и бесчестье! Знай мой отец, кто вы и ваш отец на самом деле... Каково прошлое столь громкой фамилии, не видать бы вам будущего. - в сердцах, с обидой выкрикнула в лицо, то бледнея, то покрываясь бардовыми пятнами герцогиня. А камин, камин в кабинете весело источал тепло, потрескивал поленьями, словно вот тут и сейчас не рушился мир для двух высокородных особ.
- Вы только и делали, что сидели в своих виноградниках, да откупались от своего отцовства подарками для Вильмы на День её Рождения, на праздники, поэтому, не говорите так, словно вы её не просто породили, но и воспитали! Надеюсь, она вообще помнит, как вы выглядите! - почти рявкнула герцогиня, поскольку любая, даже самая спокойная женщина превращается в неистовствующую стихию, когда речь заходит об угрозе жизни её ребёнка.
- Всё , что связывает меня с вами, Натаниэль - одна большая ошибка. Я жалею, что когда то купилась на вашу внешность! Что я вышла за вас замуж! И я это собираюсь исправить! Меня здесь, больше ничего не держит! - последнее, герцогиня говорила в спину уходящего мужчины, отчаянно, на грани срыва и безысходности.
- Живая, я вам никогда была не нужна, судя по тому, как часто вы навещали мою постель. Если б я умерла, все было бы проще, не пришлось бы меня терпеть столько лет, но я избавлю вас от своего присутствия, вы получите разводное письмо. - словно приговор, летели в эльфа неприкрытые слова отторжения и не принятия. Обиды такой давнишней и застарелой, такой болезненной и исполненной боли, что становилось ясно, Юнилия не простила, ничего не простила и никогда не прощала, копя свою боль день за днем, смирялась, но это не решало проблем, создавая лишь западню. Теперь, селевым потоком грязи, все недосказанности, тайные домыслы, конфликты и взаимные претензии, нашли выход в одном большом скандале, где ни один ни другой участник не щадили друг друга, стараясь стереть в порошок тем прессом упрёков, который укатывал прошлое с лёгкостью бульдозера.
- Я благодарна вам за то, что вы уничтожили в моей жизни все, до чего смогли дотянуться, теперь у меня не осталось ничего... Даже дочери. Я не хочу иметь с вами ничего общего, герцог де Кайрас. В аду я видела ваши винодельни и шлюху, что греет постель, с которой вы несомненно проводите столько времени вместе, уединяясь на плантациях, сколько отнимаете у семьи. То есть, все свободное! . - говоря так, Элея дрожала, нервы не справлялись, от напряжения болели мышцы, руки совсем заледенели и стали холодными, важными. В какой-то момент она потеряла опору и рухнула в кресло.
Отредактировано Юнилия де Кайрас (19.08.2020 20:34:51)
Поделиться523.08.2020 19:32:30
Абсурд. Происходящее в комнате, где весело потрескивали горящие поленья, превращалось в абсурд, который постепенно утягивал на дно омута безумия жизнь герцога: он молча выслушивал обвинения, что острыми ножами впивались в его спину; терпел раскаленное до предела настроение Юнилии, от которого Натаниэль до скрежета стискивал зубы; и отчаянно хотел разрешить проблемы, «схороненные», как ценные сокровища, покойным Лиасом де Кайрас.
Нужно было уйти отсюда, перестать тратить столь драгоценное время на бессмысленные диалоги, что диктовали возбужденные чернильным трауром сердца, и вернуться к поискам Вильмы. Перехватить, подобно кукловоду, нити, связывающие мужчину и других людей, богатых и власть имущих, окунуться в пучину информации, слухов... однако он не смог — рука, как мрачная тень, нависла над металлом дверной ручки, задрожала. Пальцы медленно сжались в кулак, и герцог, тяжело выдохнув сквозь зубы, обернулся.
Натаниэль был зол. Безумно зол. Это чувство неуправляемым пожаром сжигало его изнутри, оставляя в душе лишь черно-серое пепелище — пустота. Лицо было уродливо искажено этим ядовитым чувством, а сам эльф, то сжимая, то разжимая пальцы рук, смотрел на женщину исподлобья. Как же часто и шумно билось сердце, порождая внутри скверные желания, а его удары заглушали мысли, готовые сорваться в едком презрении с языка, однако все же герцог молчал. Пока что.
Сорвав вуаль бездействия, он сделал шаг, тяжелый и тихий. Взгляд, стальной взгляд серых глаз впивался в Юнилию, проходил насквозь, подобно острию рапиры. Бледные тонкие губы дрогнули, обнажая оскал. Следующий шаг. Натаниэль надвигался, как костлявая смерть: медленно, бесшумно, но уверенно.- Юнилия, Вы стали забываться, — едва различимым шепотом произнес Натаниэль, — чей это дом и кто в нем главный хозяин, упрекая его во всех Ваших бедах. Пускай я и совершал ошибки, они никому не чужды, однако, герцогиня, и Вы тоже не идеальны, поэтому слышать такую грязь с Ваших уст!.. — горячо выдохнул он, но в следующую секунду застыл на месте с широко раскрытыми глазами и приоткрытым ртом, словно его окатили ледяной водой из ведра.
Кажется, эльф даже забыл, как дышать: претензии, что лились грязевым потоком на герцога, резко сменились откровенными угрозами… о разводе! Грудь словно стиснуло железными цепями, сдавило легкие, выбивая из них жалкие остатки воздуха. Сердце пропустило пару ударов, и по телу прошлась нервная дрожь. В голове – пусто, а глаза застилала алая пелена ярости. Снова, снова на лице была надета маска всепожирающего гнева.
Скрипнули половицы – шаг.
- Вы настолько меня ненавидите, — начал цедить сквозь зубы Натаниэль, — что готовы разрушить мою собственную жизнь ценою будущей судьбы Вильмы? — он прищурился, подобно хищнику, затаившемуся в кустах — глаза блестели. – Это Вы так хотите спасти ее, оклеймив и меня, и себя, и ее – чернью? Благородный поступок, Юнилия, — мужчина склонил голову, пытаясь скрыть за черными волосами кривую нервную усмешку, молнией пронзившей его лицо, — как раз подходит Вам, той, что кичится затаенной злобой ко мне, проклиная моего, пожри его память скверна, и без того греховного отца! — выплеснул свои мысли на свою супругу эльф и тяжело задышал. — Только Вы забыли, миледи, что Ваше слово без меня — пустой звук, и церковь Вас даже к воротам не подпустит… Если вы сомневаетесь, то я даже лично об этом позабочусь.
Очередной выпад ядовитой змеи, сотканной из стращания, что пыталась вонзить острые клыки в разодранные раны. Она безумно кидалась, норовя задеть клыками поврежденную плоть. Последний рывок — зубы разрывают едва затянувшиеся ткани, впрыскивая в алую кровь разъедающий яд страха. Натаниэль тотчас побледнел, чувствуя, как все тело невидимой тканью окутала слабость, а рот открылся в безмолвном молчании. Мысли спутались, слились в непонятное месиво, серой массой, как плесенью, разрастаясь внутри головы. Тревога подчинила герцога себе, как жалкую марионетку, склонила его жалкую душу на колени — в глазах читался истинный ужас и страх.
Перед глазами промелькнула, как искра на ночном небе — падающая звезда, жизнь: детство, виноградные плантации с отцом, труп в снегу, пыльные книги, мимолетные знакомства, снова смерть, институт, звенящий смех, темные локоны и мертвый холод. Эл, Элен, Элеонора! Как?.. Когда?.. Почему?..
Снова шаг — дрожащие ноги были словно свинцовые, — и вот он уже, как каменный исполин, навис над хрупкой эльфийкой, упавшей в объятия кресла, стоял и смотрел на нее безумным взглядом. Грубо схватил ее за запястье, до красных пятен на коже сжал ее тонкую руку и рывком, резким рывком поднял ее с кресла. Глаза — в глаза, рваное дыхание обожгло нежную кожу эльфийки. Натаниэль наклонился к ее заостренному уху и прошипел, вкладывая в слова всю ту злость и раздражение, что бурлила в нем уже долгое время.
- Вы снова забыли, с кем имеете дело, гер-цо-ги-ня, — свободной рукой он приподнял подбородок женщины, надавливая на него белыми, как мел, пальцами.
Поделиться624.08.2020 17:04:50
Элея говорила от души, горячо, страстно, и не было более обоюдоострых и опасных кинжалов, чем слова, произнесенные от сердца. Она словно не слышала Натаниэля или просто не жалала замечать его высказываний, упрёков, угроз, взаимных претензий. Каждое слово эльфийки, словно меткий бросок, разящий безжалостными смертоносными иглами, способными вызвать наркотическую ярость, неконтролируемую, замутняющую сознание, буквально сыпались на голову мужчины, словно из рога изобилия.
Натаниэль остановился, не смог переступить порог этой комнаты и сделал ошибку. И без того разверзнувшаяся бездна, стала ширится от каждого его слова, теперь не только наследница рода де Витроль рыла семейную могилу, но и Натаниэль, дело заметно пошло скорее, словно эти двое решили закопать друг друга прямо здесь и сейчас. Юнилия замерла за своим столом, горящим взглядом провожая статную фигуру. Взгляд с вызовом, взгляд свысока, ни капли жалости, лишь океан упрёков, святая вера в свою правоту. На какой то момент, в комнате повисла тишина, когда взаимные обмены остротами закончились, полумрак разрезали лишь уничтожающие друг друга холодные взгляды.
- Вы. Ничего. Мне. Не сделаете! Я прекрасно успела узнать за эти годы, кто вы есть на самом деле, герцог Натаниэль де Кайрас! Я знаю о вас все! - словно гадюка, зашипела в ответ Юнилия, едва ушей её коснулось яростное дыхание эльфа. Не смотря на то, что на нежной коже уже расплывались бардовые следы от грубых прикосновений захвата, она словно не замечала этого, напротив, боль лишь подхлестывала её внутреннюю агонию, стимулировала продолжать роковую пляску.
- Жалкий и ничтожный эгоист, винный властелин, бездушный аристократ с фальшиво улыбкой. Всё, что вас есть - обман! - в льдистых глазах сквозило еле сдерживаемое презрение.
- Для вас же будет лучше, если вы подпишите разводное письмо, не то... Вы узнаете что такое, гнев семейства де Витроль! И пусть по статусу мы ниже, но не сомневайтесь, моё семейство уже очень давно играет огромную роль на дворцовой арене! Графиня Пайана лично сотрёт вас в порошок, когда узнает кто виновен в краже её обожаемой внучки, и то, как свято вы порочили семейное ложе все эти годы, что я молчала, от вас не останется ни титула, ни мокрого места, запомните мои слова. Герцог! - когда Элея произносила все это, в груди уже спёрало дыхание от волн всеобьемлющего бунта. Дыхание вышло рваным и порывистым.
- А если вы ещё хоть раз посмеете сказать мне про моё место, боюсь, вас будет ждать и другое разочарование! Я прекрасно знаю кто я, а вот вы, вы лишь пустышка, Натаниэль, всегда ей были, ничтожная, малодушная личность, которая не заслуживает уважения и я никогда не забывала кто вы, в отличае от вас! Вы то себя считаете удивительно хорошим и порядочным эльфом! - в последних совах исходила ядом сарказма каждая буква, каждый звук и судя по тому, с каким вызовом говорила герцогиня, она была уверена в том, что говорит, кому и где. Она не сомневалась.
Отредактировано Юнилия де Кайрас (24.08.2020 17:13:52)
Поделиться725.08.2020 19:40:26
Слова, сказанные в эмоциональном безумии, пожравшим сознание герцога и герцогини, раскаляли повисшую в воздухе атмосферу, как гончарная печь; злость, ярость, презрение, ненависть, осуждение – все эти чувства коптили душу, оставляя на ней несмываемый черный след. Сердца служили огнем, неуправляемым пламенем, которое становилось все больше, сильнее, опаснее. От горького дыма чувств оба эльфа задыхались, но продолжали глотать его и глотать, отравляя собственные тела обидами прошлых лет.
Натаниэль пронзал Юнилию разъяренным взглядом, лишенным человечности: последняя тончайшая нить, связывающая его с реальностью, лопнула, как напряженная струна, разливая перед глазами океан бурлящей лавы, оставляющей после себя лишь обугленные крохи здравого смысла. Вены на лбу вздулись, лицо окрасилось багряными красками, зубы скрипнули так, будто бы на них попал песок.
Выдох. Винного герцога, вечно скрывающего истинные эмоции, чувства и мысли за каменной маской вежливости, украшенной безупречной актерской игрой, не стало – перед женщиной, словно из гнилого болота, возникла его темная сторона. Она стала кукловодом в этом спектакле, перехватив нити жизни эльфов.
Мужчина выпрямился, расправив плечи. Рука, что держала эльфийку за подбородок, ослабла – он отпустил ее, пальцами скользнув по тонкой шее. Пальцы остановились на артерии, что живой пташкой трепыхалась с каждым ударом сердца. Ее сердца. Герцог чувствовал это, кончиками пальцев ощущал жизнь, бьющуюся бурным ключом, жизнь, которая хотела свести в могилу его самого…
Он крепко сжал руку, со всей силы сдавливая шею и не позволяя Юнилии сделать вдох. Ее глаза тотчас расширились, а рот раскрылся в немом крике; тонкие пальцы вцепились в мужскую руку, пытаясь хоть как-то вырваться из этой хватки, но каждое ее движение были бессмысленно: Натаниэль, перехватил шею герцогини второй рукой, резким рывком повалил ее на стол, смахнув на пол с грохотом те редкие вещи, что стояли на нем, и продолжал в слепом безумии душить эльфийку. Взгляд, где еще мгновением назад кипела ярость, теперь порастал блеклым стеклом. «У Вас ничего не выйдет, герцогиня!» - яростно прошипел он, чувствуя, как слабеет хрупкое тело и как медленно его покидает жизнь.
Женские руки, отчаянно борющиеся за свободу, упали вниз – сердце совершило последний удар.
Задыхался. Натаниэль задыхался, и именно эта нехватка воздуха вырвала его из пучины кошмара, вернув в реальность. Он тяжело дышал, широко раскрыв глаза и уставившись испуганным взглядом в темную ткань балдахина. Биение сердца было сумасшедшим: оно истерично прыгало в груди, норовя выскочить в горло. Его трясло, а тело прошиб холодный пот, пропитав и ночную рубашку, и простынь. Эльф резко поднялся и почувствовал противный звон в ушах, от которого начинала кружиться голова. Закрыл глаза, опустил голову и закрыл лицо вспотевшими ладонями. «Это… был… сон», - отрывисто, желая успокоить самого себя, полушепотом произнес герцог. Выпрямился, запрокинув голову назад и ощутив, как по всему телу разлилась тягучей карамелью слабость, вобрал в легкие холодного воздуха – в его спальне было прохладно – и шумно выдохнул. Сильная дрожь не проходила.
Нужно было вставать. Словно находясь в бреду, мужчина опустил ноги на пол, вцепился руками за край кровати, смяв простыню, и замер, не решаясь подняться. Уставился пустым, лишенным желания жить взглядом в узорчатый паркет. Холодно. Было холодно. Сквозь туман, оплетший его разум, он услышал за окном противное завывание ветра. Нужно было вставать.
Скрипнули тихо половицы – Натаниэль встал, рукой опершись о ближайшую стену. Вдох, выдох. «Это всего лишь кошмар, нужно успокоиться», - вновь проговорил сам себе мужчина и облокотился уже всем телом о стену. Закрыл глаза, желая подавить в себе приступ истеричный смех, что стал когтями рвать его изнутри. Не смог – губ коснулась кривая, нервная улыбка.
Прошла неделя, неделя безустанных поисков и Юнилии, и Вильмы, пропавших без вести в одночасье. Отряды гвардии стирали подошву сапог, рыская среди обломков зданий Тор-Шолле, надрывали голоса, опрашивая каждого встречного, истязали собственные тела, отдаваясь заданию, отданному герцогом, даже под покровом ночи. Прошла неделя, и даже за этот короткий срок часть тайны, как гной на воспалившейся ране, вылезла наружу: Вильму похитил некто, кто уже несколько десятков лет зуб точил на его отца, Лиаса де Кайраса, за «предательство», за нежелание развивать дело, способное в одночасье загубить миллионы жизней, - выращивать, создавать и продавать наркотические вещества. Теперь этот некто, чье существование превратилось в одну полосу неудач, решил выплеснуть всю накопленную злобу на его единственного сына и стянуть с него то, что когда-то задолжал ему бывший герцог. А насчет Юнилии… было ничего – слуги тихо молились о том, чтобы Звездный дракон и Эдолина спасли ее и вернули в поместье.
Кое-как добравшись до шкафа, мужчина неохотно открыл дверцы, вытащив оттуда рубаху, шоссы, пурпуэн и мантию, отороченную пушистым мехом, и стал одеваться, напрочь забыв о собственных слугах. Как только теплая накидка легла на его плечи, в его покои ворвался запыхавшийся Элиот с поднятой дыбом короткой шерстью – его звонкий цокот копыт Натаниэль не слышал – витал в темном тумане, созданным кошмаром – и, увидев своего господина, задыхаясь произнес:
- Там… внизу… Юнилия… двери…
Одного лишь ее имени было достаточно, чтобы Натаниэль, терзаемый остаточной дрожью от своего сна, сорвался с места и выскочил из комнаты, цепляясь пальцами за перила лестниц и сбегая по ступенькам вниз.
