Рождение новой жизни – всегда прекрасно, и для многих это достаточно животрепещущий момент. Стоит только взять на руки новорожденную кроху, чье сердце только-только забилось в этом мире, как все начинает казаться таким... необычным и причудливым, потому что всего этого могло и не существовать.

Один из людей Алана, чрезмерно активный и бойкий Майрет «Язык», в последнее время стал очень нервным и беспокойным: его супруга должна была родить первенца со дня на день. Молодого стража это ожидание и томило, и пугало, ведь в любой момент все могло пойти не так. К счастью, его опасения не подтвердились, и вскоре у них родился здоровый мальчик, будущий наследник.

Сказать, что Майрет был на седьмом небе от счастья, - ничего не сказать. Он настолько был рад тому, что наконец-таки стал отцом, что буквально кричал на все казармы об этом. А потом, недолго думая, пригласил всех своих сослуживцев отметить рождение сына за свой счет в одном из известных трактиров. Все, желающие просто так выпить дорогую выпивку, тотчас поддержали эту идею. Все, кроме несколько других офицеров и юстициар, что внимательно следили за происходящим. Алан же предпочитал остаться в стороне и не вмешиваться в происходящее.

Жаждущим веселья было незамедлительно отказано в увольнительной, потому что стражи – именно трезвые стражи, способные держать одновременно и меч, и щит – могли понадобиться в любую минуту. Напряжение, поглотившее Тор-Шолле, не ослабевало ни на мгновение. Оно лишь росло с каждой минутой, а защитники короля клялись находиться с народом в это нелегкое время, поддерживать его и оберегать.

Однако Майрет получил свое прозвище «Язык» не просто так. В узких кругах он стал любим за превосходное умение договариваться с разными людьми и обставлять все ситуации так, как того хочет он. Одной богине известно, как ему это удалось – возможно, благодаря своему природному красноречию, а, может, и звонкой песни золотых монет, – но все же страж смог выпросить свободный от службы день. Это заметно воодушевило и остальных.

А вот зачем Майрету понадобилось присутствие своего генерала на этом празднике разложения, Алан понять не мог. Страж несколько дней упрашивал блондина присоединиться к ним, назойливой мухой кружа вокруг него. Хоть парень и был непреклонен до последнего, однако все же согласился «составить компанию»: его подчиненный раздражал, выводил из себя каждым словом и каждым действием; он путался под ногами, как избалованная шавка, требующая внимания хозяина, и Кэррон понимал, что тот не оставит его в покое, пока не добьется желаемого.

Он был чужим в этом царстве горького дыма и едкого алкоголя. Эта тошнотворная мешанина запахов въелась в его одежду и волосы еще на самом входе. Здесь, где каждый надрывал глотку противным гоготом и разливал свое пойло по полу, Алан молча сидел за столом и смотрел на то, как как солдаты – его солдаты – опускались на самое дно, превращались в животных, живущими одними лишь инстинктами. До его ушей долетали обрывки похабных фраз и шуток, пропитанных чернильной тьмой. Он даже краем глаза замечал, как некоторые из его людей распускают руки и хищными взглядами провожают местных работниц. Впрочем, ему было все равно, потому что сегодня он не обязан был отвечать за их действия.

Хотелось ли ему уйти? Еще с самого начала, однако не мог – Майрет словно следил за каждым его движением, и стоило только Алану подняться со своего места, как этот страж мгновенно оказывался возле него и протягивал кружки с элем, упрашивая генерала выпить с ним за здоровье его сына. Так было раз, два, три... пока все мысли в отяжелевшей голове не начали путаться и не растворятся, как в густом тумане. То, что терзало его душу неделями, месяцами и даже годами исчезло, словно по волшебству, и парень даже сам не заметил, как уже добровольно тянулся к кружке подобно матери.

Алкоголь обжигал горло, приятным теплом окутывал желудок, а потом тягучим медом разливался по телу. И так было глоток за глотком, пока он не случайно не услышал речь пьяного Майрета, что едва стоял на ногах.

Это был спор. Спор с кем-то из стражей, что ему, «Языку» с легкостью удастся споить собственного генерала. Какой-то жалкий спор на пару серебряных монет!

В этот момент в сердце Алана вспыхнула ярость, она затмила рассудок черной непроглядной пеленой. Даже сквозь густой дым, окутавший все помещение, можно было заметить, как на его алом от злости лице вздулись редкие вены, а костяшки на руках побелели – он со всей силы сжал кружку.  Генерал королевской стражи, охваченный необузданным гневом, резко вышел из-за стола. Растоптанная гордость извивалась в предсмертных судорогах, отчаянно жалила и кусалась, а ее яд, растекающийся по венам, поглотил парня целиком. Он не контролировал себя – не хотел.

