Следующий день вышел напряженным. В разных уголках Тор-Шолле вспыхивали очаги недовольства, устраиваемые городскими жителями. Люди и нелюди, поглощенные страхом за собственные жизни, предались безумной панике и оступились, упав в бездну отчаяния: бессмысленные драки с защитниками короля, перерастающие в настоящие побоища, становились отвратительной обыденностью, на которые многие закрывали глаза.

Беспорядки подобно чуме охватывали город, и маршал не успевал отдавать одни приказы отрядам королевской стражи, что метались по улицам, как взмыленные лошади, как ему поступала информация о новых очагах в совершенно других районах Тор-Шолле. Алан уже сбился со счета, сколько раз за день ему приходилось летать с юга на север и с севера на юг, а измотанный и уставший вид его любимицы, в которой жизнь всегда била буйным ключом, под конец дня служил самым лучшим ответом — не мало, однако сам страж не чувствовал этого — был поглощен терзающим ожиданием встречи с Альбионой.

В полупустой комнате, в которой стоял противный запах старого дерева, было прохладно: сквозь оконные щели пробирался вечерний ветер и, заставляя оконные стекла дребезжать от собственного дыхания, заунывно гудел где-то в коридорах здания королевской стражи. Блондин, перебирая пальцами по узкому подоконнику, выглядывал в окно, вперившись взглядом в серо-малиновое небо, по которому бежали стаи пушистых облаков. Они расползались в стороны, сливались воедино или вовсе растворялись в пустоте. Молодой генерал, поджав губы, хмыкнул и направился к закрытому сундуку и вытащил оттуда толстую накидку из овечьей шерсти; она была темно-коричневой, а ее подол развевался при каждом широком шаге стража.

В душе проросло зерно опасения, что погода, словно капризная барышня, разольет густые чернила на его планы, поставит жирную точку на задуманном, и от этого становилось не по себе. Пальцы крепко сжали крышку сундука, а сам парень потупил взгляд, утопая в собственных мыслях. «Будь, что будет», – тяжело выдохнув, он закрыл сундук и, набросив на плечи накидку, подошел к столу, который был усеян различными бумагами, как лесная поляна — цветами. Он открыл ящик и вытащил оттуда небольшой сверток. Развернув и осмотрев то, что в нем находилось, страж спрятал его за пазуху, после чего вышел из собственной комнаты, быстрыми шагами направляясь к выходу.

На улице действительно было прохладно: ветер, словно обиженный ребенок, сразу же набросился на Алана и начал дергать его за волосы и за одежду, отчаянно толкая того в спину, но парень лишь поморщился от этих жалких попыток сдвинуть его с места и, укутавшись в накидку посильнее, направился к назначенному месту встречи — медной статуи дракона, что раскинул свои крылья на перекрестке. Чем дальше он шел, тем меньше становилось на витиеватых улицах людей и нелюдей: каждый из них, спотыкаясь в полумраке о разрушенные дороги и выбитые ямы, торопился успеть домой до того, как погаснут последние лучи солнца — боялись столкнуться лицом к лицу с тем, что так долго скрывалось во тьме. Густая пелена тишины медленно опускалась на город, готовившийся ко сну.

Небесное светило таяло, как зажженная свеча: оно медленно, неспешно уходило за горизонт, окрашивая ближайшие синие лоскуты неба в багряные краски. Алан выдохнул полупрозрачное облако пара и вновь укутался шерстяную накидку. Он стоял в ожидании, вскинув голову, возле той самой медной статуи, рассматривая раскрытую пасть дракона, усеянную множеством острых зубов. Величественный памятник, поставленный в честь приручения первого дракона, нельзя было не увидеть, но сердце сжималось от волнения, что переполняло его — вокруг не было никого, кроме него самого.

Может, она забыла? Или же те слова были простой вежливостью, а ее истинные чувства разнились с теми, что испытывал страж к знахарке? Много, много мыслей целым роем кружились в голове и сбивали с толку: они спутывали все, вытягивая из закрома сознания опасения, а сами, довольно ухмыляясь, скреблись в душе, оставляя на невидимых стенках огромные обжигающие царапины. Алан носком ботинка ковырнул землю и сел на широкий каменный фундамент, где гордо возвышался медный дракон. Она должна прийти, должна.