Почему-то именно сейчас голос надежды, что все это время надрывно кричала внутри души эльфа, мужчина слышал лучше всего.
Поделиться804.09.2020 17:35:39
Ночь, кажется я перестала любить темноту, я стала вздрагивать от её объятий тогда, когда смежались отяжелевшие веки и забываясь коротким сном, просыпалась от удушающего крика ужаса...
Ничего, кажется мой кошмар подходил к концу, я так этого хотела, хотела, пока неслась в вихре злой вьюги на ретивом жеребце. Чёрный плащь, рваный, испачканный, окровавленный, отороченный некогда дорогим мехом, теперь просто развивался за моей спиной, прикрывая длинную воспаленную рану, да согревал окоченевшую и обессиленную плоть мою, вцепившуюся, словно намертво, в жёсткую гриву коня.
Кружил густой снег, бил по глазам, трепал спутанные волосы, а я мчалась во весь опор, боясь затеряться в Пестролистном лесу, так и не достигнув Тор-Шолле, утонув в бессознательном состоянии. Но нет, было уже близко... Особняк де Кайрас распологался ближе к окраине и я прекрасно знала, как туда добраться.
Ночь не позволяла узнать в темноте улиц настоящие очертания спящего города - гиганта, скрадывла во мраке и саване снежного покрова истинное лицо улиц и домов. Взмыленный конь храпел, стрелой несясь по толще пушистых сугробов, прорываясь почти с боем в некоторых подворотнях, но мы были лишь тенями, ведь даже стук копыт тонул в снежной изоляции, заметал следы, словно меня, нас - не было.
Не думать, больше не думать о плохом! Никогда! Забыть о кошмаре этих дней, забыть так же, как я делала прежде, как я делала всегда! Переступить через прошлое, делая шаг вперёд, отложить на потом, запереть в чулан запретных дум, размышлений, воспоминаний! Я жива и этот ужас больше не повториться, ведь не войти в одну и ту же воду дважды! Только вернуться домой! Просто вернуться в Тор-Шолле, обнять дочь, успокоить её, рассказать родителям, что я жива и со мной все хорошо! Да, да, так и будет, осталось совсем чуть-чуть!
От тела скакуна валит пар, изо рта летит кровавая пена, а я боюсь до дрожи того, что не успею, что меня снова настигнут и перехватят, возьмут в варварский плен в одном шаге от свободы, в одном взгляде от родных стен!
Какое чёрное утро, ранее утро, безлюдная пустыня улиц. Взор туманится, слабость одолевает сильнее, но нужно успеть, надо поторопиться. Холод жжёт перепачканное лицо, кусает нос и щеки, колит иглами покрасннвшие и скрюченные от мороза пальцы, зажимающие буйную гриву.
- Ещё немного. Прошу, ещё чуть-чуть... - голос охрипший, простуженный, больной.
И вот окраина, вот широкая припорошенная дорога, что ведёт лишь к одному поместью, поместью де Кайрас.
Мелькают перед глазами силуэты голых, укрытых пушистым шапками деревьев, завывает стылую песню вьюга и даже где-то далеко, вторит ей волчий голодный вой, тускло горят ночные фонари.
Хрипит горячий взмыленный конь, орошает белоснежный покров кровавой пеной и почти на всем скаку, оставляя глубокие борозды, врезается в резные кованные ворота. От удара, я рискую свалиться кулем картошки с ретивого животного, но по счастью, просто склоняюсь на его шею и стараюсь не сползти вниз. Вот подаёт голос один из псов, теперь я не жалею, что согласилась оставить в доме выкормышей, которых притащила Вильма, хорошие псы, верные, злые... Пуштун, огромный, словно бело-серый медведь, грузно, надсадно, басовито разрывает предрассветный мрак своим лаем, утопая в рыхлом снегу, грудью сметает сугробы со своего пути и вот, уже с той стороны кидается на резьбу врат, поскуливает от нетерпения, хочет мне помочь.
- Дома... Я дома... - неимоверное облегчение, знание, что сейчас мне помогут, сейчас все будет хорошо...
Вот загораются светом окна, на душе становится чуть веселее. Сейчас я увижу дочь... Дочь и Натаниэля, наверное он тоже здесь... Или снова на виноградниках? Не важно, главное я дома, главное, я увижу дочь!
Спешно отпираются смотрителем замки, со скрипом расходятся в стороны кованные створки.
Недоуменный окрик, сонный, несколько сердитый и чуть небрежный, сменяется восклицанием ужаса, когда сторож узнает в истасканном путнике свою госпожу, меня - Юнилию де Кайрас.
- Госпожа! - только и могу расслышать я сквозь злую метель, сквозь яростный лай собак, что сбежались четверкой массивных клыкастых тварей, да прочий нарастающий шум разбуженного дома. Кто-то хватает коня под уздцы, кажется я прошу позаботится об этом животном и спасти ему жизнь, во что бы то ни стало!
Сознание меркнет, словно разом закончился весь жалкий резерв сил, я теряю сознание, ещё улавливая то, что кто-то снимает меня с жеребца и несёт в тепло, которым пахнуло в открытые двери.
Истасканная одежда, рваная, грязная, словно лохмотья нищего, некогда бывшая добротной и дорогой, пеленает усеянное ссадинами, синяками, гиматомами тело, некогда бывшее идеальным, теперь же, страшная рана зияет от левой лопатки и проходит наискось вплоть до самых ягодиц, грязная рана, воспаленная, гнойная, источаюшая смрад, но ничего этого я не помню, не вижу, моё сознание не выдерживает груза эмоциональных потрясений и я провалилась в сон, длинный сон, какой-то беспробудный, страшный...
Страшный кошмар, который обрывается метанием по простыням и отчаянным криком в ночной тишине, криком, который отражаясь эхом, летит призраком через весь дом, а я не могу открыть глаза, все ни как не могу проснуться и дрожу в этом сне от ужаса и страха.
Поделиться910.09.2020 22:27:02
Под ногами разверзалась земля, делая каждый шаг Натаниэля неустойчивым: мужчина, задыхаясь от бешеного ритма сердца, что клокотало где-то в горле, руками цеплялся за все, что попадалось ему на пути. Он хватался за тонкие перила и стремительно летел по ступенькам вниз, пытаясь удержаться на дрожащих ногах; опирался о холодные стены, отталкиваясь от них и продолжая нестись вперед, к выходу из поместья. Плотная и тяжелая одежда замедляла эльфа, неосязаемыми цепями сковывая каждое его действие, и мужчина, срывая дыхание до хрипа, лишь больше прикладывал сил, чтобы бежать.
Тяжелый шаг, гулким эхом раздающийся в пустынных коридорах, пробуждал все поместье ото сна: встревоженные слуги зажигали свечи, что поочередно вспыхивали в разукрашенных изморозью окнах, разгоняя ночную темноту; следом стали драть горло псы, заунывно воя и лая, и их звонкие голоса слились с криками других испуганных слуг. Горло начинало саднить, его раздирало невидимыми когтями, оставляя знакомый медный привкус на корне языка.
Дверные петли, застывшие от зимнего холода, туго поддались, неприятно полоснув скрипучим лезвием по ушам. Злой ветер – в лицо, ноги – в снегу, что окутал пушистым одеялом улицы, деревья, дома. Идти тяжело – дороги не видно, а слуги еще не успели расчистить снежные барханы. Герцог утопал в снегу, утопал в его хрусте, продолжая идти до кованых ворот, скрывающихся в утреннем мраке. Внезапно – ржание, затем – скулеж. С каждой секундой танцующие тени становились более четкими, понятными, и вскоре Натаниэль замер, не в силах пошевелиться: он чувствовал, как его тело охватывает дрожь, высасывающая силы – все, вплоть до последней капли, а сердце стискивает когтистая лапа Скверны.
Юнилия… Это была она, вне всяких сомнений. Измученная, истощенная и… израненная она обмякла в руках сторожка, едва мужчина смог уберечь герцогиню от падения в колючий сугроб. Зверь, на котором приехала эльфийка, в панике метался из стороны в стороны, а собаки, боясь быть затоптанными под его мощными копытами, с визгом отскакивали и щерились, норовя вонзить клыки в мягкую плоть коня.
- Юнилия! – на выдохе выкрикнул Натаниэль и почувствовал, как ледяной воздух обжег его легкие; он подбежал, едва не падая в снежные сугробы и перехватил свою супругу, позволив сторожу успокоить коня с алой пеной у рта.
Руки, объятые нервной дрожью, осторожно каснулись сквозь легкую вуаль снега – он тает, тонкими ручейками стекая вниз – растерзанной кожи, усеянной множеством шрамов, ссадин и коричневых корост. Пальцы нащупали на спине огромную рану. Герцог не мог дышать – не хватало воздуха, словно кто-то его жадно пил рядом с ним; мужчина бессильно опустился на колени, позволив зимнему холоду свирепым хищником вгрызться ему в ноги. Сердце шумело в груди, и этот стук, ставший монотонным звоном в ушах, окутал Натаниэля, насильно утягивая его в туман. Он не видел ничего, кроме лица Юнилии, некогда прекрасного лица, что теперь было измучено, изуродовано чьими-то когтями, охвачено нездоровым румянцем. Ее трясло от слабости, нахлынувшей огромной морской волной, и тело, в котором едва ощутимо билось сердце, становилось все холоднее.
В груди защемило.
Натаниэль часто задышал, склонившись над эльфийкой и коснувшись ее лба своим. Он смотрел, широко раскрыв глаза, в пустоту, что пожирала его сознание и сладко шептала ему на ухо одну единственную фразу: «Она умирает». От мыслей – в холодный пот. В горле мгновенно пересохло. Руки невольно сжали Юнилию, впились в бледную кожу, и ее лед игриво лизнул пальцы – они пылали эфемерным пламенем. «Она умирает вместе со своей красотой, - герцог внезапно ощутил гнилое дыхание Скверны у себя на затылке, почувствовал, как ее когти скользнули по шее, и задрожал от этого еще сильнее, поглощенный настоящим ужасом. – Она не застынет навечно».
Он даже не заметил, как прибежали другие слуги.
- Что б тебя! – шепот, пропитанный ядом отчаяния, срывается с губ и теряется в разрастающемся вокруг гомоне, и мужчина, пошатываясь, встал на ноги. – Выводите Иву на задний двор, быстро, быстро! – голос срывался на высокие ноты; в мужских серых глазах чувствовался лишь страх да ужас. – Зовите знахарей, выдергивайте их из постели, готовьте травяные отвары! Делайте хоть что-нибудь!
Под злобный свист ветра, что танцевал бурный вальс со снегом, и непрекращающееся восклицание слуг, сменяющееся вздохами и всхлипами, эльф понес ее обратно в особняк. Он видел, как едва заметно вздымается ее грудь, видел, как дрожат бледные губы и покрытые снегом ресницы, видел… как жизнь медленно покидала ее тело, и осознание этого отравляло хуже ядов, хуже проклятья! Внутри души горел пожар из противоречивых чувств, что кидались друг на друга в смертельной битве, желая уничтожить своего противника навсегда: скверная жажда конца, из года в год подтачивающая нервы эльфа, и вопиющая совесть, отрезвляющая разум.
Стоило только зайти внутрь поместья, как к Натаниэлю тотчас подлетели женщины-служанки, уводя его в ближайшую из спален. Загремели тазы с травяными отварами, зазвенели склянки, зашуршали ткани: они снимали со своей госпожи изорванные тряпки, пропитанные грязью и кровью, омывали ее раны и ссадины, бережно обходя гнойные нарывы, в то время как герцог мрачной тенью стоял возле двери, закрыв лицо рукой – не желал смотреть, боялся вновь услышать тот самый скрипучий голос, от которого прошибал холодный пот.
Знакомое цоканье копыт вырвало мужчину из плена мыслей, и он, растерянный и отрешенный, обернулся, стоило двери слегка приоткрыться: Элиот, отведя уши назад и поджав хвост, тихо сообщил своему господину, что Иву вывели на задний двор и она стоит возле дверей. Безмолвно кивнув, эльф неохотно отошел от стены и направился к кровати, на которой лежала без сознания Юнилия, одетая уже в новые чистые одежды – белую сорочку. Одна из служанок взяла в руки теплую накидку и, прижав ее к собственной груди, с надеждой взглянула на Натаниэля, и тот вновь подхватил угасающее тело герцогини и, борясь с внутренней скверной, понес ее к Иве.
Драконы – могущественные существа, которым под силу невозможное: они могли даровать жизнь кому-либо, так и забрать ее без возражений. Они, словно были богами, но только из плоти и крови, и жили, поддаваясь простым желаниям о еде и сне и позволяя эмоциям брать над собой контроль. Золотая драконица, что служила оберегом семьи де Кайрас, широко распахнула свои маленькие каштановые глаза, сделала шаг навстречу эльфу с Юнилией в руках и осторожно опустила голову, принюхиваясь к аромату трав, что перебивал спекшуюся кровь и гнойную слизь. Ее ноздри затрепетали, и она фыркнула, коснувшись кончиком носа тела герцогини.
- Прошу… - с горьким отчаянием произнес Натаниэль, с надеждой заглядывая в драконьи глаза, что внимательно смотрели на своего господина.
Ива наклонила голову, издав глухое ворчание, дернула хвостом и прикрыла глаза – тело эльфийки медленно покрывало приятное золотое свечение. Раны исчезали, медленно и неспешно, не оставляя после себя ни грубых рубцов, ни багряных шрамов, что уродливыми пятнами расползлись бы по ногам, рукам, спине, груди и животу. Они затягивались, возвращая Юнилии ее привычную молочную кожу, безупречно чистую и… идеальную.
- Спасибо… - все, что смог произнести герцог, перед тем, как утонуть в приливе безумной слабости.
***
Камень, гладкий, отполированный камень приятно переливался внутри бледно-розовым цветом и отсвечивал на солнце тусклой радугой. Эти цвета, смешиваясь между собой, едва заметно двигались, кружась и расходясь в странном танце. Герцог осторожно провел пальцами по камню Оршла, что находился в серебряной оправе, и резко сжал его в руке, словно желая раздавить артефакт, обратить его в прах и избавиться от него, как от ненужного мусора. Он, ссутулившись и сжавшись, опустил голову и руки, опершись локтями о собственные колени, тяжело выдохнул.
Серебряная цепочка радостно блестела, виляя навесу подобно маятнику.
Это было невозможно… Все эти мысли, коверкающие и отравляющую душу, что преследовали его с самого детства, были невыносимы. Они испивали из мужчины все соки, натягивая струны нервов до предела, и, проводя по ним острыми когтями, с ядовитыми ухмылками наблюдали за агонией, в которой билось его истерзанное сознание. Рука вновь изо всех сил сжала артефакт, а сам мужчина, стараясь отвлечься от той боли, разрывающей его изнутри, стиснул до скрежета зубы. Он ненавидел сам себя, его ненавидела за это жизнь, его ненавидела сама…
Натаниэль осторожно поднял взгляд, скрытый за сбившимися волосами, на небольшую статуэтку богини Эдолины, сделанную из мрамора. Она стояла, обняв какого-то одинокого ребенка, и улыбалась. Горько улыбалась.
…богиня.
Из груди, где сердце пропустило удар, вырвался сдавленный хрип, и эльф задержал дыхание. Точно. Теперь все сходилось. Все было просто и до смешного понятно! Тонкие губы исказились в кривой, нервной усмешке. Та, которую герцог чтил и уважал сильнее всех, та, кому он молился ночами напролет, отвернулась от него с первым вздохом и без раздумий отдала на растерзание всепожирающей Скверне: его рождение сопровождалось скандалом, разрушившим семью, а взросление оказалось изуродовано гниющей жаждой хладных тел, в которой Натаниэль с каждым годом утопал все сильнее и сильнее, пока полностью не пал как эльф, в чьих венах текла аристократичная кровь.
Каждый его шаг, каждое действие разрушало все вокруг, портило и уничтожало, обращая в ничто. Теперь он это понимал, прекрасно понимал, и от этого становилось так смешно! Мужчина сдерживался, чтобы не засмеяться в голос: ему казалось это настолько ироничным, что он с детства надрывал связки, читая молитвы Эдолине, которая была… глуха к нему, глуха! Рука зарылась в густые черные волосы, крепка схватила их, а затем отпустила, грубо зачесав назад.
Взгляд серых глаз снова пересекся со взглядом мраморной статуи, и смех, от которого уже становилось до невозможности дурно, сменился вспышкой обжигающего гнева, затрудняющего дыхание – он душил его раскаленными цепями, обившимися вокруг шеи. Эльфа тотчас бросило в жар, а лицо изуродовала кровожадная маска оскала. Натаниэль резко поднялся со своей кровати, грубо бросив на пушистое покрывало жемчужный артефакт, и подошел вплотную к столику, на котором стояла статуэтка. Он схватил ее, опьяненный жаждой мщения, без размышлений, сжал руку до белых костяшек, а затем, замахнувшись, со всей силы бросил ее в стену.
Удар, и мраморная крошка снегопадом осыпалась на пол. В стене – мелкая выбоина, на паркете – изуродованный лик богини. Герцога охватила нервная дрожь, которую было невозможно унять. Он часто дышал, срываясь на сиплый хрип, а в глазах бушевала злость. Мужчина не чувствовал ничего, кроме ярости, что белой пеленой застелила его взор.