Одним резким ударом Майрет был отправлен на пол, а вместе с ним несколько бутылок и кружек, что стояли на ближайшем столе. На грязные деревянные доски начала капать кровь. Второго удара не допустили: Алана оттащили от «Языка», что отчаянно пытался подняться на ноги и ответить генералу тем же. Скрутив обоим руки, их все же через несколько минут отпустили, после чего блондин тотчас покинул этот трактир.

Холодный воздух, встретивший парня на улице, слегка привел того в сознание, но злость все еще бурлила в нем, а размытые мысли – путались. Выругавшись вслух, Алан приложил руку к голове – она начинала противно гудеть – и просто пошел навстречу ветру, не желая возвращаться в эту обитель грязи. Куда и зачем – не имело значения, он просто шел, стараясь подавить в себе рвущуюся наружу ярость.

Сколько времени он скитался по заснеженным улицам, парень не знал, но яркое солнце уже начинало медленно скрываться за крышами домов. Алан не помнил, как именно он оказался на оживленном рынке, но это не особо его волновало: блондин мрачной тенью скитался по узким улочкам меж торговых палаток. Торговцы даже не пытались его окликнуть, лишь молча провожали взглядом, а затем вновь возвращались ко своим делам.

Стоило только белой копне волос замельтешить возле одной лавки, что находилась относительно недалеко, как генерал тотчас остановился, пытаясь вглядеться и внимательно рассмотреть этот крохотный силуэт. Знакомая знахарка ли это? Он слегка прищурился. Почему-то он был в этом уверен. Или же хотелось в это верить? Алан направился в их сторону, подталкиваемый странным любопытством, которое не мог объяснить – для этого был необходим трезвый разум.

Да, это была она. Та самая девчушка, с которой они постоянно сталкивались в различных ситуациях, и сейчас явно было не исключение. Оказавшись в паре метров от них, он вновь остановился и, слегка склонив голову, начал вслушиваться. Альбиона активно что-то доказывала торговцу, а тот упирался – это было понятно по его недовольному выражению лица и взмахам рук. Деньги? Впрочем, это не имело значения. Парень запустил руку в карман и вытащил оттуда кошель, открыв его, пересчитал монеты, а затем подошел к торговцу и бросил ему на прилавок две золотые монеты.

- Достаточно? - Вытянутое от удивления лицо мужчин послужило положительным ответом. - Остальное оставьте себе, - на выдохе произнес Алан и подхватил корзину с покупками. - До дома?

Корзина, что страж схватил без всякого разрешения, не была тяжелой – в ней преимущественно находились разные травы, какие-то коренья и сушеные плоды, которые знахарка, скорее всего, использовала для создания лекарств и снадобий. Окинув ее содержимое беглым взглядом, Алан отметил про себя, что большую часть – чего душой кривить, почти все – растений он не знал. Только, кажется, когда он резко схватил корзину, на самом дне мелькнуло что-то желтое. Одуванчик? Хотя... зачем знахарям одуванчик?

Страж почувствовал, как его спину пронзают удивленные взгляды. Выпрямившись и расправив плечи, он обернулся. Растерянные взгляды торговцев метались из стороны в сторону; мужчины с непониманием – и желанием разобраться – смотрели то на Альбиону, то на Алана, но парень лишь хмыкнул им в ответ и направился куда-то в сторону главной дороги.

- На повозке будет быстрее, - сухо бросил он.

Они шли молча. Что в тот раз, когда он случайно увидел ее в «объятиях» уличных разбойников, что в этот. Только снег разрезал полотно тишины своим хрустом, и, казалось, он был ужасно громким: Алан то и дело запинался, сбивался с шага, но он все равно старался идти прямо, ровно. Изредка останавливался и, вдыхая холодный, приводящий в чувства воздух, шел дальше.

Полукровка шла позади – старалась поспеть за Аланом, что забывался и переключался на свой обычный шаг. Он молча оглядывался назад и ждал, внимательно рассматривая девушку и заостряя свое внимание на ее внешнем виде: распущенные волосы, скрывающие большую часть лица, босые ноги, отсутствие какой-либо теплой одежды, в которую привыкли кутаться столичные женщины, и ледяная кожа – пальцы словно обожгло от воспоминаний, что незаметно проскользнули перед глазами. Это неправильно, ненормально. Чудачка. Он не понимал почему, но именно эти мысли назойливыми насекомыми вились в его голове, путались и мешались.