Наверное…

Страж тяжело выдохнул и поежился от холодного ветра, что свирепо завывал под медными крыльями величественного дракона, сильнее укутался в шерстяную накидку. Он снова окинул взглядом пустынные дороги, медленно исчезающие в тумане опускающегося сумрака, отчаянно желая увидеть среди городских теней знакомый силуэт, как только до его ушей донеслись чьи-то глухие шаги, но… нет: надежда, сплетенная с волнением воедино, сменилась жгучим разочарованием, стоило только приближающему силуэту стать больше, шире и грузнее – это был мужчина, быстро скрывшийся меж каменных домов. Алан опустил голову, потупив взгляд в сырую землю.

Впервые за долгое время парень ощущал себя не в своей тарелке, так по-детски, по-мальчишечьи: стараясь сдерживать все свои эмоции под контролем и теряя самообладание только из-за сводящего с ума гнева, страж теперь сидел как на иголках, прислушиваясь к малейшему шороху и одежды и стуку каблуков. Алан волновался, и это чувство, заставляющее сердце шумно биться в груди, лишь овладевало им несколько раз, где один из них – ночь перед экзаменом на становление полноценного стража. Он, закрыв глаза на мгновение, провел рукой по лицу, будто смахивая с него все волнение и усталость, выпрямился и вытащил из-за пазухи тканевый сверток, который осторожно раскрыл.

Среди серых складок ткани лежала заколка, длинная шпилька из чистого серебра, на верхнем кончике которой был выкован небольшой дракон, украшенный голубыми камнями – топазом. Блондин приобрел ее после случайной встречи с торговцем, произошедшей прошлым вечером после того, как он отвел Жемчужину в драконник. Увидев украшение, что играло бликами в исчезающих лучах солнца, Алан без сомнения купил его, представив Альбиону с ней. Да только сейчас, держа серебряную заколку в руках, его начинали медленно терзать сомнения, а правильно ли он поступил – темнота уже расползалась по всему Тор-Шолле, а он… продолжал одиноко сидеть на ледяном камне под мордой медной статуи дракона.

- Алан! – Парень вздрогнул, как только знакомый – и столь ожидаемый – голос разрезал гнетущую пелену тишины, и в спешке убрал заколку, свернутую в ткань, обратно за пазуху.

Страж поднял голову и, увидев перед собой приближающуюся Альбиону, резко встал и сделал пару шагов навстречу знахарке. Опасения, что гнилыми когтями рвали его душу, рассыпались в прах, и по всему телу разлилась теплым молоком легкая радость, отдающая сладким волнением в груди. Алан рассматривал девушку, потерявшись в собственных мыслях, в которых крутилось лишь одно: «Не забыла, пришла», а затем его предательски кольнула тонкая игла неловкости – понял, что все это время молчал.

- Ничего, - ответил генерал, отведя взгляд куда-то в сторону, а затем – на знахарку. – Я… хорошо. Теперь точно хорошо. А… ты как? Нормально добралась?

Детское волнение и капля смущения, что крохотным пламенем горело в груди, не давали Алану собраться с мыслями: он ждал этой встречи с момента их разлуки, однако все равно был растерян; язык, который словно онемел, слегка заплетался, и слова, срывающиеся с губ, звучали слегка скомкано, а сам блондин часто дышал – изо рта вырывались белые клубки пара. Он с глупой надеждой посмотрел на целительницу и протянул ей руку, произнеся тихое: «Идем».

Как только крохотная ладошка Альбионы легла в его руку, как только знакомый холод ласково лизнул его горячую кожу, Алан не смог сдержать улыбки. Он осторожно сжал руку девушки и, не спеша, подстраиваясь под ее неторопливый шаг, повел знахарку куда-то на восток. Вскинул голову и, словно про себя, произнес: «Сегодня все же будет безоблачная ночь».

Они шли, погрузившись каждый в собственные мысли и чувства, а ночь наступала им на пятки, поглощая все в округе. Где-то одиночными огоньками вспыхивали редкие факела, висящие на стенах зданий, что своими языками света распугивали шипящую тьму, но страж словно на это не обращал внимания – просто шел без лишних слов. Поворот, и уже под ногами перестал чувствоваться разбитый от колес брусчатый камень – ему на смену пришла земля, покрытая первыми волосками-травинками и мелким щебнем.

Высокие и статные дома, в которых горели свечи, стали постепенно сменяться низкими, маленькими зданиями, некоторые из которых покосились от своих лет, однако даже так в мелких и мутных окнах можно было заметить чьи-то силуэты. Снова поворот без каких-либо объяснений, и даже огонь факелов растворился во мгле. Переулки, какие-то длинные, забытые богами переулки, сменялись другими, превращаясь в бесконечный лабиринт. Алан остановился только тогда, когда перед ним и Альбионой выросли густые кусты. Парень подошел к ним и отодвинул пару колючих веток, за которыми зияла огромная дыра в каменном заборе.