- Я давал разрешение?! – прорычал он, резко обернувшись в сторону двери, которая вновь приоткрылась без стука.
В проходе испуганно застыл Элиот, прижав уши и сделав шаг назад – его взгляд замер на взмыленном эльфа, что задыхался от буйства ярости внутри собственной души. Слуга невольно сцепил руки в замок и вжал голову в плечи. Хвост с кисточкой дрожал. Этот первобытный страх, что читался в его широко распахнутых глазах, освободил мужчину из плена кипящей ненависти, резко выдернул его в реальность, оставив его со сквозной дырой в груди.
- Элиот… - тихо выдохнул Натаниэль – злость испарилась, оставив после себя лишь пепелище из чувств и мыслей, от которого по телу волной прокатилась слабость. – Прости меня, Элиот… - он сделал осторожный шаг, зверочеловек вздрогнул, но остался стоять на месте, позволив подойти своему господину ближе. – Я не… прости меня.
Герцог встал на колени, прижав мальчишку к себе и опустив голову тому на плечо. Дыхание мужчины все еще было сбито, а сердце стучало в бешеном ритме, словно пытаясь пробить ребра и вырваться наружу. Рука легла на мягкие волосы Элиота и осторожно провела по ним, затем снова и снова, пытаясь найти утешение.
- Я не могу так больше, Элиот, - дрожащим шепотом произнес он, не выпуская слугу из крепких объятий. – Я не могу, это не выносимо. Я… словно схожу с ума. Все это уничтожает меня, я уничтожаю сам себя своими же желаниями… - рваное дыхание обожгло кожу шеи зверочеловека, и та покрылась мелкими мурашками. – Я ее слышал, Элиот. Слышал Скверну. Она шептала мне на ухо то, что я хотел бы слышать меньше всего, когда взял Юнилию на руки. Я… - Натаниэль резко отпустил Элиота и взглянул тому в глаза, словно в них можно было найти выход, спастись от собственных бед, свалившихся на герцогские плечи, - у меня нет больше сил, я не знаю, что делать.
Элиот молчал, не решаясь разорвать нависшую паутину тишины, а мужчина ждал, терпеливо ждал ответа, слова чего-нибудь, что могло послужить тонкой соломинкой для утопающего, для него самого! Его взгляд светло-серых глаз был пропитан волнением и отчаянием.
- Господин… - осторожно пискнул Элиот. – Госпожа Юнилия пришла в себя.
Внутри что-то оборвалось, рухнуло, разбившись на тысячи осколков, что мгновенно превратились в пыль – дыра в груди стала лишь больше, и из нее сочилась черная вязкая слизь. Эльф опустил голову и закрыл лицо руками, делая глубокий вдох сквозь пальцы. Нужно было собраться с силами, нужно было, необходимо, но их практически не осталось – остались лишь жалкие остатки, как редкие объедки после сытного пиршества. Он был опустошен, сломлен, раздавлен, словно таракан, лишен всех чувств и желаний разом, однако даже так он должен был подняться на ноги и расправить плечи ради… Ради чего?
Он не знал – ответа не было.
- Хорошо, - полушепотом произнес Натаниэль и, слегка пошатываясь, встал с колен, оправил сбившуюся одежду и одернул меховую мантию – взгляд зацепился за артефакт, покоившийся меж складок ткани.
***
Камень, гладкий, отполированный камень приятно переливался внутри бледно-розовым цветом и отсвечивал на солнце тусклой радугой. Эти цвета, смешиваясь между собой, едва заметно двигались, кружась и расходясь в странном танце. Герцог осторожно провел пальцами по камню Оршла, но не сжал в отчаянии украшение, нет. Он, прикрыв глаза, поднес жемчужный артефакт к лицу и коснулся его губами, едва слышно произнеся: «Помоги мне хоть ты».
Рука, сжатая в кулак, постучала в дверь.
Поделиться1014.09.2020 23:32:50
15 число, Морозного 2603.Ранее утро.
Мокрая сорочка, слипшиеся от пота золотые волосы растерзанные спутанными прядями по шелку простыней, распахнутые в ужасе глаза, в которых застыло непонимание происходящего и отголосок недавнего кошмара - все это было со мной. Не сразу я смогла скинуть с себя остатки липкого ужаса и дрожа, подтянулась на локтях, чтоб сесть в изглловье кровати. Трепетно трепыхалась вуаль балдахина, а рядом со мной сидела одна из служанок, оставленная в покоях, чтоб следить за моим состоянием, видимо именно она прервала тот крик, что я исторгала, разбудив от дурного сна.
- Госпожа Элея, вам лучше? Как вы себя чувствуете? Вы так кричали, так кричали, что... - Амина осеклась, её голос прервал короткий стук, после чего в покои вошёл Натаниэль. Герцог был бледен, на высокородном лице до сих пор были видны невооружённым глазом отголоски тревоги, усталости и утомления, так плохо Натаниэль де Кайрас, винный герцог, почётный житель Тор-Шолее, ещё не выглядел никогда.
- Натаниэль. - только и произнесла я, с толикой удивления рассматривая его исхудавшую фигуру, ведь, меньше всего я ожидала увидеть столь явный след переживаний именно на его лице.
- Натаниэль, вы так... Бледны. - произнесла я слабым голосом, глядя в словно постаревшее лицо супруга, заглядывая растерянно в тёмные глаза его и утопая в их черноте. Повисло молчание. Эльф прошёл к моей кровате и сел, в то время, как служанка поспешила покинуть будуар и закрыла за собой дверь. За окном было темно, поэтому я не могла понять, сколько прошло времени с момента возвращения, но по общим ощущениям, я была здорова, разве что слабость разливалась по всему телу и не желала убираться прочь.
- Натаниэль. - разрушая тишину, мягко произнесла я и протянула руку, отмечая про себя то, как чиста моя кожа, ни единого синяка, ни одной царапинки, и положила ладонь на ледяную руку герцога, чуть сжимая его пальцы в своих.
- Вы переживали, Натаниэль, я знаю. - голос невольно дрогнул, я вздохнула и на несколько секунд опустила взгляд.
- Не стоило. Я жива, со мной ничего не случилось, видите? - мне не хотелось, чтоб мой муж, этот мужчина, переживал обо мне, ведь так было привычно, так было заведено и к тому же, смотря сейчас на него, меня зло кусала совесть...
Я ведь мчалась хоть и домой, выбивалась из последних сил, но все же спешила не к нему... А он...
- Вот, как... - прошептала я и покачала головой на свои мысли.
- Спасибо, вам... Я знала, что вы сделаете все возможное, чтобы я поправилась... - большой палец правой руки осторожно погладил чужую ладонь.
- Простите, что заставила вас понервничать... - мне было неловко и ново, словно раньше я не думала о том, что герцог может вообще переживать на мой счёт, хотя, если быть честной до конца - знала эту неприложную истину, но отрицала.
- Видите, я уже дома и нет нужды переживать. Всё будет хорошо. - говоря так, я чувствовала благодарность к этому человеку... Вправду. На самом деле. Герцог всегда был такой... Скрытный, но вместе с тем, он незримо присутствовал рядом, особенно, когда что-то случалось и именно теперь, я словно осознала это, пусть не всегда, пусть порой совсем незаметно или неумело выражая свой покров, но он был рядом, пусть и парралельно моей жизни, моей и дочери, но видимо, по другому он не мог.
- Сколько прошло времени? - я снова посмотрела на танцующие отблески от свечи, что расплывалась кругами по заиндевелому стеклу витийным узором, но, словно что-то вспомнив, резко обернулась и с тревогой произнесла,
- А родители знают, Натаниэль, вы же отправили им гонца, да? - и уже вторая моя рука сжала пальцы эльфа, а в глазах застыл вопрос. Боги! Что должны были чувствовать мои отец и мать, да они с ума, наверное сходят.
- Богиня. - я чуть прикрыла глаза, - Как они? Наверное постоянно шлют вам письма? Боги Натаниэль, мне так жаль, что я заставила всех вас переживать. - искренность сочилась в каждом слове, в глазах задрожали непрошенные слезы.
- А Вильма? Как она? Где она? Я так соскучилась, я так хочу её увидеть! Натаниэль... - но чем больше каменело лицо герцога от моих вопросов, тем холоднее ставало у меня на душе, тем сильнее сжималось от недоброго предчувствия сердце.
- Натаниэль? - почему то шёпотом спросила я, пропуская удар сердца и сжимаясь от страха, видя то, как искажется лицо мужчины.
- Натаниэль... - и шёпот тонет в каком то сипе и спазмы сжимают горло в тугое кольцо.
Отредактировано Юнилия де Кайрас (14.09.2020 23:33:31)
Поделиться1125.09.2020 18:23:03
Гладкий камень, в недрах которого переливалась магическая энергия жемчужного дракона, едва заметно сверкнул – артефакт вновь закрутил колесо, остановившееся десятки лет назад: сознание всколыхнулось, неохотно поддаваясь неосязаемой силе, что тонким и прозрачным куполом накрыла все его страхи и переживания, а на поверхность грубо вытащила то, в чем всю жизнь хотел утонуть мужчина, - в непорочной любви к живому.
Перед глазами резко потемнело, а голова закружилась. Натаниэль оперся о стену, пальцами цепляясь за едва осязаемые шероховатости грубого серого камня, - чувствовал, как по телу разливается легкая слабость, оставляющая после себя дурное послевкусие в виде сбитого дыхания и мелкой дрожжи в ногах. Герцог, прикрыв глаза, глубоко вдохнул прохладный воздух – каждый раз как первый. Он прислушивался к собственному сердцу, чьи отголоски быстрого ритма колоколами звенели в ушах, и ощущал, постепенно успокаивается, приходит… в себя? Снова надевает маски, сделанные из искусного притворства и актерской игры? Эльф отпрянул от стены, запрокинув голову – уставился пустым взглядом в темный потолок. Не время об этом думать, не время разрушать клетку, которую он сам себе построил и в которую себя же и загнал. Не время…
Артефакт – в карман, ближе к сердцу. Тонкие пальцы коснулись холодного металла ручки двери, крепко схватили ее и потянули на себя, открывая перед взором Натаниэля укутанные легким сумраком покои Юнилии – только на нескольких свечах лениво танцевало пламя.
Служанка, сидевшая на кровати возле герцогини, тотчас встала и удалилась, оставляя своих господ наедине друг с другом. Она ушла… а эльф так и застыл мраморным изваянием возле входа. Он потерянно смотрел на Юнилию, живую и невредимую Юнилию, слыша эфемерный скрежет когтей по стеклу – прошлые желания, обдававшие смрадным дыханием, рвались наружу. Натаниэль тотчас опустил взгляд, схватился рукой за полу камзола, скрывающей меж складок тканей магическую вещь, крепко сжал пальцы на крохотных пуговицах.
Главное – собраться с мыслями. Вдох, выдох. Натаниэль опустил руку и, не поднимая глаз, дошел до кровати своей супруги, сел на ее край, утопая в объятиях мягких тканей и перины. Ее голос… пусть он и дрожал на редких словах, пусть в нем и проскальзывали нотки волнения, мужчина был и рад, и огорчен слышать его вновь: она все же была жива, цела, и осознание этого истошного вопило где-то под иллюзорным самообманом, надрывая горло из-за упущенной возможности. От этого начинало неприятно жечь где-то в груди.
Ее рука, холодная, но живая, легла поверх его, слегка сжала пальцы и замерла, а по тонкому стеклу купола поползла кривая трещина.
- Я рад, что Вы вернулись живыми, - сдавленным полушепотом произнес Натаниэль. – Рад, что… все позади.
Он солгал, и от этого становилось еще противнее на душе: для нее все только начиналось, а для него уже давно представление боли и отчаяния шло в самом разгаре! Мысли обращались в прах, черным пеплом просеивались сквозь пальцы, оставляя после себя лишь белую пустоту, в которой терялась даже сама душа. Герцог молчал, не в силах заставить выдавить из себя и пару слов: что говорить, как говорить, зачем говорить то, от чего разорвется и без того измученное сердце Юнилии? Однако эльфийка сама подошла к обрыву и занесла над бездонной пропастью ногу.
Следующий шаг – смерть…
Вопросы, волнующие герцогиню, сменялись одни другими, а Натаниэль уже всем телом ощущал, как рассыпается множеством осколков, острыми краями вонзающихся в душу, воздвигнутый им же купол. Перед глазами, как из темного переулка, выполз бурлящий кошмар: он вновь отчетливо видел, как Юнилия обвиняет его род, его отца, его самого во всех бедах, обрушившихся на их плечи. В ней пылала горькая обида, ставшая ее отравленным клинком, что без тени сомнения пронзил грудь. Это… его вина, потому что он был тем, кто отнимал счастье других и заменяет их горем, и чем громче произносил обвинения этот супруги из кошмара, тем сильнее мужчина в них верил.
Рвение герцогини узнать правду выбивало воздух из легких, и эльф, словно забыв, как дышать, рвано выдохнул. Убрав свою руку из-под женской ладони, он закрыл лицо, отдаваясь на растерзание эмоциям, разрывающим его на жалкие лохмотья. Ему казалось, что он слышал чей-то смех, но все, что долетало до его ушей, было взволнованным дыханием его супруги. Мужчина стиснул до скрипа зубы, надеясь, что легкая боль вернет его в чувства, но… нет.
- Все это моя вина… - шепотом произнес Натаниэль, убирая дрожащие от нервов руки от лица; он обернулся и с сожалением посмотрел на герцогиню. – Вильмы… нет. Ее похитили в тот день, когда исчезли Вы. Прошла неделя с того момента, и все это время мои люди безустанно рыскали по Тор-Шолле, но найти ее не получилось, - герцог опустил взгляд, поджал губы. – Ваши родители… Ваш отец, Юнилия, он… не выдержал горечи утраты и Вас, и Вильмы, и… - резко замолчал, нервно сглотнув – слов было достаточно.
Все давалось невыносимо тяжело, а еще тяжелее было видеть то, как бледнеет Юнилия.
Поделиться1213.11.2020 14:50:37
Предвещая беду, за окошком завыла вьюга, стегнула обледенелое окно стылой крошкой, всколыхнула пламя свечей, а я... Я не жива, ни мертва, медленно сжималась в комок ничтожества на шелковых простынях. Неосознанно, подтягивая к груди колени, комкала пушистое одеяло и вмиг похолодевшими пальцами, вцепилась в него. Ночная сорочка неприятно льнула к телу, взмокшнму от выступившего пота, а в глазах стало медленно темнеть, расплываться кругами, словно утягивая на дно бездны и отчаяния.
Натаниэль. Я никогда не видела герцога таким жалким и подавленным как теперь, никогда он, словно вылитый из стали и холода, не был так избит и сломлен, как сейчас, никогда его глаза не отражали такую ужасающую пропасть какого-то безумного конца. Только сейчас, сбивая учащающееся сердцебиение, я заметила, как он еле шевелит бескровными губами, выдавливая из себя каждую букву, с надрывом, болью.
- Что? Вильму похитили? - задыхаясь спросила я, когда мир стал ещё чернее, перед глазами все закрутилось в стихийный водоворот.
- Натаниэль, я не понимаю, что ты такое говоришь!? - дрожащими от волнения пальцами, я вновь уцепилась за его руку, вскочив и стоя перед ним на коленях, разгоняя непрошенные слезы взмахами длинных ресниц, сквозь эту пелену вглядываясь в его лицо, желая обмануться в услышанном.
- Что ты говоришь! Не может быть, этого просто не может быть... - шептала в отчаянии, а герцог словно не слыша меня, продолжал говорить, словно его завели механическим образом и он уже не видел ничего вокруг.
- Умер. Ваш отец - умер.
В этот момент, в голове словно разбилась хрустальная чаша, оглушая меня грохотом звонкого стекла, в глазах окончательно почернело и я обхватив голову руками, застонав, согнувшись в три погибели, просто сьежилась, уткнувшись лбом в перину. Слезы душили меня, в груди нестерпимо выжигалась огромная дыра состоящая из потрясения и горя, забыв все на свете я плакала, только этот плачь был похож то ли на скулеж, то ли на стоны.
- Ааааааа... - из раза в раз, перемежая всхлипами неслось нудно и надсадно...
Сколько прошло времени? Я не знала, ничего не видела и не замечала, не слышала ни кого и обессиленно сходила с ума, выдерая волосы, но не чувствуя боли. Я не помнила даже то, когда пришёл врач и поставил успокоительный укол смешанный со снотворным, для меня все закончилось чёрным беспамятсвом до рассвета... Ночью я несколько раз приходила в себя, но едва сознание прояснилось, как приступ истерики повторялся, сказываясь нервной лихорадкой в ослабшем теле, на этот случай рядом сидел врач, который не давал мне сойти с ума и просто усыплял вновь.
16 число, Морозного 2603.Ранее утро.
Черные низкие тучи спеленали тугими кольцами завьюженной конетели все небо. Ни намёка на солнце, лишь чёрно-белые тона разлились тенями клякс по сугробам. Хрипло каркали вороны.
В поместье де Кайрас царило гробовое молчание. Слуги одетые в чёрное, неслышно сновали, словно приведения.