Однако вслух он не произнес ни слова.

Оказавшись на широкой улице, парня захлестнула бурлящая здесь жизнь: люди и нелюди, как всполошенные муравьи, сновали туда-сюда по заснеженной брусчатке, а глухой топот копыт и скрежет когтей эхом разлетался по ближайшим закоулкам. Генерал, все еще сжимая корзину с покупками в руке, молча направился в сторону крытых повозок, стоящих вдоль улицы.

Скучающие кучера заметно приободрились, когда к ним подошел Алан с Альбионой. Он молча протянул одному из них несколько серебряных монет и, убедившись, что извозчик уже готов отправиться в путь, забрался в повозку первым и затем помог подняться знахарке. Мужчина взмахнул поводьями, и лошади – да, вместо драконов в повозку были впряжены лошади – со сдавленным фырканьем неспешно пошли по улице.

Внутри повозки было холодно, но не так сильно, как на улице, и только это, пожалуй, все еще позволяло Алану держаться в сознании – повозку трясло, качало из стороны в сторону. Перед глазами начало мутнеть, а к горлу подступать тошнота. Он, скрестив руки, закрыл глаза и опустил голову на деревянную стену, стараясь глубже вдыхать воздух.

Хотелось отпустить мысли, перестать думать о непонятной сущности той, что сидела сейчас напротив него, но он не мог. Даже с закрытыми глазами парень чувствовал, как знахарка смотрела на него. С сожалением? С отвращением? Презрением? Или же ему все это чудится, кажется, так как он все еще находился во власти алкоголя?

- Почему ты без обуви и без зимней одежды? - наконец выдохнул он, не открывая глаз.

Размеренное цоканье копыт, пробивавшееся сквозь тонкие стены повозки, успокаивали и даже клонили в сон, однако несмотря на это, повозка все равно подскакивала на неровностях и тряслась, а стоило только кучеру съехать с главной дороги, как ситуация ухудшилась: мелкие камни будто бы специально попадались под колеса вместе с выбоинами на брусчатке. Парень, поджав губы, свел брови вместе и старался не думать о неприятных ощущениях, что жгучим комом подходили к горлу.

- Ты отличаешься от остальных, - едва слышно произнес Алан и слегка приоткрыл глаза, пытаясь увидеть эмоции на лице девушки.

Слышала ли она его или нет – ему было все равно. Единственное, что он хотел сейчас знать, так это то, что знахарка сейчас чувствует – или думает, – смотря на него. Парень приподнял голову, и почувствовал, как острая боль невидимой иглой впилась ему в затылок. Невольно зажмурившись, он вновь закрыл глаза и опустил ее вниз, не убирая скрещенных рук с груди.

Альбиона действительно была странной. Все поступки целительницы не поддавались логике и правилам того мира, в котором вынужден был выживать страж с рождения: ее не привлекал блеск золотых монет, а ведь ради них большинство готово было продать собственную мать в рабство; не волновал статус и репутация пациентов, что смогли бы прославить ее на весь мир и обеспечить безбедное существование до самой смерти, а она… просто выполняла свою работу? Или же нет?

Блондин этого не понимал, но хотел. Он снова приоткрыл глаза и взглянул на озадаченную знахарку, что сидела напротив. Даже весь ее внешний вид, такой странный и непонятный, явно не принадлежащий миру – его миру, – вызывал у Алана странный интерес, которому он не мог сопротивляться: он был сильнее, он с легкостью одерживал над ним вверх, вынуждая его, генерала королевской стражи, подчиняться чуждым ему действиям и… желаниям? Ради какой-то полукровки?

Алан тяжело выдохнул, стоило только повозке вновь подскочить на очередной кочке. Это было странно. Все происходящее было странным, нелепым, и эта неразбериха постепенно начинала раздражать. Парень, путаясь в собственных мыслях, продолжал молча смотреть на Альбиону и даже в какой-то момент слегка подался вперед, желая озвучить мучающий его вопрос, но не смог – повозка неожиданно остановилась.

Кучер довез их до нужного дома, и стоило только стражу со знахаркой ступить на снежную дорогу, как за их спинами раздалось уже знакомое размеренное цоканье копыт. Алан взглянул на девушку, что стояла возле приоткрытой калитки и терпеливо ждала его ответа, а затем окинул укутанный снежным одеялом каменный дом, из труб которого выходил густой черный дым.