- Залазь, - произнес он, желая разбить возможное смятение в душе целительницы. – Я пойду следом.

Стоило только им двоим скрыться за голыми ветками кустарников, как перед ними тотчас возникло огромное здание, медленно разрушаемое природой: территория, огражденная высоким забором, была покрыта гниющей листвой, ветками, но даже так сквозь это плотное «покрывало» пробивались первые зеленые ростки; в разбитых окнах, криво заколоченных разбухшими досками, резвился и завывал ветер, а по стенам вместе с трещинами расползались сеткой стебли вьющихся растений.

- Это заброшенная церковь Звездного дракона, - пояснил парень, подходя ближе к небольшой каменной пристройке; он положил на ее крышу руку, вцепившись в кусок стены пальцами, словно проверяя ту на прочность. – Не знаю, почему ее покинули все прихожане, но она уже была такой, когда я был ребенком, - Алан отошел и посмотрел куда-то наверх, выдохнул и взглянул на знахарку. – Я подсажу тебя, забирайся.

Легкое волнение горячими волнами растекалось по всему телу с каждым ударом сердца. Алан внимательно следил за движениями, эмоциями Альбионы, что слабо проступали на — пусть и почти скрытом за белыми прядями — ее лице: он хоть и пытался скрыть свое переживание, от которого сильно першило в горле, за каменной маской уверенности, но все же в душе безумно боялся увидеть у целительницы непонимание или, еще хуже, — отвращение к этому месту.

Пусть оно было потеряно во временных параллелях и в городской суматохе, было старо и забыто миром, и оттого оно было притягательно, словно покинутая прихожанами церковь являлась не рукотворным трудом, а еще одним каменным изваянием природы.

Страж слабо улыбнулся, чувствуя, как все тело утопает в приятной слабости от слов целительницы. Все его переживания, спутывающие мысли в один большой клубок, тотчас оказались унесены весенним ветром куда-то далеко. Ей здесь нравилось, и от этого осознания в груди радостно трепетало сердце.

Когда к нему подошла Альбиона, он осторожно взял ее за талию и приподнял, позволяя девушке без особых усилий забраться на крышу пристройки. Страж залез за ней следом и, встав на ноги и отряхнув руки от надувшей ветром земли, окинул изучающим взглядом окутанную ночным мраком каменную стену церкви. Он положил на ее потрескавшийся камень руку и провел ей сверху вниз, нащупывая выступающие вперед кирпичи — вспоминал тот путь, что спасал его от отчаяния в детстве.

— Здесь есть выступ, – произнес Алан, пару раз похлопав ладонью по стене. – Хватайся за него, а как заберешься — будь аккуратней и жди меня, там есть весьма хлипкие участки, – произнес Алан и вновь приподнял Альбиону, терпеливо дожидаясь, когда знахарка залезет на крышу, а затем — за ней, пальцами цепляясь за холодный кирпич, подтягиваясь на руках наверх, выше.

Подошва сапог заскользила по влажной земле, заскрипела под ногами, принимая тяжелый вес стража. Кажется, даже хрустнул камень — под ними осыпалась крошка, утопая в гулком эхе пустого зала, где гудел резвящийся ветер. Парень нахмурился, увидев в парк шагов от себя огромную дыру, что уродливым пятном расползлась по крыше церкви — в детстве Алан помнил ее совсем небольшой.

Взгляд скользнул в сторону небольшой башни, украшенной обсыпавшейся черепицей, внутри которой зияла пустота — огромный колокол, что заполнял ее, сняли еще десятилетия назад, — и блондин пальцем показал в ее сторону. «Нам туда, – произнес он и, обернувшись, взял девушку за руку, крепко сжимая ее ладонь и переплетая ее пальцы со своими. – Иди за мной шаг в шаг».

Аккуратно и медленно ступая вдоль края крыши, обрамленной небольшим — но покусанным временем и истерзанным стихиями — каменным ограждением, генерал королевской стражи шел в сторону колокольни. Стоило ему подойти чуть ближе, как он рукой коснулся резной арки и пригнулся, делая шаг внутрь крохотной башни, а оттуда — верх по крутой и узкой лестнице.

Парень постоянно оглядывался назад, на Альбиону, проверяя, все ли в порядке, но стоило только им оказаться на небольшой площадке, покрытой пылью и грязью, как Алан отпустил руку целительницы — они пришли.

Последний ярус небольшой колокольни, где еще можно было найти оставшиеся на камне следы механизма, открывал перед собой часть Тор-Шолле, окутанной ночной темнотой. Где-то вдалеке раздавался возбужденный собачий лай, а в крохотных — с высоты — домах то и дело вспыхивали и гасли огоньки, лижущие мутные окна. Алан молча направился к краю яруса.