Сидя за трильяжным столиком, бледная, словно живая покойникца, с глазами полными чёрной пустоты безьисходности, покрасневшими от выплаканных слез, я молча собиралась на похороны своего отца - Неонала графа де Витроль.
Черная вуаль легла на лицо. Перчатки приняли в свои тесные объятья тонкие и холодные пальцы, а дверь комнаты жалобно скрипнув, закрылась, оставляя за собой лишь негромкий, почти тупой, едва уловимый стук каблуков. Словно проглотив штырь, необычайно прямая, с окаменевшими чертами лица, скорее механически, чем осознанно, я прошла коридор второго этажа, шелест чёрного платья разрезал густой лестничный мрак. Неподалёку от меня распахнулась дверь, выхватывая своим жёлтым светом кусок пространства, словно жёлтый пирог, эта полоса пролегла чёткими гранями в темноте. Облаченная в траур, я застыла в начале лестницы, я знала, что это герцог и непроизвольно остановилась, хотя мыслями была очень и очень далеко. Ни кровинки в застывшем лице, в глазах беспросветный мрак, что свивался спиралями в потаенное отчаяние.
Отредактировано Юнилия де Кайрас (13.11.2020 14:52:29)
Поделиться1322.11.2020 16:58:45
Происходящее – кошмар. Он, распыляя внутри сознания ядовитые миазмы, медленно убивал: измученная душа обрастала уродливыми нарывами и покрывалась склизкой гнилью от его прикосновений. Герцог прекрасно слышал ее крик, от которого тело пробивало на крупную дрожь, а в кожу вгрызались холодные капли пота. Она… вопила в безмолвном отчаянии, срываясь на хриплый сип, однако вместо помощи получала остервенелые удары мокрой плетью. Бледные пальцы мужчины еще сильнее сжали холодные одеяла. Сердце объяла когтистая лапа и сжала его до боли. Отрезвляющей боли.
Происходящее – реальность.
Каждое слово, произнесенное в свинцовой тишине, насквозь пронзало чувства Юнилии, искусно разрезало их на тонкие лоскуты, а потом предавало бушующему пламени, что оставляло после себя лишь безграничное пепелище мыслей, надежд и желаний. Натаниэль беспомощно смотрел на то, как его взгляд супруги мутнеет, становится пустым, безжизненным; как бледнеет ее кожа и приобретает нездоровый, мертвенный оттенок; как дрожат бескровные губы, с которых слетал немой глас ужаса.
Перед глазами – ворота, в руках – Юнилия, чья жизнь, трепыхающаяся на тонком волоске богини, была в руках эльфа. Пальцы и ладони тотчас обожгло ледяным холодом – мужчина помнил эти ощущения, игриво щекочущие жажду утех с мертвой плотью. В нахлынувшем ужасе герцог убрал руки, сжал их в кулаки – дыхание сбилось.
Снова воспоминания того дня, сливающиеся воедино с поглощенными скверной желаниями, всплыли перед глазами. Натаниэль опустил голову, скрыл стыдливый, испуганный взгляд за черными прядями волос и стиснул зубы до скрипа. Снова где-то рядом раздался звонкий смех, окутывающий и любовно утаскивающий его в болото безумия: чем отчаяннее эльф пытался выбраться из него, тем сильнее увязал в его жидких путах. Он уже чувствовал, как горькая мутная слизь заполняет его легкие, мешая дышать, - тер дрожащей рукой горло.
Громкие рыдания, горькие всхлипы и вой, рвущийся из глубины души, шквалом обрушились на Натаниэля, возвращая эльфа в сознание: он, вздрогнув, растерянно – и потерянно – посмотрел на герцогиню, чье сердце разрывалось на части от дурных вестей.
- Юнилия… - почти одними губами произнес он, ощущая, как колючий холод, вспыхнувший в сердце, расползается по всему телу – издевательский смех продолжал царапать слух.
Руки притянули хрупкую эльфийку к герцогу, крепко объяли ее и ласково провели по голове, желая успокоить – хотя бы немного – Юнилию. Натаниэль ощущал ее дрожь, что сковывала ее цепями, и от этого становилось еще тяжелее. «Прости», - полушепотом произнес он, опустив голову ей на плечо.
Все из-за него. Это его вина. Именно он, слепо следуя зову жажды, обрек себя и свой род на вечное страдание – осквернил его собственными руками. В груди резко и сильно кольнуло – перед глазами потемнело. Стиснув зубы, он рвано выдохнул. Нет… Он не такой, он – другой, он сам властитель собственной судьбы, а не его пороки, изо всех сил тянущие его на дно существования. В горле начинала жечь горечь. Он – другой…
Наверное.
***
Терять родственников – невыносимо, а когда судьба по собственной прихоти лишает тебя сразу двух дорогих тебе членов семьи, то выстоять перед таким ударом, добровольно выставив вперед грудь, почти невозможно. Натаниэль помнил себя, когда его отец покинул этот мир: тогда для молодого эльфа, имеющего хорошие отношения только с отцом, это было настоящим трауром, растянувшимся на долгие недели, и мужчина полностью понимал, что творится внутри сердца его супруги.
Элиот, что принес своему господину одежду, помогал эльфу одеться, а когда поднес мужчине зеркало, Натаниэль грустно усмехнулся – выглядел не лучше Юнилии: измученный непрерывным кошмаром эльф мог лишь дремать, изредка вздрагивая и подскакивая от любого шороха, и поэтому его лицо было болезненно бледно, с зеленоватым оттенком, а под глазами стали прорисовываться черные пятна. Едва он одернул камзол, как слуга-зверочеловек дернул ухом и посмотрел в сторону окна.
- Господин, экипаж прибыл.
Натаниэль ничего не ответил – только кивнул и, вобрав в легкие побольше воздуха, направился в сторону двери. Стук каблуков, что отпугивал гнетущую пустоту каменного коридора, сразу же заставил мужчину поднять взгляд. Возле лестницы стояла облаченная в траурное одеяние Юнилия… точнее, размытая тень от прежней герцогини, мрачная и отстраненная. Она одновременно смотрела и на герцога, и сквозь него, словно ее душа была где-то далеко, а бренное тело здесь, на земле.
- Юнилия, экипаж готов, - Натаниэль подошел к герцогине и подал ей руку. – Пойдемте.
Поделиться1413.12.2020 00:13:08
[AVA]https://forumupload.ru/uploads/0018/e2/2e/147/t535799.jpg[/AVA]
- Юнилия, пойдёмте... - прозвучало в моей голове эхом в несколько повторений, и только когда до меня дошёл смысл сказанного, я смогла сфокусировать зрение. Состояние было странным, я забывала почти сразу все, что делала ещё минуту назад и вот теперь, стоя перед лестницей, потеряно смотрела на ковровую дорожку, что вилась вниз, пытаясь вспомнить - зачем я здесь.
- Натаниэль, это Вы... - зачем-то рефлекторно прошептали губы, голос вышел безжизненным, скрипучим, словно у меня болело горло, хотя сама себе я напоминала ржавую петлю, что отвратительно скрипит, лишь только откроется "рот".
- Юнилия, экипаж готов. Идёмте. - Натаниэль протягивает мне руку, а я смотрю на неё, заторможенно ворочаются мысли в голове, я словно бы пытаюсь что-то вспомнить, снова.
Ах, да, сколько раз он протягивал мне руку помощи? - Всегда. Не смотря на то, что мы так и остались друг для друга недосягаемо далеки, он был все же рядом...Так, как умел...Словно фотоснимки замелькали вырезки тех моментов, когда герцог де Кайрас был со мной рядом, так же как и сейчас, предлагал мне свою помощь ничего не требуя взамен, молча. Не требуя ничего. Никогда.
- Экипаж... Надо идти? - с губ моих слетает какой-то бессвязный бред, сама же я неотрывно смотрю на эту ладонь...
Как тяжело. В голове ничего не вяжется, я плохо понимаю происходящее. Рука... Ах, да, я опираюсь на руку Натаниэля, шаг мой на редкость тяжёл и неуклюж. Спуск с лестницы кажется галгофой, я постоянно путаюсь в подоле платья, в длинном плаще, если бы не герцог, то моё падение с этой кручи стало бы неизбежным.
Опять. Опять я шепчу какие то извинения, но не слышу, что мне говорят. Фразы невпопад. Кажется, я немного схожу с ума...
На улице темно и холодно. Не смотря на время близкое к обеду, фонари горят, словно маяки в несносной колючей пурге, что тот час заметает наши с герцогом следы. Ветер остервенело треплет мой плащ, срывает с головы меховой капюшон, вгрызается в черную вуаль, застит глаза. Каждый шаг - словно бесконечность. Как же тяжело идти, просто идти вперёд.
Наконец лоно кареты прячет меня и моего супруга...
Супруг... Помомо дочери, пропавшей безвести и старой матери, у меня есть муж... Мысль цепляется за это слово, но соскальзывая, обрывается в пропасть очередного бреда.
Карета укрывает нас от непогоды. Ретивые кони храпят и начинают свой бег. Рессоры покачивая, плавно несут экипаж вперёд, словно баюкая меня...
На кладбище.
Люди. Кругом много людей. Чёрная торжественная толпа. Жадные взгляды, почти все лишённые искреннего сострадания и горя.
Рука. Ах, да, это Натаниэль. Он о чем-то спрашивал меня? А я, что-то отвечала в ответ? Неважно.
В толпе праздного люда я вижу мать. Пайана де Витроль. Она кажется спокойной, просто бледнее обычного, да сеточка морщин стала заметнее, а так, все та же стать, гордая несломленная аристократка... Но это лишь показное, кажется, её глаза потеряли свет, стали безжизненны... Выхваченная из своего чёрного водоворота медленного безумства, подхожу к ней.
- Мама... Мне очень жаль. - вот и все, что могут произнести белые губы... Словно покойница, я так же бескровна. Мелкая дрожь и озноб срывают дыхание. Мне очень холодно, еле сдерживаю себя, чтобы не стучать зубами. Слез - нет. Словно боги прокляли меня, запечатав этот источник, воспаленным взглядом смотрю на мать. Она мочит, лишь изредка кивает новоприбывшим, выражая знаки внимания. Я стою рядом, вцепившись в руку герцога, отвечаю кивками знати, что все пребывает и пребывает, меж тем, подготовка к похоронам подходит к концу. Вот уже священник зовёт всех пройти в храм Богини, почтить молитвой память усопшего. Звон мелких колокольчикиков и грустные ноты загробной панихидной музыки, вводят меня в оцепенение.
Сквозь плачевные звуки песнопений, мнится мне другой день и я... В подвенечном платье... Кольцо, что упало на пол... Поцелуй, что горек был на вкус, но скрепил семейный союз...
Отец. Неонал де Витроль. Он лежал словно живой с одухотворенным и спокойным лицом, словно спал, кажется, прикоснись к нему и он откроет глаза, улыбнётся так, как бывало в детстве, погладит по голове, даст совет... Но - нет.
- Его больше никогда не будет с нами. - тесно прижавшись к герцогу, говорю тихо, но так, что слышать меня может лишь он. Он один. Все время по прибытию на место похорон, я не отпускаю руку Натаниэля, словно в нем заключена вся моя опора, последнее спасение. Я едва стою на ногах, боюсь упасть, упасть и не подняться.
- Смерть ужасна. Она отнимает близких и их никогда не вернуть... - словно чужим голосом, твёржу я, не спуская немигающего взгляда с покойного.
- Если бы не Вильма, я бы ушла вместе с ним. - забывшись, что только что говорила с герцогом, я шепчу это вслух.
- Но моя дочь... Моя мать... Нет-нет, надо жить... Как-то жить... Зачем?.. Нет-нет, Вильма вернётся, обязательно вернётся... - мой бессвязный шёпот обрывается, я выныриваю из мрачного помешательства, но не отдаю себе отчёт, лишь вижу странный взгляд Натаниэля.
- Скорей бы это все закончилось. - я произнесла это вслух? Неважно, мой голос так тих и слаб, кроме изможденной герцогини, знать не видит ничего, тем более не слышит.
Кони , люди - все смешалось... Снова скрепит под сапогами снег. Пальцы и ноги окоченели, меня уже заметно трясет, зубы стучат, мне ужасно холодно. Голова полнится бредом и жаром. Вуаль скрывает всю эту злосчастную картину, но ветер не унимается ни на минуту. Кто-то помпезно и вычурно вещает у гроба, вспоминая покойного, а у меня в душе сочиться кровью огромная дыра. Я плохо помню происходящее и не могу отследить ход времени, помню только как меня подвели к покойному, меня и мою мать. Прощальный поцелуй. Как хладно его чело, как до боли знакомы заиндевелые черты. Отец. Вот и все. Негнущимися пальцами бросаю горсть земли, сначала мать, Пайана, потом я, затем вереницей тянутся гости, скидывая на закрытый гроб, опущенный в яму свои пригоршни.
- Увези меня отсюда. Я больше не могу. - уткнувшись в плечо Натаниэля лбом, обессиленно шепчу. Впереди поминки, но кажется мне, ещё немного и все это окружение, мои мысли, этот взгляд моей матери - все это сведёт меня с ума окончательно или я просто кинусь к свежей могле в попытках умереть на месте. Дрожь, я не могу согреться, меня колотит так, что зубы предательски стучат, а слова выходят равными.
Отредактировано Юнилия де Кайрас (13.12.2020 14:01:24)
Поделиться1514.12.2020 16:29:13
Юнилия напоминала призрака, чей бесплотный дух находился в заточении – был прикован к стенам поместья, ставшим его вечной темницей. Герцогиня стояла, будто бы замерев в нерешительности возле ступенек лестницы, и смотрела в пустоту, долго и пристально. Она обернулась лишь тогда, когда уставший голос эльфа осторожно коснулся ее ушей, но даже так эльфийка отрешенно взглянула на подошедшего герцога – не спешила покидать плотный иллюзорный туман, легший густым облаком на мысли. Натаниэль протянул ей руку, и та ее неспеша приняла, словно все еще пытаясь отличить, реален ли ее супруг или же его образ – наваждение истощенного сознания?
Медленно спускаясь вниз, Натаниэль придерживал Юнилию, пытаясь уберечь ту от падения: мужчина знал и видел собственными глазами, как была слаба его супруга и с каким трудом ей давался каждый шаг. Одно неосторожное движение, и… Грудь стиснуло невидимыми цепями, кусками вырывая из легких последний воздух – герцог шумно выдохнул, закрыл глаза, пытаясь отвлечься от пораженных скверной образов, пытающихся расплыться яркими пятнами перед глазами. Мужчина слегка сжал холодную руку эльфийки. Нет, он должен уметь управлять собственными желаниями, испепеляющими его изнутри, а не они им. Он повелитель собственной судьбы, а не мрак, что живет в нем. Он и только он!
Последняя ступень скрипнула – под ногами почувствовалась твердость натертого воском паркета. За лабиринтами коридоров – дверь, тяжелая деревянная дверь, чьи створки оголили сверкающее полотно зимы, окутавшее герцогский сад. Холодный ветер приветствовал господ, вышедших из теплого особняка, и закружил в танце вихрь пушистых снежинок, что мягко ложились на траурные ткани эльфов. Натаниэль взглянул на свою супругу и осознал, что ее бледная кожа была бела подобно свежевыпавшему снегу, а глаза напоминали глаза мертвеца, такие же стеклянные и безжизненные.
Горько, как же было горько и тошно осознавать то, что сейчас ему, винному герцогу, хотелось смотреть на Юнилию, любоваться ее красотой, соблазнительно находящейся на грани жизни и смерти, касаться ледяных рук… Эльф нервно сглотнул слюну, что невидимым комом встала в горле. Он чувствовал, как его вновь начинает терзать жажда, жажда наслаждения мертвым. Сейчас… именно сейчас герцогиня стала тем самым добродившим вином, способным утолить это раздирающее изнутри чувство, но… нет. Он не посмеет идти на поводу у собственных желаний. Больше не посмеет. Никогда.
Утопая в белых барханах, эльф довел свою супругу до экипажа, запряженного молодыми лошадьми, из чьих ноздрей клубился пар. Он помог ей взобраться в карету и следом приказал кучеру трогаться – времени почти не осталось. Поводья со свистом рассекли воздух, звери заржали, застучали копытами по холодной брусчатке, а карета со скрипом задрожала – поехала.
Тишина давила своей тяжестью, и Натаниэль, сидя рядом с герцогиней, не выдержал ее натиска – заговорил, пытаясь вытащить Юнилию из бездны отчаяния, но на каждый его вопрос женщина отвечала невпопад. Она не слушала, продолжала смотреть в небольшое окошко, и эльф покорно принял это – замолк.
Вскоре они прибыли на мерзлое кладбище.
Траур пеплом оседал на дне души, медленно сжигая ее изнутри: здесь, в царстве холодного могильного камня, было тяжело всем, но больше всего – Юнилии, тонущей в горе и захлебывающейся слезами от утраты отца и дочери. Простившись с родным отцом, она теперь стояла рядом с герцогом и дрожащими губами произносила несвязанные слова – бредила, как больной, одолеваемый сильным жаром. А Натаниэль слушал. Слушал и внимал, продолжая смотреть на искаженное болью лицо эльфийки. И от этого так сладко тянуло в груди.
