Говорят, что день не задается именно тогда, когда ты встаешь не с той ноги, но в случае с Аланом причина была совершенно иной: головная боль. Она вгрызалась в затылок невидимыми клыками, сжимала пасть, изо всех сил пытаясь раздробить череп. Страж стиснул зубы и, перевернувшись в кровати на другой бок, рукой коснулся головы, где пульсировали невидимые иглы, нащупал пальцами уродливый шрам, сокрытый волосами, и цыкнул, переворачиваясь обратно на спину и пронзая раздраженным взглядом чернильную пустоту.

С того самого дня, осквернившего его безупречную репутацию несмываемым пятном, прошло три месяца, однако его события, то и дело всплывающие перед глазами, преследовали его, как обезумевшие от голода звери. Головная боль была одной из них. Дыша гнилью в спину, они настигали блондина на службе, на тренировках, на отдыхе и, обхватив его сознание уродливыми лапами, топили его в воспоминаниях, раздирающих едва затянувшиеся раны. Парень захлебывался злостью и ненавистью по отношению к тому – уже безголовому – сброду, заставшего его врасплох среди деревьев, к самодовольной знахарке, первой увидевшей его бессилие, и к самому себе.

Откинув одеяло в сторону, Алан сел на кровать, ссутулился и, склонив голову, подпер ее руками. Вдох выдох. Затылок пульсировал, отдавая острой болью, от которой невозможно было избавиться. Страж, усмехнувшись, встал на холодные половые доски, отозвавшиеся легким скрипом, неспешно подошел к мутному окну, оперся о стену и стал вглядываться в уличную темноту, поглотившую весь сонный Тор-Шолле.

Вторые петухи. Он их отчетливо слышал, эти хриплые, но пронзительные птичьи голоса, настойчиво разрезающие пелену тишины. Еще совсем немного, и город, заключенный в Небесных горах, будет оживать: проснутся торговцы и ремесленники, откроются мелкие лавки и ларьки, и тогда Алан сможет купить у знахарей травяные настойки, способные облегчить его страдания на скором ночном патруле. Он сжал руку в кулак, прикрыл глаза. Еще ночной патруль, да…

Из груди вырвался рваный выдох. Страж отошел от окна и, окинув беглым взглядом стол, укрытый множеством важных бумаг, словно дорогой скатертью, хмыкнул, направился в сторону кровати. Не сейчас, только не сейчас. Руки коснулись прохладной грубой ткани, и парень, закрыв глаза, рухнул на нее, пытаясь раствориться в забвении, отвлечься от боли, что уже как несколько часов издевалась над ним.

Стоило только сделать маленький надрез на тонкой пленке, окутывающей истинную натуру генерала Вермира, как зловонная гниль тотчас вылилась наружу, и это не осталось незамеченным. Вскоре он «исчез», скинув на плечи Алана все свои незавершенные дела. Даже спустя неделю они все еще лежали монументальной грудой бумаг, каждый день мозолящей глаза. «Надо будет заняться этим сегодня», - промелькнуло у парня в мыслях, как тот сдавленно зашипел, невольно касаясь рукой затылка.

Солнечные лучи, прорезавшиеся сквозь ночную тьму, заставили сонных петухов встрепенуться, и буквально в следующее мгновение по каменному городу пронеслось громкое «кукареку». Они кричали, надрывая глотки, и их звонкие голоса насильно вытаскивали людей и нелюдей из сонного царства. Алан устало выдохнул, положив руку на свинцовую голову, а затем она скользнула по лицу, остановившись на подбородке, покрытом жесткой щетиной. Глухой шелест неприятно порезало ухо. «Еще и к брадобрею сходить», - хмыкнул он про себя и встал с кровати.

Город-столица медленно оживал, неохотно сбрасывая с себя сонные оковы: голоса, слившиеся в непонятный гомон, доносились откуда-то с улиц и, просачиваясь сквозь щели в окне, врезались в голову генерала стражи. Он, хмурясь, надел на себя холщовые штаны, полотняную рубаху, утянув все длинным поясом. Тяжело выдохнул – голову теперь словно сдавливало с двух сторон. Блондин достал кожаные сапоги, потрепанные, но весьма удобные, и едва успел обуть одну ногу, как в дверь кто-то постучал. Неуверенно и тихо.