Один шаг, и ты падаешь вниз, в объятия холодного воздуха и сырой земли, но... страж стоял молча, ухватившись рукой за каменную опору — держался. Он сделал глубокий вдох и опустился, садясь на край платформы, а затем повернулся и посмотрел на девушку, взглядом приглашая сесть рядом.

Заметь их случайно кто издалека в этой пляске темных красок, то тотчас бы принял за хулиганов, решивших надругаться над почившей святыней, и немедля оповестили королевскую стражу о происходящем, но сейчас — другой случай. Он сам страж, он — генерал.

Иной раз можно воспользоваться собственным статусом. Как исключение.

Ночь действительно была… тихой. Приятный шелест ветра, танцующий беззвучный вальс на пустынных городских улицах, успокаивал: он подхватывал тяжелые мысли, что сдавливали ржавыми тисками сердце, и уносил их в неизвестность, оставляя после себя лишь блаженное умиротворение. Парень прикрыл глаза, глубоко вдыхая холодный воздух.

Редко, очень редко судьба преподносила генералу королевской стражи такой подарок, когда можно было отдохнуть от нависших над тобой Дамокловым мечом проблем, отодвинуть обязанности подальше, расслабляясь и душой, и телом. Со временем Алан, привыкший жить в постоянном напряжении, стал ценить подобные моменты больше тяжести золотых монет, но сейчас его душа ликовала не поэтому – Альбиона не высказывала никакого возражения.

Она могла воспринять его замысли как богохульство, оскверняющее забытую святыню, но не сказала ничего против; могла обронить возмущенное «нет», но промолчала, доверившись полностью решению Алана. Все это… радовало?

Когда целительница села рядом с ним, парень не смог сдержать легкой улыбки.

Пожалуй, так оно и было.

Неожиданный вопрос, заданный Альбионой, заставил Алана погрузиться в мысли. Он едва заметно нахмурился, уставившись в черное небесное полотно, расшитое яркими звездами. Действительно, когда? Ведь это место в далеком детстве являлось для него вторым «домом», куда он сбегал вместе с сестрой, желая хоть на краткий миг забыться, окунуться в собственные мечты и желания, но потом…  когда он, будучи мелким мальчишкой, прибился к рядам королевской стражи, все это прекратилось.

Рука невольно легла на пыльный камень, и блондин провел пальцами по шершавому кирпичу. Эти холодные стены когда-то защищали их от любопытных глаз, а осыпающаяся крыша – от дождя и солнца. Хотелось бы сказать, что церковь навевала воспоминания, от которых сладко тянуло в груди, но его прошлое – не то, о чем можно рассказывать с улыбкой, пропитанной тоскующей грустью.

- В детстве, когда я был ребенком, - начал Алан, осторожно подбирая слова, – часто приходил сюда со своей сестрой, потому что здесь обычно никого не было. Конечно, тогда оно было целее, но что тогда, что сейчас… все равно есть какое-то странное ощущение спокойствия, словно это место не принадлежит этому миру.

Огонь, что танцевал в окнах домов, стал один за другим гаснуть, и Тор-Шолле все сильнее и сильнее укутывался в ночное покрывало, где улицы заполняла густая темнота, а на иссиня-черном небе проявлялась яркая россыпь золотых звезд. Снова где-то в лабиринтах крохотных улиц залаяла встревоженная собака, и Алан тотчас заметно напрягся, опустив голову и потупив взгляд.

Волнение тотчас вспыхнуло в сердце, что обжигало грудь с каждым шумным ударом. От него так непривычно пересыхало в горле и сбивалось дыхание. Сглотнув слюну, парень сел прямо, расправив плечи и неуверенно запустил руку под полу меховой накидки, вытаскивая из-за пазухи серый сверток. Алан взглянул на него молча, с легким испугом, застыв в неловкой нерешительности, но в следующую же секунду он развернул его, обернулся к Альбионе и осторожно взял ее за руку – вложил в нее заколку.

Сердце все еще продолжало биться в волнении, от которого становилось – так глупо! – не по себе. Эмоции и чувства бурлили внутри, били бушующим ключом и захлестывали с головой. Генерал королевской стражи не знал, как себя вести: все мысли словно по волшебству растворились в пустоте, а перед глазами оказался белый лист. Единственное, что он мог, это молча смотреть на целительницу со слегка приоткрытым ртом, но стоило ему поймать себя на этом, как тотчас отвернулся в сторону.