- Хорошо, - тихо выдохнул мужчина, приобняв свою супругу и укутав ее в собственную меховую накидку, а затем обратился к рядом стоящему слуге. – Бардик, подгони экипаж ко входу.
- Уже? Но ведь еще не завершились похороны…
- Госпоже плохо, она очень слаба, - прервал его мужчина, осторожно поглаживая эльфийку по спине. – Я не хочу заставлять ее находиться здесь дольше, чем она сама может.
- Как скажете, господин, - Бардик кивнул и удалился.
Мужская рука касалась грубой ткани верхней накидки, защищающей от ледяных порывов ветра, и медленно проводила по спине вниз, останавливалась на талии и вновь возвращалась наверх, к плечам. Герцог чувствовал, как Юнилия дрожала то ли от холода, то ли от горя, то ли от всего сразу, но ничем помочь ей не мог. Он не отпускал ее ровно до прихода Бардика, известившего своих господ о том, что экипаж их ждет возле ворот. «Пойдемте», - тихо, почти одними губами произнес Натаниэль, отпуская Юнилию из своих объятий и вновь протягивая ей руку, облаченную в черную перчатку.
В карете снова воцарилась тишина, которую разбавляло лишь постукивание колес, тихий скрип дерева да тяжелое дыхание впряженных лошадей. Герцог молчал, молчала и герцогиня – каждый в собственных мыслях. Иногда у мужчины возникало желание заговорить, рассеять мглу, опустившуюся на них двоих, но стоило только ему встретиться с потухшим взглядом Юнилии, как сердце тотчас замирало от восхищенного трепета: впервые за долгие годы эльфу хотелось смотреть на нее с наслаждением, упиваться ее измученной красотой. Не в силах сопротивляться собственным желаниям, Натаниэль украдкой смотрел на нее, пока карета не остановила свой ход.
Прибыли.
Он первым вышел из кареты и, не обращая внимания на топчущихся рядом слуг, снова протянул руку Юнилии, помогая ей ступить в объятия снежных волн. Слегка приобняв ее и укрыв собственной мантией, герцог неспешно повел ее до главного входа особняка. Не успели закрыться за ними тяжелые деревянные двери, не добежали до них всполошенные слуги, как Натаниэль, снимая со своей супруги накидку, сразу же приказал подходящим к ним служанкам:
- Подайте травяной чай со сладостями как можно быстрее.
Две женщины, приняв верхнюю одежду своих господ, послушно кивнули и скрылись в паутине коридоров. И только один юный зверочеловек, личный слуга Натаниэля, остался робко стоять на месте. Он посмотрел на эльфа и, дернув длинным хвостом, взволнованно произнес:
- Господин, можно Вас на пару слов? Это срочное.
Мужчина замер, с удивлением смотря на Элиота, переминающегося с ноги на ногу. Срочное? В такое время? От этих слов, невидимой стрелой попавших в сердце, что-то заскреблось диким зверем в глубине души герцога и растеклось ядом дурное предчувствие по всему телу. Натаниэль тотчас напрягся.
- Прошу, Юнилия, подождите меня в столовой, я скоро подойду, - спокойно обратился он к герцогине и, кивнув зверочеловеку-слуге, быстрым шагом направился в ближайший зал.
За дверьми – светло-голубой зал, украшенный дорогой деревянной мебелью, однако внутри – немая пустота. Только разожженный слугами камин мерно потрескивал в самом конце – согревал эти толстые каменные стены. Вместо легких летних занавесок на изрисованных изморозью окнах теперь висели тяжелые шторы, ниспадающие прямо до каменного пола. Герцог тихо прошел до окон, а за ним, едва слышно цокая копытами, проследовал Элиот. Он заговорил тогда, когда его господин мягко кивнул – разрешил.
- Господин, пока Вас не было, прибыл и гонец с личным посланием от семьи Сартадит. Барон Ли-Тайль приглашает Вас отобедать у него в поместье через пять дней.
От одного лишь предложения в мужчине вспыхнула всепоглощающим пламенем злость: маска безмятежного спокойствия спала с лица, разбилась в дребезги о холодный пол особняка, оголяя перед Элиот искаженную злобой лицо. Как же противно, невыносимо противно, мерзко, словно окунули в помои – и все из-за одного лишь приглашения, небрежно переданного Элиоту. Натаниэль тяжело задышал, свел брови вместе и горячо, буквально плюясь каждым словом, заговорил:
- Какая наглость! Как отвратительно! – возмущение, клокочущее внутри сердца, его душило; он всплеснул руками. – Слать праздное приглашение в дом, где царит скорбь?! Я не намерен терпеть издевательства от этого отребья, немедленно вышли ему гонца с отказом!
- Прошу, господин, дослушайте — не все так просто, к сожалению, - осторожно, стараясь не усугублять сложившуюся ситуацию, продолжил Элиот; он отвел уши назад и, сцепив пальцы в замок, продолжил. – У нас с гонцом вышла неприятная беседа, и я был возмущен не меньше Вашего, но... Видите ли, господин Ли-Тайль хочет к Вам в долю.
- Прости?..
- Слухи распространяются быстрее, чем огонь поглощает деревья, господин. Знатные дома давно знали о Вашем договоре с почившим господином де Витроль, и теперь после его кончины, скорее всего, Вы вновь станете единоличным владельцем виноделен, поскольку рядом с печатью стояло имя только графа Неонала — не его супруги.
Натаниэль замолчал – потерял дар речи. Мысли спутались, сбились в клубок, который невозможно было распутать. Он отвернулся в сторону стены, оперся рукой об холодный камень поместья и часто задышал.
- И этот мерзавец надеется, что я возьму низшую знать под свое крыло?
- Именно так, господин.
- Чушь и вздор! – резко выкрикнул эльф, вновь поворачиваясь к Элиоту. – Я не согласен работать рука об руку с кем-то, кто проворачивает темные делишки за королевской спиной, пусть даже если он трижды окажется виноделом, снизошедшим от богини!
- Вам придется хотя бы его выслушать, господин, потому что... – слуга замялся – опустил взгляд в пол, а хвост затрепыхался меж ног. – Гонец не вдавался в детали — барон Ли-Тайль не посвятил его, но сказал, что дело касается Вашего... – он запнулся, пытаясь подобрать подходящие слова, и неуверенно, с опаской, поднял испуганный взгляд на герцога. – Господина Камила.
Слова – в сердце. Эльф ошеломленно уставился на зверочеловека, позабыв о том, что надо дышать. Тело словно парализовало – невозможно было пошевелиться, и только сердце в ядовитом страхе забилось, отдавая неприятной пульсацией в висках.
- Что?
- Право, я больше не знаю, но барон из семьи Сартадит очень настойчиво приглашает Вас на обед.
Рваный выдох вырывается из груди. Натаниэль, запустив пальцы в волосы, взъерошил их и нервно сглотнул. Нервная усмешка легла на его лицо, и мужчина резко мотнул головой, желая сбросить ее, как ненужный мусор – вниз. Приложив руку с согнутыми в кулак пальцами ко рту, он стал метаться из стороны в сторону, как загнанный в угол зверь. «Немыслимо, невозможно…» - единственные слова крутились у него на языке, однако, не останавливаясь ни на мгновение, он произнес совершенно другое:
- Теодор прибыл со своими людьми?
- Боюсь, что нет, но должны вернуться со дня на день.
Шаг стих – Натаниэль неожиданно остановился. Злость все еще бурлила, подобно гейзеру: захлестывала его полностью, обжигая горячими брызгами плоть, и от этого его начинало трясти. Убрав руку от лица, он глухо хмыкнул.
- Хорошо, так уж и быть, напишу ответ. Сможешь доставить письмо сегодня же?
- Да, господин, как прикажете, - Элиот хотел было уходить, однако герцог остановил его взмахом руки – слуга покорно остановился.
- Что насчёт Ровинады? Она здесь? Обдумала мое предложение?
- Да, она с честью принимает его.
- Хорошо, - уже более спокойно выдохнул мужчина, одергивая одежду – пытался успокоиться, прийти в себя, - тогда пусть она поднимется ко мне немедленно. А теперь ступай, я позову тебя, как напишу ответ этому проходимцу.
Поделиться1615.12.2020 05:20:09
[AVA]https://forumupload.ru/uploads/0018/e2/2e/147/t238405.jpg[/AVA]
В море немого безумия я старалась выжить. В непроглядной внутренней тьме слабо теплилась надежда, что все ещё будет хорошо, что моя дочь жива, а значит и я буду жить! Ничего, как бы велика не была любовь к родителям, к тому же, я никогда не была очень близка с отцом да матерью, но тем не менее, известие о гибели было сокрушительным на фоне пережитых страхов, волнений, а особенно пропажи Вильмы. Ничего, отец не мог бы жить вечно, умом я понимала, точнее пыталась понять простую истину, другое дело, что смерть его была скоропостижна, а потому, к такому не смог бы подготовиться ни кто. Окружающая реальность давила на меня, когда я пыталась вынырнуть из сетей своего неизбывного горя и вот, в какой-то момент я поняла, что стою укрытая от невзгод, в кольце уже знакомых, да знакомых, но доселе чужих рук.
- Натаниэль. - только и шепчу я, а он гладит меня по спине, старается как может укрыть от ненастья, да вездесущих взглядов. Он всегда был таким - не навязчивым, осторожным, далёким... Но... Почему-то он все равно был рядом тогда, когда это было необходимо. Мысли ворочаются неохотно. Застыв на месте, я опускаю тяжёлую голову герцогу на грудь и словно бы легче, совсем капельку, совсем чуть-чуть, но легче.
- Скажите, ведь Вильма вернётся, ведь Вы найдёте её? - спрашиваю тихо, но вместо слов слышится шёпот, герцог ни как не может различить эту речь сквозь шум стылой вьюги.
- Пойдёмте. - звучит его бархатный голос, я чувствую в нем искренность пронизанную сочувствием и болью, такой же как и у меня, но мне так нужно знать ответ, так нужна надежда! Молча иду, увлекаемая его руками.
Тепло. В карете тихо и тепло, неспешно мелькает заснеженная картинка перед глазами. Я не могу поймать себя на мысли, кажется я что-то хотела спросить у Натаниэля, хотя нет, я кажется что-то спрашивала и это было что-то важное, но что? Не помню...
Всю дорогу кутаюсь в меховой плащ, не замечаю этого, это не я - рефлексы.
И снова эта тупая боль, она везде, всюду раздирает меня на части, ноет внутри меня голодным зверем, жрёт моё сердце заживо. Я помню свой плен, животные глаза ремуо, острые зубы и сталь клыков. Это ужасно! Судорожно хватаю воздух ртом, не могу вздохнуть, отчаянно прижимаю руки к груди, словно из меня могут вынуть сердце. Неужели Вильма тоже оказалась жертвой этих зверей?
Осторожно прикосновение.
- Всё в порядке? - мутные мысли и ужасы рассеиваются на время, а я вглядываюсь в серые тревожные глаза напротив. Узнаю их, но не сразу.
- Да... - с трудом даю ответ, слабая тень улыбки лишь задевает кончики губ. Дрожащими пальцами сжимаю ладонь Натаниэля.
- Это просто плохие мысли, не волнуйтесь.
Рывок карты и дружный храп коней прерывают мою речь, сбивают с не твёрдых мыслей, а я ведь хотела сказать что-то важное, вроде, кажется...
Как в бреду, продолжается кошмарная повесть.
Рядом суетсятся слуги, в гостиной жарко полхает камин. Мокрые сапоги, перчатки и дорожный плащ исчезают в росторопных руках, а я обессиленно опускаюсь в кресло, ближе к огню, что потрескивает ярко и весело, вот только сегодня он ни капли не разгоняет внутренний мрак, лишь согревает продрогшее и словно истаявшее тело. Сил куда-то идти - нет, да и сама я больше напоминаю мартонетку лишенную рассудка, такую же безвольную. В моей голове даже не рождается мысли помочь Натаниэлю, спросить его о чем-то, все чем я живу в этот момент - я и моё бесконечное горе, ведь мой мир до сих пор крутится вокруг Вильмы, а что будет, если этот мир рухнет? С тех пор, как я узнала о смерти отца и пропаже дочери, к герцогу мой судный ум не устремляется, словно в моей жизни его не существует, лишь слабые проблески осознания что кроме дочери рядом есть кто-то ещё, мелькают время от времени, когда я фиксирую осознаным взглядом прикосновения или живое участие Натаниэля. Какая пропасть. Какой плачевный итог.
Принесенный по распоряжению герцога чай - бодрит, после второй кружки, дышать становится легче, противная дрожь постепенно проходит, чуть-чуть проясняется в голове, но на душе легче не стает. Едва моё сознание приобретает относительно ясность, как тут же хочется бежать на поиски Вильмы, ждать - невыносимо!
- Боже... Боже - боже... - и снова волна беспокойства и паники.
- Девять дней... Девять дней! - чашка дрожит в руках грозясь упасть, а я не могу контролировать себя. Сидеть не могу - встаю на не твёрдые ноги, ошалело рыскаю взглядом вокруг - ни кого. Входная дверь приветсвенно скрипнув, впускает заснеженного, молодого, запыхавшегося гонца.
- Поль? - узнаю я мальчишку из личной гвардии герцога.
- Госпожа, Юнилия. - улыбаясь во весь рот говорит юноша, но вспомнив печальные события, тут же делает трагичный вид.
- У меня письмо для герцога Натаниэля от Теодора. Господин дома, могу я ему передать? - осведомляется Поль, топчась у входа.
Трещит камин, свет выключен, в прихожей царит полумрак, это я попросила погасить все огни - свет сильно режет воспаленные глаза.
- Натаниэль? - словно бесчувственное эхо отзываюсь я, очень медленно соображая.
- Нет, герцога нет. - потеряно кидаю взгляд по-сторонам, потом останавливаюсь на письме, почти машинально протягиваю руку.
- Я передам герцогу. - говорю все так же безэмоционально, не замечая, как Поль сконфуженно старается убрать конверт от меня, но не успевает, я уже беру письмо костлявыми пальцами с другой стороны и юноше не удобно его у меня отбирать.
- Но... Это лично от Теодора господину... - начинает было Поль, но я останавливаю его взмахом руки и окончательно забираю конверт.
- Можешь идти. Я передам. - все так же ровно заметают возражения гонца мои слова, юнец ещё немного топчется, а потом кивнув, уходит в заснеженный вечер.
Темнеет быстро. Не успевший начаться день - вновь переростает в зимний мрак. В ответах каминного огня, шатаясь бреду к креслу, тяжело орускаюсь в его недра. Сижу так какое-то время. Периодически то тут, то там мелькают слуги, но убедившись что со мной все в порядке - уходят по своим делам.
В очередной раз выныриваю из тягучего беспамятства, ощущаю в руках какую-то вещь.
- Конверт? Конверт... - надрываю плотную бумагу, ломаю печать не отдавая себе отчёт, достаю депешу и начинаю читать. Слова не хотят складываться в предложения, не с первого раза понимаю смысл, читаю раз, потом ещё и ещё, пока картинка изложенного отчёта не приобретает в моем разуме реальный смысл.
"...господин, похитители, что увезли Вашу дочь, по настоящим данным, предположительно сели в... порту... числа на... корабль, который должен был преплыть в близлежащий ... порт ещё 5 дней назад, 9 числа... месяца. Сегодня мне сообщили, что корабль... попал в полосу шторма и после того, как не появился в... порту в обозначенных срок, в ходе поисковой операции, были найдены его останки прибитые к берегу в районе... Выживших не обнаружено... По предварительным данным, спастись не удалось ни кому...
С уважением, ваш покорный слуга, капитан личной гвардии Теодор... "
- Спастись не удалось ни кому... - последняя мысль от которой потемнело в глазах и защемило в груди, дышать стало нечем и мой маленький внутренний мир бесследно стёрся в одночасье, его поглотила беспросветная, древняя, первозданная тьма. Смерть - как начало и конец всего.
Хватаясь руками за стены, я медленно поднималась в свои покои, в то время как отсветы рыжего пламени танцевали на упавшем на пол листке бумаги исковерканными тенями. Мне было всё равно, в опустелых глазах ни одной разумной мысли, ни одного всполоха жизни, лишь бездна сумасшедшего мировосприятия.
На негнущихся ногах, я добираюсь до своего будуара, механически открываю дверь и вхожу. Меня встречает мрак и тишина. Дверь жалобно скрипнув, закрывается на ключ, а я растворяюсь в своём горе, как сахар на дне горячей кружки, так же, без остатка утопая в апокалипсисе собственной жизни.
***
Юнилия сидела на кровате, обхватив колени руками. В пустом взгляде устремленном в одну точку не было совершенно никаких эмоций. Ни слез, ни криков, ни стонов отчаяния - ни-че-го. Словно восковая неживая фигура, эльфийка совершенно не реагировала на стук в дверь, возбужденые голоса в коридоре, её лицо застыло маской словно бы потусторонней отчужденности, а может то было поглотившее убитую горем женщину безумие. Лишь едва различимое дыхание, да мерно вздымающаяся грудь говорили о том, что сидящая на кровате женщина жива, а не просто истонченная тень, сливающаяся траурным нарядом с завьюженным вечерним мраком.
***
- Господин, Натаниэль! Господин, Натаниэль, госпожа Юнилия заперлась у себя в комнате и не отвечает! В её окошках не горит свет, мы боимся, что что-то случилось! - перепуганная в усмерть служанка, выпалила дрожащим голосом, едва ей разрешили войти и теперь комкая мятый передник, еле сдерживала слезы.