- Минуту! – выкрикнул он и сам же поморщился от своего голоса, вонзившимся острым лезвием в затылок.

Как только второй сапог оказался на ноге, Алан, что-то недовольно ворча под нос, направился к двери. Щеколда звякнула, и глухой скрежет дверных петлей заставил генерала сдвинуть брови вместе, сощуриться. Он ожидал, что перед ним окажется кто-то из его людей с дурной – как это обычно бывает – вестью о предстоящем патруле или неожиданном задании, однако увидев перед собой пустоту опешил. Только через пару секунд он понял, что нужно смотреть вниз.

Перед ним стоял какой-то юнец с огненной шевелюрой, впивающийся в блондина не то удивленным, не то выжидающим взглядом. Страж усмехнулся и потряс головой – не сильно, чтобы ее потом не раздавило от давления, – словно перед ним возник мираж, но нет, мальчишка не исчезал, потому что тот был из плоти и из крови. Взгляд парня зацепился на подобие меча, что висел у того на поясе.

- Как ты, скверна тебя дери, здесь оказался? – Алан в непонимании вскинул бровь, оперся рукой о дверной косяк. – Ты потерялся, что ли?

Множество вопросов, беспокойными мухами, тотчас стали роиться в его мыслях. Для стража большой загадкой было то, как его не остановили и тем более разрешили подняться выше, на третий этаж, где расположены покои высших чинов? И почему он так уверенно выбрал именно его дверь, а не какую-либо другую?

Мальчишка стоял перед ним, широко распахнув глаза и едва ли не разинув рот, словно тот увидел не человека, а зверушку, привезенную с дальних краев на потеху избалованной публике, но прошло несколько секунд, а с его языка не сорвалось и слова. Алан продолжал смотреть на мальца с непониманием. Сначала ему даже показалось, что перед ним стоял немой – а, возможно, и глухонемой, раз тот не услышал возмущенные оклики других стражей – мальчишка, однако стоило рыжеволосому юнцу вобрать в легкие воздух и раскрыть рот, как генерал мгновенно пожалел о том, что он все же умеет говорить.

Громкие слова, теряющие свой изначальный вид, сливались друг с другом в непонятые, нечленораздельные звуки, острыми иглами впивались в чугунную голову генерала, заставляя того поморщиться от боли, что медленно вонзала клыки в затылок. Парень прикрыл глаза и неосознанно, словно желая смахнуть с себя всю усталость, провел по лицу рукой, выдохнул, пытаясь отвлечься от пожирающей его сознание мигрени, но следующая фраза резким рывком вытащила блондина из удушающего тумана боли:
- Я ваш валет, генерал...

Алан замер, не отрывая руку от лица, нахмурил брови и даже слегка склонил ее в сторону. Он что, шутит? Страж нервно усмехнулся, искренне желая упиться собственным самообманом, но взволнованный вид мальца, что стоял перед его дверью, разрушал все надежды. Недоумение на его лице сменилось явным раздражением, разбавленным злостью: страж, резко отпрянув от дверного косяка, пронзил мальчишку холодным надменным взглядом, поджал губы и схватился за железную ручку двери, крепко сжимая ее пальцами, будто желая раздавить.

- Я не вожусь с детьми. Ищи себе кого-нибудь другого, - с ядом произнес Алан и попробовал захлопнуть дверь перед носом рыжеволосого юнца, как чья-то грубая мужская рука предотвратила это, резко ухватившись за торец.
- Неужели Вы посмеете захлопнуть дверь перед носом старшего юстициара, генерал? – над ухом раздался до боли знакомый скрипучий голос, от которого на корне языка загорчило, а легкие обожгло.

Дэвис Ульн, человеческий мужчина лет 40, разодетый в темные цвета, вынырнул из тени и теперь встал перед ним, прожигая блондина не самым дружелюбным взглядом. Алан хмыкнул, стараясь подавить в себе бушующее пренебрежение, что диким зверем взвыло внутри него, желая вырваться наружу и поглотить всех и каждого. Он чувствовал, как стучало взбешенное сердце в висках, как оно отгоняло ночную усталость и терзающую его боль на задний план, но генерал ничего с этим не мог поделать. Страж молча распахнул дверь – покорно позволил войти внутрь своей комнаты и юстициару, и мальчишке, назвавшегося валетом, после чего дверные петли громко скрипнули.