- Мне интересно, когда все это началось, - произнес Алан в пустоту, однако через некоторое время обернулся, заглядывая знахарке в глаза. – Когда я… стал смотреть на тебя по-другому.

Он не ждал от Альбионы ответа на свой вопрос, потому что его не было: все происходило постепенно, медленно и плавно, настойчиво пробуждая в сердцах чувства, о которых, казалось бы, они забыли.

Невидимая волна облегчения и радости, отозвавшейся теплотой в груди, тотчас прошлась по телу стража, стоило только ему увидеть смущенную улыбку Альбионы: она вопреки его страхам и опасениям приняла небольшой подарок, с интересом рассматривая и трогая серебряную заколку, словно та являлась заморской диковинкой. От терзающих сердце переживаний, что девушка откажется от шпильки, осталась лишь полупрозрачная тень – им на смену пришла улыбка, искренняя улыбка, что так редко проскальзывала на лице генерала.

Однако, когда в следующую же секунду глаза знахарки широко раскрылись, а сама Альбиона принялась что-то отчаянно искать у себя в сумке, будто бы забыла что-то важное, Алан опешил. Он слегка наклонил голову в сторону и вскинул бровь, теряясь в бесконечных догадках, что дикими колючими лозами опутали его мысли, но совсем скоро они растворились в ночной мгле, когда в его руках оказался небольшой футляр.

Молча, без единого слова парень открыл его и аккуратно достал оттуда серебряную подвеску, на тонкой цепочке которой висел янтарный кулон, что напоминал заключенное в камень пламя. Он пристально смотрел на него, не зная, как реагировать: обжигающее смущение, слившееся с яркими оттенками ликования и счастья, поглотило его, но следующие слова, произнесенные Альбионой, разбавили его эмоции бурлящей неловкостью – это была фамильная ценность.

Вещь, что имела высокую цену не за чистоту металла и не за безупречность камня, а за значимость для одной конкретной семьи. То, что бережно переходило из поколения в поколение, постепенно обрастало той ценностью, определить которую не под силу даже самому искусному ювелиру. Рука стража едва заметно дрогнула – пальцы крепко сжали тонкую цепочку. Имел ли он право принять столь дорогую вещь из ее рук? Ведь он для нее – и для ее семьи – является чужим, посторонним человеком, в чьем сердце просто вспыхнули забытые чувства.

- Я… - Алан, почувствовав, как от прикосновения ледяного ветра по телу прошлись мурашки, и оборвал себя на полуслове: а имел ли он право отказаться?

Серебро струилось по его ладони – страж осторожно, словно боясь разорвать крохотные звенья своим неосторожным прикосновением, положил подвеску обратно в футляр и закрыл его. Он шумно выдохнул, пытаясь успокоить сердце, чье биение отзывалось гулким эхом в ушах, а затем, опершись одной рукой о холодный камень, а другой – придерживая подарок, Алан, наклонился к целительнице и коснулся ее губ своими.

Он, словно покоренный раб, шел на поводу у своих чувств и эмоций, совладать с которыми блондин не мог: желание видеть Альбиону рядом, вдыхать знакомый запах лекарственных трав, чувствовать ее прикосновения, целовать ее губы с каждым днем становились все сильнее. Алан был беспомощен, он не смог пойти против самого себя, и дал этому странному, дикому чувству разрастись, превратиться в необузданный пожар, который испепелял изнутри от нетерпения и страха, что все может закончится. Все, что мог сейчас позволить себе страж, это жадно наслаждался той близостью, которая неожиданно возникла между ними.

- Спасибо, - полушепотом произнес генерал, вновь заглядывая Альбионе в глаза, что еще несколько месяцев казались такими странными и сбивающими с толку, а сейчас они… притягивали?

Страж пододвинулся ближе к знахарке и, мягко прижав девушку к себе, расстегнул меховую накидку, укрыв Альбиону от беспокойного ветра мягкой полой. Он положил руку ей на талию и коснулся носом белых прядей. Вобрал в легкие едва уловимый запах трав, который теперь уже стал для него узнаваемым, родным, и тихо выдохнул: «Хочу увидеть тебя с заколкой».

Как забавно меняют восприятие одни лишь чувства: еще прошлым летом он бы ни за что не согласился с тем, что его сердце завоюет та, на кого он обычно смотрел свысока, осыпая ядовитыми насмешками, но… что-то пошло не так, и он смог получить то, чего так в тайне желал и скрывал от других, только от того, кого презирал.

Алан сам усмехнулся своим мыслям. Теперь же звезды кажутся не таким интересным занятием.