- А ещё, на полу в гостиной где сидела госпожа, мы нашли вот это... - говоря так, служанка протянула герцогу конверт и сложенную пополам депешу.
Отредактировано Юнилия де Кайрас (15.12.2020 17:33:20)
Поделиться1716.12.2020 16:05:33
Богиня довольно танцевала на осколках безмятежной жизни Натаниэля, кружилась, наслаждаясь каждым движением, и вместе с ней колыхался подол пышного платья. За мягкими шагами – громкий хруст, из-за которого по всему телу расползались уродливые черные трещины; из кривых щелей сочилась вязкая смоль – скверна. Она тонкими – однако неиссякаемыми – ручейками стекала вниз, заполняя собой все пространство, где находился Натаниэль, и поглощала его без остатка.
Бледные пальцы мужчины пусть и дрожали, однако все равно крепко сжимали развернутое письмо и конверт со сломанной печатью – эльф без слов смотрел на строки, аккуратно выведенные его капитаном личной гвардии, и не шевелился. Только скользил взглядом, цепляясь за отдельные слова, словно за ними могла скрываться подсказка, способная стать ориентиром во мгле. Однако… в душе – пустота? Слуги не видели уставшем лице Натаниэля ни капли эмоций, среди этих точеных черт не было ничего, словно для мужчины это был… ожидаемый исход. Только они не знали, что внутри души их господина все равно что-то надломилось, оборвалось – перед ними он был таким же, как и до прочтения отчета от Теодора: спокойным, серьезным и… отрешенным.
Сложив конверт, мужчина убрал его за пазуху камзола, а сам обернулся к служанкам:
- Разыщите Мередит, старшую служанку, у нее должны быть ключи от всех дверей: госпожа Юнилия имеет привычку закрываться. И найдите ее как можно быстрее.
Слово герцога – закон. Услышав приказ эльфа, слуги тотчас поспешили удалиться, а сам мужчина направился в сторону покоев его супруги, поднимаясь вверх по лестнице, а затем блуждая по длинным каменным коридорам. В голове царила пустота, мыслей не было, словно кто-то вырезал их тупым ножом, оставив лишь зияющие сквозные дыры. Вместо мыслей – белое полотно… а решить, каким должен быть его следующий шаг, нужно. Нужно решить сегодня.
Остановившись возле двери, Натаниэль занес руку и легко постучал костяшками пальцев по дереву. Глухие удары эхом отскочили от каменных стен и расползлись по ту сторону покоев герцогини, однако в ответ лишь донеслась тишина. Снова стук, и снова ничего. Мужчина выдохнул, опершись рукой о дверь и опустил голову вниз – закрыл глаза, жадно глотая прохладный воздух. Тело начинала пробирать нервная дрожь.
Сколько, сколько раз еще необходимо богине ударить его мокрой плетью по обнаженной спине? Ладонь превратилась в кулак. Сколько несчастий и невзгод она еще преподнесет ему и всей его семье? Зубы стиснулись до мерзкого скрежета. Сколько… Сдавленное шипение сорвалось с уст. Почему богиня настолько кровожадна и зла по отношению к нему?!
За спиной раздались чьи-то шаги, ставшие ледяной водой для эльфа: по спине пробежались мурашки, заставившие мужчину отпрянуть от двери и выпрямиться, одернуть по привычке одежду и обернуться, чтобы предстать перед слугами под личиной непоколебимого герцога.
- Ровинада? – слегка потерянно произнес он, когда по лестнице поднялась эльфийка с крупным телосложением, отточенным в долгих годах тренировок с мечом; следом за ней вышла человеческая женщина с узором из морщин, что тонкой вуалью легли на ее лицо, и с ее появлением Натаниэль устало выдохнул: - Мередит…
- Мне передали, что Вы хотите видеть меня лично, господин Натаниэль, - низким голосом произнесла подошедшая эльфийка и посмотрела на старшую служанку, что искала на связке с подходящий ключ. – И также мне сказали, что госпожа Юнилия очень плоха.
- Да, это так, - герцог окинул взглядом старания Мередит: женщина, звеня ключами, с щелчком открыла дверь покоев эльфийки, за которой простиралась обжигающая темнота; он молча кивнул старшей служанке и посмотрел на Ровинаду. – Надеюсь, твое присутствие рядом с ней поможет ей выкарабкаться из этого состояния.
- Я сделаю все возможно, господин, - отчеканив каждое слово, женщина положила руку на сердце и слегка наклонила голову, желая вселить уверенность в сердце герцога.
Едва ступив шаг в темноту комнаты, мужчина застыл на месте, как каменная статуя, стоило ему только увидеть сквозь полумрак Юнилию: женщина, подобно фарфоровой кукле, сидела на пуховом одеяле обхватив колени руками и устремив пустой – почти что как у мертвеца – взгляд куда-то перед собой. Она не реагировала ни на что: ни на звон ключей в замке, ни на тихий скрип двери, ни на голоса, ни на вошедших в ее обитель людей. Эльфийка словно застыла во времени, словно…
В груди приятно защемило, а заполняя сквозную пустоту сладким наваждением мыслей.
…словно она умерла.
- Юнилия?.. – впервые голос эльфа дрогнул не то от страха, не то зарождающегося трепета внутри сердца, и от этого ему было тошно – противно от самого себя; он, бесшумно ступая, подошел к Юнилии и сел на край кровати, видя, как едва заметно вздымается ее грудь от дыхания. – Юнилия… - повторяя имя супруги, как мантру, он осторожно дотронулся ее плеча – боялся, что она рассыплется от его прикосновения, как цветок из хрупкого хрусталя, но эльфийка никак не отреагировала. – Юнилия, прошу Вас… - Натаниэль сел чуть ближе к своей супруге и, будто бы все еще сомневаясь в собственных решениях, спустя пару секунд заключил герцогиню в объятия, прижав ее к своей груди. – Вы не должны были этого знать, поскольку ничего еще неизвестно: прошло слишком мало времени, чтобы нам всем была известна истинная правда, а делать скоропостижные выводы не нужно, - он медленно провел рукой по спине Юнилии, чувствуя, как пересыхает от обжигающего волнения в горле. – Вы слышите меня, Юнилия? Ответьте…
В ответ – немая тишина, расползшаяся змеями по всей комнате. Герцогиня не говорила: она не хотела говорить, потому что тонула в собственном горе, что захлестнул ее пенящейся волной. Буквально еще немного, еще чуть-чуть, и женщина захлебнется, отдавшись в объятия смерти. И от этих мыслей у Натаниэля чаще забилось сердце. Нервно сглотнув вязкую слюну, он взглянул на Ровинаду и продолжил:
- Юнилия, прошу, поднимите взгляд: это Ровинада, возможно, Вы виделись пару раз – она из гвардии. И с сегодняшнего дня она будет сопровождать Вас как личный телохранитель. Поймите, Юнилия, это не столько моя личная прихоть, сколько необходимость, чтобы… - язык заплелся, запнулся, смяв следующие слова в неразборчивый ком, - защитить Вас.
- Для меня честь быть рядом с Вами, госпожа, - эльфийка, чей голос был подобен стали, встала на одно колено перед герцогиней и склонила голову в повиновении.
Слишком опасно было оставлять герцогиню, по чьим венам тек яд утраты близких, одну, и Ровинада, горда и храбрая воительница, могла стать ее спасением. Могла… Эльф взглянул на Юнилию, вновь провел рукой по спине. По крайней мере, ему хотелось верить, что именно эльфийка, другая женщина, а не мужчина, сможет разделить ее скорбь и спасти душу от страдания.
Поделиться1817.12.2020 00:43:24
[AVA]https://forumupload.ru/uploads/0018/e2/2e/147/t166378.jpg[/AVA]
Комната герцогини хранила траурное молчание, впрочем, как и сама хозяйка, облаченная во мрак, который не посмели потревожить вошедшие герцог и следующая за ним статная женщина-воительница. Осторожный луч света, прокрался робкой полосой, немного отстраняя озверевшую, хищную тьму, скалящуюся из каждого угла своей давящей пустотой. Эльфийка ни как не отреагировала на вторжение, её душа обратилась в запретное царство потустороннего мира, словно бы там она искала утраченный смысл бытия. Она была слепа и глуха к словам своего супруга, её душа совершенно не реагировала на факт его реальности, на то, что он имеет плоть и кровь, терзается душевными муками и искренне сочувствует её утрате. Реальность превратилась в пепел, под слоем которого не осталось того, за что можно было ухватиться метущейся душе, стонущей в забытье от невозможности найти смысл, вернуть разум, возжечь новый огонь. На все слова Натаниэля отвечала лишь скрежещущая пустота в тёмных безжизненных глазах, пустых и бездушных. Ни одного слова не сорвалось с окаменелых уст, не дрогнули ресницы... Герцогиня отдалась своему безумию и кажется, погружалась в него все глубже, кажется, она сама хотела умереть и шла навстречу внутренней тьме.
17 - 21 число Морозного 1 - 4 число месяца Снежного, 2603 год.
***
"... Господин Натаниэль, госпожа Юнилия так и не приходит в себя, она все так же хранит молчание, не воспринимает окружающих, отказывается от еды и питья..."
"... Господин Натаниэль, госпожа пока что, без изменений - все так же плохо, единственное, что вывело её на краткий миг из своего молчания - зажженный свет, который она приказала выключить и не зажигать больше... "
"... Господин, все попытки врача оказались бесполезны, герцогиня не желает принимать лекарства, она или молчит, или отворачивается и твердит одно и то же, как заведенная, пока её не начинает трясти крупная нервная дрожь - "Оставьте меня, я хочу быть одна"... Доктор в отчаянии, она совершенно никого не слышит... "
"... Господин, Юнилия слабеет день ото дня, никакие доводы и уговоры не помогают, она все так же безучастна к происходящему вокруг и продолжает хранить отстраненное молчание. Доктора борются за её жизнь, но она угасает на глазах - не ест, не пьёт и совершенно не спит, только со снотворным, которое возможно ввести лишь через уколы... "
"... Господин, Натаниэль, сегодня все ещё хуже, Юнилия уже два раза теряла сознание... Она совсем ослабела... Доктора разводят руками... Снотворное, плохо справляется с её бессонницей, воду в неё буквально вливают силой... Она все так же не реагирует на чужое присутствие, лишь просит выключить свет, когда зажигают свечи... "
"... Господин Натаниэль, сегодня в покои госпожи приходил Элиот, я не знаю, что там происходило, поскольку ваш слуга был сильно обеспокоен и он попросил всех удалиться по вашему приказу, после чего, я видела яркий свет, что пробивался из-под двери герцогини. По прошествии получаса, мне кажется, я слышала голос Юнилии, после чего, снова о чем-то долго говорил Элиот. Когда он покинул спальню герцогини, она снова попросила выключить свет... "
"... Господин Натаниэль, сегодня госпожа Юнилия впервые поела и попросила не закрывать шторами окна, теперь она смотрит не куда-то в пустоту тёмной комнаты, а в окно. Кажется, она даже слушала то, о чем говорят между собой врачи, которые её посещали, но не могу быть уверенной, она с ними не общалась... Поздно вечером приходил Элиот, в этот раз, свет он не включал, но я явственно слышала пару раз голос госпожи. Визит был не долгим... "
"... Господин, не смотря на сильную слабость, сегодня герцогиня не стала отказываться от снотворного и от таблеток. Так же, спешу Вас обрадовать тем, что понемногу она принимает пищу, хотя та вызывает у неё явное отвращение... Днем заходил Элиот, принёс госпоже цветы, они опять о чем-то говорили в течении часа... Когда я вошла в покои, Юнилия впервые обратилась ко мне и попросила переставить цветы с тумбочки на окно..."
5 число Снежного, 2603 год.
***
Она стояла в вечернем свете нескольких канделябров, зажженных яркими толстыми восковыми свечами. Воск плавился, капал и стекал жирными тягучими кляксами. На столе, заваленном книгами, свитками, ещё какими-то бумагами, царил не свойственный госпоже беспорядок. Сама она была одета в чёрное простое платье, совершено лишенное украшений, изысков - такой привычный вид последних недель, что уже не удивлял никого, словно от прежнего светлого образа совершенно ничего не осталось...
На сахарных изящных плечах лежала вязаная теплая шаль, в которую герцогиня все время куталась, будто её терзал холод, хотя в небольшом уютном кабинете, который принадлежал прелестной хозяйке поместья де Кайрас, было довольно жарко, к тому же, в небольшом камине весело трещали дрова, заполняя пространство насыщенными запахами жженой древесины. За окном было темно. Вот уже который день завывали ветра, а вьюга укутывала все кругом в пелену белого пушистого, но смертельно опасного и холодного покрова. Смешиваясь со мраком, крупные хлопья оседали на стекло, таяли местами и создавали наипрекраснейшие художества наледи.
Исхудавшая, бледная, с впалыми щеками, с почти обескровленными губами, залегшей тенью чёрных кругов под яркими некогда глазами, Элея смотрела на свое отражение в мутном стекле. Словно свеча, она растаяла от переживаний в короткий срок, каждый прожитый день превращаясь в тень от прежней себя. Элея не могла ни есть, ни пить, ни спать, сходя с ума от мыслей за дочь, которую не удавалось найти, которую считали умершей в кораблекрушении. Она ни с кем не разговаривала почти и не выходила из своих покоев, вплоть до сегодняшнего вечера.
На столе, отдельно от всего вороха бумаг, лежало неоткрытое письмо... Среди захламленности и беспорядка, оно не привлекало особого внимания, к тому же, там не значилось ни адресата, ни отправителя...
- Госпожа, герцог де Кайрас скоро к вам подойдёт, я доложила ему, что вы желаете его видеть. - после стука, в кабинете появилась услужливая чернявка, протараторившая свой доклад как на духу.
Не оборачиваясь, Элея кивнула,
- Хорошо. - ровно, тихо произнесла она, отпуская прислугу, продолжая стоять спиной к двери, разглядывая мрак и холод за окном.
Шли минуты, но эльфийка словно не замечала этого, тонкий палец выводил на стекле какое-то имя...
Лёгкое бряцанье дверной ручки и звук шагов, оторвал миледи от бесполезного занятия и мыслей, она обернулась. Изможденное лицо, потухший взгляд, страдание, мука и усталость в каждом немом движении.
- Проходите, Натаниэль, я вас ждала... Хочу с Вами поговорить. - Элея подошла к столу и было заметно, что каждый шаг даётся эльфийке с трудом, ноги дрожат, готовые подкоситься от слабости, а руки цепляются за предметы, не давая упасть.
Тяжело опустившись в кресло, герцогиня смахнула на пол какую-то кипу исписанных листов, книг, свертков - все то, что хоть как-то мешало обзору и могло заслонить фигуру Натаниэля, хозяина этого дома.
Время стучало громким "Тик-так, тик-так" нарушая тишину. Элея замерла. Дрожали свечи, а она молча вглядывалась в лицо Натаниэля. Долго, словно целую вечность, хотя прошла всего пара минут в гробовой тишине.
- Пресядьте, прошу вас. - Элея указала на другое кресло, что стояло напротив, на другой стороне узкого стола.
Отредактировано Юнилия де Кайрас (24.12.2020 20:08:18)
Поделиться1917.12.2020 21:39:00
В мире у всего есть конец. Даже могучая скала, выпятив гордо гранитную грудь и встав, подобно храброму воину, перед сильными потоками ветра, медленно, незаметно для человеческого глаза, будет таять: пройдут тысячелетия, прежде чем холодный серый камень обратится в ничто, осев мелкой пылью на холодной земле. В мире нет ничего вечного.
И поэтому Натаниэль был в шаге от завершения собственной истории.
Богиня, гадко насмехаясь над страданиями винного герцога, безустанно подбрасывала ему тлеющие угли в постель в ночи, со злорадным упоением наблюдая, как они, кусая огненными клыками тонкую ткань белья, выплевывали всепожирающее пламя, оставляющее по всему мужскому телу багровые ожоги. Следом – оскверненная плеть, рассекающая кожу и отравляющая кровь, что разгоняло шумно бьющееся сердце. Мужчина молча корчился от боли – терпел, принимал все издевательства от своей судьбы, но с каждым днем удары по обожженной спине становились яростнее, свирепее и беспощаднее. Они заставляли эльфа, безропотного раба, встать на колени и склонить в бессилии голову, и Натаниэль опускался под натиском обстоятельств, давивших на него свинцовой тяжестью.
Первым ударом, за которым с остервенелым свистом последовал второй, стало исчезновении его дочери и супруги. Третий, воплотившийся в бесконечный кошмар, преследующий герцога в царстве снов, вспорол гнойные нарывы, смешавшиеся с алой кровью. Четвертый заставил жадно глотать воздух, поднимая со дна души вопиющие желания любви с мертвой плотью. От пятого удара тело пробрала лихорадочная дрожь: из тени аристократии, подобно голодной крысе, вылез тот, кто шантажом вынудил мужчину подписать договор о совместном сотрудничестве. Шестой уже ошметками сдирал отслаивающуюся кожу, ведь поиски Вильмы не приносили результатов, а Юнилия заживо умирала от горя. От седьмого вспыхнула еще одна винодельня, обжигающим пеплом осев в груди. И только восьмой, оголив бежевые кости, поставил его на колени – грязные руки, жаждущие легкой наживы, тянулись к испорченной крови его рода – Камилу, опустить голову и с легкостью осознать, что… выход есть, и он до смешного прост: нужно всего лишь, задержав дыхание и зажмурившись, ступить в темноту.