В небольшой спальне было душно, и в этом спертом воздухе отчетливо ощущался запах кожи и старого дерева. Взгляд Дэвиса брезгливо скользнул по доспехам, висящим на стене, по столу, украшенному множеством листов важных бумаг, по незаправленной кровати, на край которой сел Алан, скрестив руки на груди. Он внимательно следил за каждым шагом юстициара, терпеливо ждал, пока тот не раскроет свою истинную цель визита несмотря на то, что она уже была очевидна – хотел услышать ее из уст королевского пса.

- Думаю, этот юноша уже представился, не так ли? – он положил руку на плечо мальчишки как-то по-отцовски. – Рамон Ланг, человек, 15 лет от роду. С этого дня Вы отвечаете за его обучение до становления новобранцем.
- Я не набивался в няньки, - моментально огрызнулся страж. – И Кенлад Форт об этом прекрасно знает. Так что я отказываюсь возиться с каким-то щеглом.

В комнате повисла режущая слух тишина: обе стороны, скаля пожелтевшие клыки, молчали, но ее вскоре небрежно разбил юстициар, сделав тяжелый шаг в сторону блондина. 

- Генерал Кэррон, - голос Дэвиса мгновенно приобрел глубину, стал холодным и тяжелым; Алан моментально прищурился, ощущая, как мужчина взглядом, переполненным злостью, прожигает его насквозь, - Вам со столь высоким чином, полученном в столь юном возрасте, не помешало бы научиться контролировать собственные эмоции и добросовестно выполнять порученные приказы. Ваши действия могут сказаться на репутации королевской стражи, способной вершить правосудие, не забывайте.

Самоуверенность, с которой говорил юстициар, разожгла в парне негодование, от которого он едва не задохнулся. Все тело словно охватило невидимое пламя: он, шумно сглотнув, резко встал с кровати и подошел к Дэвису вплотную, что, казалось бы, можно было кожей ощутить весь тот жар, исходящий от него. Блондин, не сдерживая собственные эмоции, сквозь сомкнутые зубы прошипел:
- О? Значит, юстициар так сильно беспокоит мое поведение, что они не замечают остальных стражей, которые используют свои чины как прикрытие, чтобы торговать живыми душами? – он рукой указал на свой стол, заваленный бумагами, – скандал с Вермиром был у всех на слуху. – Это, по-вашему, и есть вершина правосудия, к которой мы должны стремиться?

Дэвис ничего не ответил – промолчал, переводя взгляд то на кипу бумаг, то на Алана, которого уже начинало трясти от злости и надменности мужчины, застилающей ярко-красной пеленой ярости его разум. Юстициар молча вытащил из сумки на поясе небольшой сверток, перевязанный багровой нитью, и вручил его молодому генералу со словами, что это было распоряжение всего судейского конклава, после этого он развернулся на каблуках и направился в сторону выхода.

Оставшиеся крупицы сомнения, что весь мир решил сыграть с ним злую шутку, рассыпались в прах, стоило только Алану увидеть печать юстициар. Она была настоящей, истинной, и ее силе противиться страж не мог – только сжал свиток в руке, превратив его в мятый мусор. Злоба все еще клокотала в груди, но мигрень снова дала о себе знать, разрывая затылок на части. Он, хмыкнув, грубо бросил документ на стол, а затем, сев на его край, прикрыл глаза, выдохнул, собираясь с силами, и окинул мальчишку изучающим взглядом исподлобья: «Мелковат, на вид размазня, только-только выпорхнувшая из-под материнской юбки. Спасибо, что человек, а не урод из других рас… Как его там звали? Ралик? Ромер? Рангер?». Напряжение, пронизывающее его насквозь, не исчезло, а наоборот, усилилось. Блондин, постучав пальцем по собственной руке, спросил:
- Еще раз, кто ты? И зачем полез в стражи?