Один шаг, и забудется весь ужасающий кошмар пыток. Один шаг, и впереди ждет только мягкое спокойствие. Один шаг, и… вместо долгожданной безмятежности все тело пожрет паника.
Все оказалось не так, как ласково нашептывало Натаниэлю на ухо отчаяние: стоило только скрученной ткани обвиться вокруг шеи, впиться в нежную кожу, как в сердце огромной волной хлынул страх и ужас приближающегося небытия, заставивший мужчину рефлекторно вцепиться пальцами в сотканную петлю. Вместо слов с дрожащих губ срывался лишь сдавленный хрип – мольба о помощи, вопль о сожалении и раскаянии, что это была ошибка. Ошибка ценою в жизнь.
И кто бы мог подумать, что именно этот немой крик услышит тот, от кого герцог отмахнулся, как от больной дворняги.
Долгожданное забытие наступило, но ненадолго: на день или два, когда течение времени для Натаниэля стало чем-то несуществующим, словно оно было выдумкой стариков. Примерно через столько же воспоминания того дня стали всплывать перед глазами, раскрывая всю грязную правду. Тогда же мужчина, еще с трудом держась на ногах и едва ориентируясь в собственном доме, отправился в резиденцию, раскинувшуюся возле виноградных полей – знал, что там можно скрыться ото всех, спрятаться и жадно упиваться собственной жалостью и ничтожностью.
Только там невозможно было скрываться все время от целого мира – рано или поздно пришлось бы скинуть мантию тени и выйти снова в свет. Этого требовал его статус. Статус герцога, супруга и отца.
***
Одежда с высоким воротом, застегнутым на маленькие крючки, должна была скрыть от любопытных взглядом позорную метку смерти – след от грубой ткани, впившейся в горло, но небольшие кровавые подтеки, мелкими пятнами расползшиеся по белку глаза, невозможно было скрыть ни дорогим костюмом, ни украшениями, ни парфюмом. Это то, что выдавало в нем горькое отчаяние, подтолкнувшее к смерти, и именно поэтому Натаниэль, проходя мимо слуг, смотрел в пол.
Слабость все еще одолевала эльфа: он поднимался по лестнице неспешно, тонкими и бледными пальцами впиваясь в перила, и после нескольких шагов останавливался, чтобы перевести дух – сердце начинало бешено биться, чтобы не позволить истощенному телу упасть на холодный пол без сил. Он шел по коридорам опираясь рукой о стены – чувствовал легкую дрожь в коленях. Мужчина остановился возле нужной ему двери и тихо постучал, предупреждая о своем прибытии и негласно прося разрешения войти. Коснувшись холодного металла ручки, он осторожно отворил дверь.
- Юнилия? – с мягкой, но все же пустой, бесчувственной улыбкой эльф тихо вошел в кабинет Юнилии, где его уже ждала эльфийка. - Прошу простить, что не навещал Вас в последнее время – возникли неотложные дела, требующие моего решения, но слуги каждый день слуги рассказывали о Вашем самочувствии, - голос эльфа был тише обычного, более размеренный, будто бы слова давались ему с трудом. – И я рад, что Вы сейчас чувствуете себя лучше.
Изучающий взгляд скользнул по Юнилии, стоящей буквально напротив него, и мужчина почувствовал, как в ноги ударила дурманящая слабость – точно бы упал, не опрись рукой о ближайшее кресло. В миг дышать стало тяжело, словно на шею вновь легла петля, потому что легкие сжало невидимое нечто. И сердце в панике попыталось пробить ребра.
Юнилия… Ее образ словно сошел с кошмара, терзающего его по сей день, и от этого становилось дурно. Мысли сбивались друг с другом, путались, переплетались между собой, порождая образы, подпитываемые острой паникой. Это снова сон? Очередной кошмар? Тогда где же реальность, если он не может проснуться? Натаниэль через силу сделал глубокий вдох. Или же он все-таки мертв, а это – бред умирающего разума?..
- Простите, - с глупым, неуместным смешком произнес герцог, садясь на указанное эльфийкой место. – Вы хотели со мной о чем-то поговорить, верно?
Поделиться2017.12.2020 22:50:11
- Натаниэль... - голос герцогини разлился мягкими волнами, уже в который раз повторяя имя мужчины и снова повисла пауза, словно Элея не знала с чего начать. Голубые, усеянные словно бы осколками и печалью глаза, снова смотрели в измученное как никогда прежде, лицо герцога. Судорога какого-то искаженного отчаяния прокатилась по лику эльфийки, казалось, ей было особенно больно видеть эти глаза, серые, искореженные невыносимыми ударами судьбы, с полопавшимися капелярами, полукрасные, страшные, опустошенные и усталые на тысячи бесконечных веков вперёд...
- Натаниэль, я хочу извиниться перед Вами, прошу, выслушайте меня до конца не перебивая, я слишком сильно теряюсь в мыслях и поэтому, мне трудно говорить, но я должна принести Вам эту Исповедь. - Элея тяжело и шумно выдохнула, сцепив тонкие пальцы, нервно повела плечами. Бледная, с заострившимися чертами лица, она то поднимала тяжёлый взгляд на Натаниэля, то опускала его вновь, словно не в силах выносить душившие её внутренние терзания.
- Герцог... Натаниэль... - снова несвойственные, новые нотки звучащие в имени мужчины, рассеяли полумрак, а ногти до кровавых полос, вонзились в ладони.
- Я много думала в послдние два дня... Кажется, у меня открылись глаза на многие вещи, которые я раньше не понимала и была слишком себелюбива и слепа, чтобы видеть очевидное. - эльфийка горестно покачала головой, отчего, в свете свечей, несколько белых, широких, седых прядей, стали очень заметны на фоне золота её роскошных волос, убранных на редкость небрежно.
- Я хочу попросить у Вас прощения за все эти годы... - слова застревали в горле, а хрупкие ладони сильнее сжимались в кулаки, марая стол несколькими каплями кровавых рубинов, но эльфийка не давала себе пощады, она продолжала.
- Я всегда думала лишь о себе, Натаниэль, никогда не считаясь с Вами и Вашими чувствами, никогда! Слышите меня? - голос тонким всполохом словно бы полоснул тишину и опал на шёпот.
- Всегда и во всем я винила Вас, редко утруждаясь самобичеванием, искренне полагая, что делаю все возможное, чтобы наладить наши отношения, на самом же деле, никогда их не понимая! Безумная... Я не хотела узнавать Вас по-настоящему, не старалась проникнуться Вашими чувствами и Вашей болью... А Вы... А ведь... - Элея не выдержала и отвела взгляд, голос совсем сел и мелко задрожал.
- Вы никогда не жаловались... А ведь Вы, Вы всегда были одиноки... Я понимаю это только сейчас... Вильма, она была для меня всем, она была моим светом, моим счастьем, а Вас... Оскорбленная своими амбициями, в непомерном тщеславии, что породило проклятое общество верховной аристократии, я просто вычеркнула из нашей с дочкой жизни. - тонкая полоска хрусталя, скатилась слезинкой по мертвенно-бледной коже.
- Если бы я искренне старалась поверить Вам, войти в Ваше положение, понять то, чем Вы дишите и живёте... теперь я понимаю, все могло быть совсем по-другому и мы не причинили бы друг другу столько боли... Я не причинила бы столько... - глаза преисполненые раскаяния и душевной муки посмотрели на герцога, пожалуй впервые так глубоко раскрывая душу их обладательницы.
- Натаниэль. Вы всегда следовали чувству долга, всегда неукоснительно выполняли свои обязательства передо мной и обществом, мне не в чем Вас упрекнуть. Я знаю, знаю, что Вы сделали все возможное, чтобы спасти меня от смерти и найти мою... И вашу дочь... Прошу Вас, не вините себя ни в чем, так сложилась судьба и мы не боги, чтобы её изменить. Вы вправду сделали все возможное и даже больше... - голос Элеи осекся, она снова глубоко вдохнула и выдохнула, сдерживая слезы, а потом, достала из нижнего ящика стола конверт, конверт из дорогой бумаги, и положила на середину стола, удерживая одной ладонью. Молчала. Смотрела на эльфа и словно опять о чем-то думала. А тени на окне дрожали жёлтыми световым дорожками, а наледь плела тонкое кружево на вычерченном имени... Спустя три удара сердца, герцогиня медленно и тяжело поднялась, оставляя пока что конверт и обогнув стол, приблизилась к своему супругу. Истонченная рука плавно поднялась, осторожно легла на щеку мужчины, а затем, Элея взяла лицо Ната в обе ладони, оставляя на его коже кровавые капельки. Она смотрела в его глаза, просто смотрела, чуть склонясь, словно видела впервые, будто так могла прочесть его мысли, его душу.
- Натаниэль, я больше не причиню Вам боль, я больше не хочу жить в этой ужасающей лжи, бесконечной и погибельной, не хочу озираться на то, что скажут аристократ и прочие злые языки, я бесконечно от этого устала. - произнесла она, осторожно удерживая эльфа и глядя прямо в его глаза.
- Я знаю, Вы устали тоже, устали гораздо больше меня, устали так, что... - лёгким движением ладонь соскользнула с щеки мужчины и довольно быстро, но осторожно отогнула край его высокого ворота, оголяя жуткий след от верёвки. От увиденной картины, эльфийка вздрогнула и прикусила нижнюю губу, чтобы болью отрезвить себя, не поддаться волне жалости и раскаяния до бесконечного потока слез. Слезами было не возродить пепелище, на котором оказались эти двое - заложники чужих мнений и собственных ошибок. Уже было слишком поздно.
- Вы никогда больше не должны этого делать! Ни - ког-да! Натаниэль, слышите меня?! - голос Элеи дрожал, в глазах стояли слезы, а кончики пальцев осторожно коснулись уродливых кровоподтеков несколько раз, словно мимолетно лаская. Секунда и герцогиня уже отпрянула от эльфа и обойдя стол, снова села в свое кресло. Было видно, что она еле сдерживается, что слезы прозрачным хрусталем дрожат на кончиксх ресниц, но герцогиня ещё не закончила, она не могла позволить себе заплакать.
- Натаниэль... - словно бережная ладонь, её голос гладил, обволакивал это имя теплотой и раскаянием.
- Сегодня я уезжаю в поместье де Витроль. - в который раз эльфийка вскинула руку в удерживающем от высказываний жесте,
- Я ещё не закончила, дослушайте же меня до конца, я должна Вам все рассказать. Прошу... - запечатанный восковой печатью конверт, был подвинут ближе к эльфу, что сидел напротив, а Элея страшилась поднять свои глаза, испытывая чувство непомерной вины.
- Мои вещи уже собраны, остался лишь этот кабинет. - рассеянный взгляд мазнул по сторонам, словно прощальный солнечный луч на закате дня.
- Сегодня, до полуночи, я уеду... Я знаю, что не смогла стать частью Вашей души и ни капли не облегчила Вашу боль утраты, лишь усугубила её... Натаниэль, в этом конверте - разводное письмо. - быстрый взгляд из под ресниц.
- Там я излагаю на суд высшего света причину, по которой Вы вправе отказаться от меня. Причина эта - бесплодие. Не волнуйтесь, Вас ни кто не осудит, если вы разведетесь с той, кто не может дать вам наследника, поэтому, Ваша честь не пострадает, а о моей, о моей не переживайте, я больше о ней так не пекусь. Будь проклято это общество! - в сердцах прошепела тихо и с нотками гнева измученная эльфийка.
- Герцог, я прошу Вас только об одном... - и снова пристальный взгляд, полный смуты и хаоса.
- Постарайтесь стать счастливым! Я больше не напомню Вам о себе, все виноградники и все Ваше имущество - мне ничего не нужно, Всё остаётся Вам, в письме я безоговорочно соглашаюсь на все условия, ничего не требуя. Только одно мне обещайте, когда в Вашей жизни появится та единственная, кто сможет сгладить боль, кто пролёт свет в Ваши глаза, подарит радость истерзанному сердцу - подпишите это письмо! Прошу Вас, женитесь ещё раз, но теперь, когда Вашей гордости, Вашему поместью и делу всей жизни ничего не угрожает, найдите счастье с той, кто сможет его Вам дать. Введите её в этот дом, пусть он наполнится смехом и красками! - герцогиня дышала рвано, словно боясь, что задохнется и не успеет договорить, будто бы не хватит сил.
- За меня не беспокойтесь, я буду ухаживать за своей старой матерью, в конце-концов, ей сейчас тоже тяжело. Со мной ничего не случится, я буду жить дальше, поэтому, пусть на Вашей душе наконец наступит покой и ей станет легче. Таково моё решение, Натаниэль, такова моя правда. Мне искренне жаль, что спустя больше двадцати лет, я признала свои ошибки только сейчас. Простите меня. Простите и отпустите... Так будет легче и Вам и мне... - последнее было сказано уже еле слышно, словно бы силы медленно оставили эту хрупкую плоть и теперь, Элея сидела опустив плечи и сгорбившись, склонтв голову на руки, беспомощно, словно невидимая длань старости внезапно простёрла над ней свой покров.
Поделиться2118.12.2020 13:27:58
Оказавшись перед своей супругой, мужчина, не стирая безэмоциональной улыбки с лица, смотрел на эльфийку и слушал. И чем дольше слушал ее, тем сильнее таяла, подобно восковой свечи, эта пустая улыбка, оставляя после себя лишь неописуемую тяжесть, сковавшую сознание стальными цепями: он видел, как мучается Юнилия, как терзают ее голодные мысли-звери, но ничего не мог с этим сделать – женщина уже все давно решила и для себя, и для него.
Когда она оказалась рядом с ним, заглянула в его глаза, обхватив лицо герцога кровавыми ладонями, на мгновение взгляд мужчины прояснился. Он смотрел на герцогиню, не в силах вымолвить и слово, но когда ее холодная рука скользнула за высокий ворот кафтана, коснулась уродливой метки удушения, Натаниэля тотчас пробрал холодный пот. Он отвернулся от лица эльфийки и хотел было смахнуть с шеи ее пальцы, с раскаянием ощупывающие грубые следы скрученной веревки, однако только перехватил ее кисть и… сразу же отпустил – она сама отпрянула от него, заканчивая свою речь.
- Юнилия, Вы просите от меня невозможного, - произнес герцог, под давлением слабости вставая с кресла, - но я все равно подпишу его, потому что именно этого Ваша душа требовала все двадцать лет нашего брака, - устало выдохнул Натаниэль, опершись руками о край стола. – Как только Вы отнесете его, нас не будет связывать больше ничего, кроме тени моей фамилии... – забрал письмо и вскрыл конверт, ломая алую печать; он помотал головой из стороны в сторону и продолжил, не позволив герцогине вставить и слово возмущения, способное взрастить в его сердце семена сомнения и неуверенности. – Нет, Юнилия, я его подпишу именно сейчас, потому что не смогу выполнить Вашу просьбу: такой, как я, неспособен никого любить и также обречен на вечное страдание.
Он вынул из конверта сложенное пополам письмо, развернул его и, посмотрев на чернильные строки слов, почувствовал обжигающую горечь в горле. Герцог слабо усмехнулся, скользнув безжизненным взглядом по листу до места, где должна была расцвести его подпись. Все было как во сне… за исключением одного – он позволит ей уйти. Добровольно.
Натаниэль прошел за часть стола, где стояли неубранные герцогиней письменные принадлежности. Встал, словно собираясь с мыслями, и положил письмо перед собой. Дрожащей от усталости рукой мужчина поднял гусиное перо, окунул его заостренный кончик в склянку с чернилами и коснулся им желтого листа, с тихим шорохом и шелестом выводя витиеватым почерком собственное имя, фамилию. Замерев на мгновение, будто бы наблюдая за тем, как медленно высыхала на шершавой поверхности бумаги черная жидкость, он осторожно убрал руку от письма и заметил небольшое пятно-кляксу. Выдохнул – ничего, не страшно. Эльф поднял документ со стола и… не протянул его сидящей рядом эльфийке, а вместо этого заговорил, лишь слегка сжимая край бумаги обескровленными пальцами:
- Я... не прошу Вас меня понимать, не прошу сочувствовать, но прошу выслушать меня перед тем, как Вы покинете эти стены раз и навсегда, - голос мужчины дрожал, словно натянутая до предела нить, готовая вот-вот лопнуть от натуги, но даже так Натаниэль пытался изо всех оставшихся сил держаться прямо – как учили его родители. Это была его привычка. - Это будет моя последняя просьба.
Он вновь направился в сторону кресла и, положив письмо на стол рядом с собой, сел. Наклонив корпус и опустив руки на колени, Натаниэль молчал – только тяжелое дыхание угнетающе скребло по стеклу тишины. Стук сердца, в панике бьющегося в клетке из ребер, гулким эхом отдавал в ушах, заставлял пульсировать виски и поднимал со дна души парализующий страх. Эльф сжал пальцы, поджал губы и закрыл глаза. Сложно, сложно раскрыться, если жизнь заставляла сжиматься и скрываться. Сложно переступить через себя, представив перед Юнилией образ собственной жизни. Сложно… но необходимо.
Горечь сковывала горло, мешала дышать: мужчина, коснувшись изуродованной веревкой шеи, провел рукой по ней, пытаясь сглотнуть вязкую слюну. Сделал рваный вдох и заговорил, не поднимая головы.
- В детстве я… видел смерть. Смерть женщины, упавшей в объятия снега, с открытыми пустыми глазами и белеющей кожей. Она была прекрасна, ужасно красива, и я невольно запомнил этот образ смерти, что продолжает преследовать меня по сей день. Сколько раз бы я не вспоминал тот миг, каждый раз мне становилось дурно от собственного восхищения перед смертью, перед… ней. Вы меня не поймете, никто не способен понять, но мысль о том, что она словно застыла во времени, сводила с ума: ее красота больше не сможет увянуть, как капризный цветок, она останется в памяти у родных и близких неизменной. И всякий раз я искушался сильным соблазном прикоснуться к ней, как к дорогому янтарному украшению. Знали бы Вы, Юнилия, как тогда билось мое сердце и как оно все еще трепещет в груди, когда я вижу мертвые тела. Ни одна живая женщина не вызывала во мне столько чувств, сколько...
Дышать стало невозможно – грудь раздирало пламенной болью изнутри, обжигало легкие, вынуждая эльфа жадно глотать воздух. Было тяжело мыслить, а говорить – еще сложнее: дрожащий от нервного напряжения голос стал стихать, переходить в едва слышный шепот. Руки тотчас закрыли лицо, скользнули по нему вниз, словно пытаясь смахнуть с него пыль страха. Эльф выпрямился, испуганно уставившись в стену. Нет, нужно было идти до конца. Нужно было рассказать все, чтобы Юнилия знала ужасающую правду о нем – этого поступка требовала измученная душа.
- Я боялся сближаться с Вами, Юнилия, - Натаниэль поднял свой взгляд, полный беспомощности и жалости, на Юнилию, - боялся и Вас, и самого себя, потому что... потому что Вы похожи на тот сводящий с ума образ, - не вынес, не вытерпел – вновь отвернулся, потупив взор. – Да, это правда, что я решил взять Вас в жены из-за личных и эгоистических соображений, ведь я не смог — и, думаю, никто другой на моем месте тоже не смог бы — вынести вида дома, что медленно обращался в прах. Выращенный в семье, где чувство долга и обязанностей стояло выше личных чувств, я был свято уверен, что справлюсь с новой ролью супруга и отца, но стоило только мне увидеть Вас и провести с Вами первые дни вместе... как осознал, что глубоко ошибался, - он сжал руки в кулаки, но следующую секунду их расправил: поднес одну руку к груди, а второй стал нервно дергать металлическую запонку на рукаве. – Все эти годы я сторонился Вас, пытаясь бороться с сами собой: боялся, что животные желания могут взять надо мною вверх, и тогда причиню Вам вред. Я не смог стать Вам супругом, и поэтому дал взамен Вам свободу: будь у Вас любовник или даже несколько на стороне, я бы об этом узнал, но не был бы против — Вы могли найти утешение в ком-нибудь другом. Могли, но... почему-то не захотели. Я также был готов потакать любой прихоти, даже самой абсурдной, но и даже здесь Вы проявили волевой характер, отказавшись от моей помощи.
Герцог опустил руки обратно на колени и замолчал. Он пытался сквозь грохот собственного сердца поймать ускользающие мысли, но получалось ухватиться за этот тонкий хвост-нить не сразу. На несколько секунд в кабинете эльфийки повисла давящая гробовая тишина, прежде чем мужчина, собиравшись с остатками сил, продолжил говорить.
- Когда же родилась Вильма, Вы знали, что я был огорчен, но Вы не знали причину этой печали — боялся, что она будет похожа на Вас. И все же стала, - впервые за весь свой монолог Натаниэль мягко улыбнулся, несмотря на застывшее страдание в глубине серых глаз. – Стала Вашей копией, такой же прекрасной, подобно зимней розе.
Хозяин поместья поднялся с кресла и взял письмо в руки, сложив его и вновь спрятав его в конверт. Взгляд застыл на сломанной печати, до которой он невольно захотел дотронуться, почувствовать твердость рыхлого воска, потому что обратного пути не было. Ни для кого. Уже слишком поздно оглядываться назад.
Он повернулся к Юнилии и, затаив дыхание, заглянул к ней в голубые глаза с надеждой и отчаянием, бурлящими в его душе. Сделал первый шаг к ней навстречу, маленький и неуверенный.
- Будь я мужеложцем, все было бы проще, но нет... судьба велела мне любить только смерть и вожделеть только ее. Знали бы Вы, Юнилия, сколько ночей я провел стоя на коленях, обращаясь к небесам с мольбой о помощи, но вместо нее я лишь терпел насмешки.
Подойдя к Юнилии ближе, он встал перед ней, застыв в немой нерешительности. Смотрел на нее долго и пристально, пытаясь успокоить собственное сердце, что каждым ударом разносило по всему телу сильную слабость, частым дыханием.
- Я исполнил Ваше прошлое желание, точнее, желание Вас из прошлого — Вы знаете обо мне то, что я никогда бы не осмелился рассказать другим. Поделился с Вами той ношей, которая давит на меня всю жизнь, и теперь Вы вольны распоряжаться с этим знанием так, как считаете нужным. Я отпускаю Вас, Юнилия, теперь Вы свободны от Ваших обязательств и меня, - он вложил конверт в женские руки. - Найдите свое счастье после стольких лет мучений, Вы этого заслуживаете, не я, и… прощайте.
Поделиться2223.12.2020 15:16:52
[AVA]https://forumupload.ru/uploads/0018/e2/2e/147/t396073.jpg[/AVA]
Казалось, что сил просто не осталось, не осталось даже на самое простое и незамысловатое движение, даже на простой взгляд. Элея слышала, как тяжело прошуршала ткань дорогого костюма, это Натаниэль поднялся с кресла, а затем, он заговорил. Его голос пробирал до костей, словно эллектиреский ток колол где-то внутри мелкими иглами. Эльфийка медленно отняла лицо от перепачканных ладоней, устремляя взгляд на своего супруга претсполненный вопящей боли раскаяния.
- Невозможного? - прошептали губы совсем неслышно, кажется, они даже не шевелились, движение выраженное лишь в мысли.
- Вы не подпишите его? - дышать стало горько и в то же время, необъяснимое чувство смутной надежды, отравленной сладости, что вязко сластила язык, а вдруг сейчас Натаниэль скажет, что она ошибается, что, если она заблуждается? Герцог всегда был рассудителен и сдержан, возможно ли, что она ошиблась в своих выводах.
- Пусть оно будет так. - сжав ладони, подумала Элея, надеясь на отказ, одновременно желая его и нет, чувствуя дрожание сердца, которое уродливо стенало внутри, не понимая, как жить дальше, что делать дальше, ведь мир кругом...
В её мыслях, что крутились чёртовым колесом уже который день, все было хоть как-то понятно и обоснованно, она вправду много думала о прошлом и вот кажется нашла ответ, придумала себе его и потому, очень боялась другой правды, ведь это была лишь попытка к осознанию, но далеко не правда...
Прерывая невольные внутренние мучения, что терзали воспаленный рассудок эльфийки, Натаниэль дал свой ответ... Надежда рухнула. Комнату словно поглотила наползающая тьма...
Натаниэль отпускает её?..
Бледное лицо герцогини исказилось горестной маской, потухший взгляд отражаясь все теми же чувствами раскаяния и боли всматривался в изуродованное непомерной усталостью лицо супруга... Бывшего супруга...
- Натаниэль... - на выдохе, еле слышно воскликнула она, видя, как мужчина ломает печать и даже потянулась дрожащий рукой, словно желая остановить эльфа, как-будто, то ломали не печать, а всаживали острый клинок в трепещущее сердце, её сердце, вспарывая тонкую плоть.
- Но, как же... Уже? Так скоро... - безвольно рука упала на стол, а из глаз скатилось несколько крупных солёных капель...
Что ж... Он её ни капельки не любит. Желает избавиться от неё, словно от ненужного хлама, прекрываясь фразами о том, что никого не сможет любить. Никогда... Теперь все решено... Она ошибалась куда больше и куда сильнее, да он просто ненавидит её?.. Возможно так и есть... Да-да, герцог устал, он желает прекратить все немедленно! Сейчас!
- За что ты со мной так? - хотелось прошептать эльфийке, но слова вязли в горле, дрожали на кончиках бескровных губ... Она готова была уйти, готова была признать за собой двадцать лет поражений, недопониманий, боли... Но вот так? Вот так быстро расстаться со смутной надеждой на то, что герцогу не все равно, в тайне рассчитывая хотя бы на его дружбу, хоть какие-то чувства кроме отчуждения... Ведь... Он почти один у неё остался, тот, с кем связанно все в её прошлом и призрачная память о дочери... Ещё мать... Но и та была бесконечно далека, совсем далека... Чувство тоски, ненужности и целого океана одиночества поглощало утопающую душу эльфийки и хотя она сама написала это письмо, все же не так скоро надеялась быть вычеркнутой из чужой жизни... Не так быстро... Не сейчас...
Как в призрачном сне, тень Натаниэля казалось суровым палачом, что решил собрать кровавую жатву и вот, рука мужчины уже окунает острый край пера и ставит чёрными письменами приговор. Словно повешенная, Элея хватает ртом воздух, не в силах закричать, снова закрыться руками от лицедейства, что происходит и в который раз ломает её изнутри...
Элея не успела увязнуть в висельной петле тоски, чёрных гнетущих мыслей, без остатка теряя себя, что мешали дышать - голос герцога вывел её из внутреннего мрачного похоронного марша, заставляя вслушаться в смысл дальнейших слов.
- Я... не прошу Вас меня понимать, не прошу сочувствовать, но прошу выслушать меня перед тем, как Вы покинете эти стены раз и навсегда... - словно в крышку гроба вбили последний гвоздь, так же слова Натаниэля завершили начатое. Элея ссутулилась, словно сломленная тонкая лоза, в который раз роняя голову на грудь...
- Навсегда. - эхом отозвался вмиг помертвевший шёпот и без того до сих пор еле уловимый.
- То есть... Совсем... - обхватив себя руками, чуть дрожа, произнесла герцогиня, чувствуя почти такое же безумие, как после смерти Вильмы и это безумие снова тянуло к ней свои кривые, костлявое, скрюченные руки.
- В детстве я… видел смерть... - продолжил её бывший супруг, ему тоже было не легко, говорил он с каким-то внутренним надрывом, снова заставляя словно ошпаренную кипятком, кидаться душу Элеи из крайности в крайность, из одного чёрного угла подсознания в другой, из одной беспросветной пучины в другую.
- Ни одна живая женщина не вызывала во мне столько чувств, сколько... - меж тем, исповедь герцога становилась все более откровенной, а эльфийка так и застыла, словно стеклянная статуя, широко распахнув глаза.
Это была чудовищная правда! Просто вопиющая! Кромсающая на мелкие ошметки разом все прошлое эльфийки и её настоящее! Ещё одна исковерканная жизнь, полная одниночества, страха, отвращения и бесконечного горя усталости... Пленник, Натаниэль оказался пойман случайностью, распят совестью и собственным пороком, был унижен и поругаем сам собой, но справится не мог. Раб и заложник прихоти судьбы... Всегда один... Без права на жизнь, преисполненный тяжёлой правды, одурманенный унизительной и пагубной заразой вечной бесчувственности и стылой красоты, что изводила эльфа год за годом, пока не подвела к могильной черте, словно он и сам стремился слиться с тленом, увековечить себя на миг в хладном прикосновении вечности, а затем, стать ни чем: смрадом и гнойными червями...
- Боги... О, боги... - только и шептали губы, на самом деле в реальности гнетущих откровений, герцогиня так и сидела сломленной куклой, с остекленелым невидящим взглядом, рассматривающим черную ткань простого платья, словно вновь поднять породистую голову, гордо вздернуть точеный подбородок - уже не дано.
Элея терялась, не могла ухватиться ни за одну мысль, чувства рвали её на части! Одно, что понимала эльфийка - все было ещё ужаснее, чем она могла предположить себе в самых страшных домыслах. Натаниэль был обречён! Его выбор - смерть! Он никогда не был и не мог быть, и не будет счастлив! И дело не в ней, не в Элее, все с самого начала было погребенно под тленом его безответной любви к хладным телам... Любви к смертельной красоте... А с ней... Он просто старался оставаться "человеком"...
- Вот почему... Почему Вы всегда один... А я так хотела, чтобы пусть другая, пусть ценой измены, но спасла Вас от меня... А оказывается, спасать нужно было Вас от себя самого... - сиплый выдох...
Герцогиня заблудилась в лабиринте выводов, не знала что должна чувствовать и как поступить, ей нужно было время, время чтобы понять и разобраться во всем.
А Времени подумать не было, сознание отказывалось верить, а ум анализировать... Элея, словно погребенная волнами, уже не различала где свет, а где тьма, лишь чувствавла, что идёт прямиком на самое дно.
- Вы похожи на тот сводящий с ума образ, Юнилия... - герцогиня медленно подняла взгляд, встречаясь с исступленным, больным, лихорадочно блестящим в огненных ответах канделябр взглядом супруга.
- Похожа... Словно жалкая тень, таящая при свете дня... - каким-то глухим, не своим голосом откликнулись герцогиня...
- Я даже завидую им... Тем, кого вы... Любили... Больной и запретной страстью... - горькая улыбка появилась и тут же пропала на бледных губах.
- Наверное... - словно калейдоскоп промелькнули годы, годы безуспешных попыток добиться расположения друг друга, взаимопонимания, сложить разрозненные части себя, склеить вопреки невозможности, просто потому что так было надо, так было бы правильно, так ни кто бы не осудил...
– Все эти годы я сторонился Вас, пытаясь бороться с сами собой... - нервно и сбивчато продолжал Натаниэль, потирая жуткий след от верёвки на собственной шее, а Элея, словно завороженная, просто смотрела на этот страшный факт того, что не смогла уберечь, помочь, понять... И только теперь, на пепелище обеих судеб, она узнала того "человека", за которого вышла замуж... Винила ли она его теперь, зная всю правду? Жалела? Раскаивалась? Бог весть, эльфийка была изуродованна внутренне и опустошенна, словно все разом рухнуло и предавило её непомерной тяжестью горя, утрат и правдивых истин.
- Я отпускаю Вас, Юнилия, теперь Вы свободны от Ваших обязательств и меня... - в ледяные и безвольные пальцы втиснули конверт. Молчание затягивалось, словно герцог чего-то ждал, медлил, а Элея застыла, не в силах вымовить и слова. Она не знала, что сказать, все слишком внезапно навалилось на эти хрупкие истонченные плечи. Но не было в её глазах презрения, укора, праведного негодования или гнева, просто пустые льдистые озера, подернутые туманом неосознанности, растерянности, одиночества и боли.
- Натаниэль... - робко прошептали пересохшие губы, когда эльф развернулся и чёрной тенью устремился к выходу.
- Неужели все так закончится? - в висках стучали по венам мысли, мысли немого сожаления?
Элея не помнила, как в кабинет вошли слуги, как упаковывали её личные вещи, лишь смутно запечатлела в памяти, как машинально взяла со стола второй не распечатанный конверт и вместе с разводным письмом убрала в дорожный саквояж.
Она уходила из этого дома, дома, что вобрал в себя часть её жизни, её души, её воспоминаний... Казалось бы, теперь герцогиня вольна начать все с чистого листа, она уже независима и не бедна... Но радости Элея не чувствовала, лишь оглушительную пустоту внутри себя. Со смертью дочери, она словно умерла, а искреннее покаяние, которое она испытала по отношению к своему супругу, удержали её на грани жизни: Элея хотела искупить вину, словно смутный маяк, нарисовала себе цель, но сейчас все пропало. Её мир снова охватила беспросветная тишина одиночества, отчаяния, ненужности. Опустошенности.
В большую повозку уже снесли все самое необходимое... Многого герцогиня не взяла с собой... Большинство вещей так и остались в комнатах эльфийки и её дочери, так и маячили отголосками их незримого присутствия, все ещё хранили их тонкий аромат тел.
Последний прощальный взгляд, долгий и томительный... Будто эльфийка все ещё не верила в то, что собиралась сделать, словно ещё надеялась остаться, что события последнего месяца - просто дурной сон. Но, нет. Дом мрачно светил лишь несколькими жёлтыми глазницами, укрываемый белой пеленой колючкго снега.
- Время. Просто нужно время. - прошептали тонкие губы. Сейчас Элея слишком запуталась, слишком устала и ослабла и задача сложных выводов была сверх её скудных сил, но потом, совсем скоро, она постарается разобраться в себе, переосмыслит все произошедшее.
- Так будет лучше. Пускай... Пускай все так и будет... Я уеду - герцогу должно стать легче, он больше не обязан нести за меня ответственность.... Конечно.... Так будет легче... - развернувшись, герцогиня села в карету. Под завывание ветра в тёмную стылую ночь сорвались кони. Всё было решено. Всё было кончено...
Все что останется - |
- лишь бездна пустоты..." |
Отредактировано Юнилия де Кайрас (26.12.2020 16:17:56)