Алан испепелял взглядом, полным ненависти и отвращения, мальчишку, его новоиспеченного валета, все еще продолжая нервно стучать пальцем по собственной руке. Все тело было напряжено до предела, а кожа – особенно руки, грудь и шея – окрасились красными пятнами. Блондин слегка вскинул голову, словно пытался усвоить сказанное, но на самом деле же изо всех сил боролся с внутренним гневом, который полосовал его острыми когтями изнутри: ему хотелось рвать и метать, метать и рвать, оставляя после себя лишь пустоту…

«Хочет быть стражем, да? На благо города. Еще драконов любит», - генерал презрительно хмыкнул, поддаваясь собственному яду, что отравлял его мысли. Он слез со стола и подошел к Рамону, не спуская с того пристального взгляда. Смотрел на него сверху вниз, гордо и надменно, чтобы малец смог осознать свою жалкую нишу в этой иерархии, за место под солнцем в которой нужно было сражаться до потери жизни. Сердце шумной птицей билось в груди, разгоняя кровь по венам. Голова невыносимо гудела. Рвано выдохнув, он, душа собственные чувства и эмоции, процедил сквозь зубы:
- Значит так, запомни три простых правила: не перечить, не задавать тупых вопросов и не мешаться мне под ногами. Уяснил? – все эти слова, пропитанные желчью, он выплюнул в лицо рыжеволосому мальчишке и, не дождавшись от него ответа, продолжил: - Тогда вот тебе мое первое поручение, как от генерала к валету, - парень указал рукой, на которой вспухли длинные нити вен, на стол, устланный отчетами, как скатертью. – Видишь все эти бумаги? Отсортируешь их все по датам, а дело о Вермире отложишь отдельной стопкой, чтобы я ее не искал, - блондин, едва сдерживая дрожь от злости, быстрым шагом направился к двери, грубо дернул ее за ручку. – И да, чтобы все было сделано, когда я приду. Что-нибудь тронешь из моих вещей, убью.

Громкий хлопок двери был сродни грому, чей раскат оглушил всех стражей в главном здании. Алана трясло, ноги отказывались идти, а руки словно перестали принадлежать ему самому – страж уже не мог сдерживать свои чувства, что кипели, бурлили внутри него. Он шипел, стискивая зубы, проклиная весь юстициарий, этот, скверна его дери, приказ и самодовольного Дэвиса, скинувшего на его плечи какого-то изнеженного мальчишку, бросив, что тот теперь за него несет ответственность. «Да ни за что!» - со сдавленным рыком вырвалось из уст генерала, и внезапно его поглотила тишина – на него уставился десяток удивленных стражей.

Парень, ослепленный злостью, и не заметил, как спустился вниз по массивной лестнице и оказался на первом этаже.

В отличие от верхних этажей, где безмолвие приятно обволакивало пространство, здесь всегда было шумно, как в пчелином улье. Разговоры, в которых звучал непринужденный смех, заставляли Алана скалиться, подобно загнанному в угол зверю. Противное чувство, пожирающее его самолюбие, обгладывающее его кости, шептало на ухо блондину, что все – все без исключения – знают о случившемся, и они злорадно смеются над ним, наслаждаясь его страданиями. От этих мыслей внутри души разгорался пожар, который было невозможно потушить, а головная боль лишь подливала масла в это неуправляемое пламя эмоций. Кто-то из сослуживцев окликнул парня, но он, не ответил – проигнорировал. Генерал, утопая в собственных мыслях, молниеносно вылетел из здания, позволяя огромным деревянным дверям скрыть его силуэт.

Ветер, взъерошивший его волосы, немного привел Алана в чувства: алая пелена слепой ярости начала постепенно спадать, оставляя после себя неприятное чувство опустошенности, от которого становилось тошно. Затылок вновь заныл, раздирая голову острой болью изнутри. Скомкано выдохнув, страж, уткнувшись взглядом в колотую брусчатку, направился куда-то по извилистой улице вниз, обходя прохожих стороной.

***

Когда жаркое полуденное солнце начало раскалять цветную черепицу крыш, на деревянной лестнице, ведущей на верхние этажи главного здания королевской стражи, раздался твердый мерный шаг, эхом разлетающийся по пустынным коридорам. Он стих, стоило одной из дверей, ведущей в скромные покои высоких чинов, с неприятным скрипом открыться.

- Ты закончил? – раздался до боли знакомый мужской голос, голос генерала Кэррона.

Визит к знахарям принес свои плоды: после того, как терпкая настойка из неизвестных молодому стражу кореньев и листьев неприятной горечью окутала его язык и «обожгла» глотку, головная боль неохотно отступила, прояснив мысли и немного успокоив бушующий огонь чувств и эмоций внутри души. Правда, покинув стены знакомого лазарета, сразу же возвращаться к себе в комнату Алан не спешил – пошел по извилистой улице, позволяя длинной дороги унести его куда-то вглубь Тор-Шолле.

Валет. Теперь у него есть валет, свалившийся, словно снег на голову во время знойного лета. Тощий, хилый и с какой-то мечеподобной игрушкой на боку, способной разрезать только подтаявшее масло. Слепая ярость, затмившая рассудок генерала при первой встрече с рыжеволосым юнцом и высокомерным юстициаром, медленно сходила на нет, оставляя после себя лишь неприятный осадок в виде душащего разочарования и бессилия (он зачем-то прихватил с собой приказ от юстициария и заткнул его за пояс). Ему могли «подкинуть» кого угодно, но не ребенка, искренне верящего в добродетель защитников короля только потому, что их начищенные латы красиво блестят на солнце. Отчасти Алан злился потому, что сам, будучи бездомным мальчишкой, питал напрасные иллюзии в непорочный образ справедливости, совершаемым закованными людьми в доспехах, но признавать этого он не собирался.

Молодой генерал, поглощенный этими мыслями, и не заметил, как ноги вновь привели его в главное здание королевской стражи и как ловко он, не обращая внимания на гомон, властвующий на первом этаже, поднялся на четвертый. Страж пришел себя, словно просыпаясь после долгого сна, только возле своей двери, до ручки которой дотронулся по старой привычке. Металл приятно успокаивал – страж не сразу открыл дверь, позволив холоду охватить горячую ладонь. Только потом, спустя несколько секунд, он зашел внутрь комнаты.

Ответ валета, раздавшийся сразу после его вопроса, удовлетворил стража, но на его хмуром лице не дрогнул ни один мускул, а взгляд светло-голубых глаз не изменился – продолжал давить к земле. Бегло осмотрев комнату и не заметив на первый взгляд ничего подозрительного, он подошел к столу и стащил с одной стопки несколько желтых листов, внимательно сверяя даты, а затем с другой. Его губы едва заметно шевелились – читал про себя, пусть и с трудом понимая вычурные буквы. Нахмурившись, Алан едва заметно кивнул и затем обратился к Рамону.

- Значит, так, - начал он, облокотившись о поверхность стола и прожигая новоиспеченного валета пристальным взглядом сверху вниз, - сейчас ты свободен, но, чтобы вечером – когда торговцы начнут сворачивать свои палатки и станут покидать рынок, – ты был здесь, ясно? Сегодня патрулируем в ночь южную часть Тор-Шолле, около арен. Если опоздаешь хоть на минуту, то можешь смело поставить крест на своем желании. Возиться с тобой я все также не намерен, поэтому все сопли, слюни и жалобы оставь за дверью, чтобы я ничего не видел и не слышал. Понял меня? – страж слегка наклонил голову и, не дожидаясь ответа, продолжил: - Теперь иди отсюда, не мозоль мне глаза до заката.

Резким жестом руки, будто бы он пытался смахнуть надоедливое насекомое со стула, блондин приказал Рамону убираться из-за стола. Он открыл ящик, в котором что-то звякнуло, и молодой генерал королевской стражи вытащил из него несколько белоснежных листов бумаги, десяток гусиных перьев и парочку склянок, заполненных иссиня-черной жидкостью. Бесконечная возня с нескончаемыми документами – то, что угнетало парня больше всего, но, к сожалению, они были неотъемлемой частью обязанностей высокого чина.

Стоило только немного отодвинуть тяжелый стул от стола, как странный блеск в углу кровати привлек его внимание. С недоверием наклонив голову вбок, страж нахмурился и медленными шагами подошел к своей кровати, осторожно потянув за одеяло, позволяя солнечным лучам, пробившимся сквозь окно, играться на блестящей поверхности стали.

- Это что еще за хрень?.. – на хриплом выдохе произнес Алан, поднимая с кровати часть своих лат, что мирно висели – пусть и криво – на стене; одного лишь мгновения хватило, чтобы терпение парня лопнуло, как натянутая тетива, и он вспыхнул, подобно промасленному факелу: - Выметайся отсюда к скверне, и чтобы я тебя до захода солнца здесь не видел! Живо! – последние слова разорвали горло в оглушающем крике, от которого, кажется, даже задребезжало толстое оконное стекло.