В его памяти еще были свежи воспоминания той самой ночи, которую он отчаянно старался забыть, но они как назло всплыли перед глазами, стоило только парню в очередной раз оказаться перед домом целительницы. Алан невольно сощурился и слегка мотнул головой, пытаясь рассеять возникший образ, неприятно режущий его гордость. Он хотел уйти и забыть эту случайную встречу, но вместо этого сделал шаг вперед, ведомый любопытством.

- Если только ненадолго.

Холод – отрезвлял, он неосознанно приводил в сознание своими ледяными объятиями, но стоило только генералу перешагнуть за порог дома, как его тотчас окутало непривычное ему тепло. Оно дотрагивалось до парня, оставляя по всему его телу невидимые огненные следы, от которых становилось жарко, невыносимо жарко.

Недолго думая, он снял с себя верхнюю одежду и оставил ее у себя в руках, взглянув на Альбиону и дожидаясь ее следующих действий или слов.

Изначально Алан думал, что их очередная встреча пройдет в той самой мрачной библиотеке, расположенной на второй этаже особняка, и поэтому сам по старой привычке направился в сторону деревянной лестницы, однако остановился, сделав всего лишь пару небольших шагов, - Альбиона вела его в совершенно другое место. Она молча прошла до ближайшей комнаты и открыла двери, приглашая стража пройти внутрь. 

Открывшееся перед парнем помещение было и большим, и просторным: воцарившиеся в комнате холодные тона успокаивали, но никак не придавали ей той волшебной прохлады, что своим дыханием приводила в чувства – сейчас она была необходима. Неосознанный вдох противно обжег легкие, вынуждая блондина сухо прокашляться. Душно. Здесь было невыносимо душно и жарко, и это удушающее ощущение изводило его с каждым вдохом. Алан замер, склонив голову и прикрыв глаза на мгновение – все резко потемнело, а желудок скрутило в узел.

Он не заметил, как Альбиона покинула гостиную. Он не услышал, как за его спиной тихо закрылась дверь. Он смог понять это только тогда, когда тихо позвал знахарку по имени, а в ответ до его ушей донеслась лишь знакомая тишина, разбавленная легким треском дров в камине. Алан приоткрыл глаза и, тяжело выдохнув, взъерошил рукой волосы, пытаясь прийти в чувства. Зачем он это сделал? Он не знал и, с трудом переставляя отяжелевшие ноги, направился к окну.

Холод разрисовал толстое стекло своей волшебной кистью, оставив на нем множество причудливых узоров, которые таяли, исчезали от легких прикосновений стража – он осторожно дотронулся до изморози, ощущая, как ледяные капли медленно стекают по пальцам, а затем и по ладони. Они приятно охлаждали разгоряченную кожу, и генерал свободной рукой ослабил шнуровку на рубашке, что душила его своими грубыми нитями. Все же здесь невозможно было дышать.

Алан провел тыльной стороной ладони по стеклу, чувствуя, как холод приятно окутывает руку, а затем дотронулся ей до своего лба и вновь прикрыл глаза. Голова была ужасающе тяжелой, она гудела, словно рой разъярённых пчел, еще с повозки, однако этот приводящий в сознание холод выдернул парня из тумана. Ненадолго, всего лишь на пару мгновений, но этого уже было достаточно, чтобы мысли прояснились, но не ощущения – они все также противно скреблись где-то внутри. Парень, нахмурившись, слегка наклонился и рукой оперся о стену.

Стоило ли винить алкоголь? Возможно, это было очередное дешевое пойло, которое вливали в себя законченные пьяницы целыми бочками, а затем, мочась под себя и выворачивая свой желудок наизнанку, замертво падали посреди улицы. Блондин, стиснув зубы, склонил голову и сжал кулаки – сердце, подпитанное разрастающейся яростью, забилось быстрее. В памяти неосознанно всплыл тот самый спор, то самое злосчастное пари, что заключил Майрет в пьяном порыве на пару серебряников. Его голос, противный насмехающийся голос острыми кинжалами вонзался в помутненное сознание и мучительно отрезал от него огромные куски. Он продал его, собственного генерала, как какую-то дешевую шлюху! Алан сквозь тупую боль, пронзающую его затылок, чувствовал, как грудь все сильнее разрывает от злости, дыхание спирает от возмущения, а легкие обжигает от горячего воздуха. Он снова потянулся к шнуровке и резким рывком сорвал ее, после чего с силой сжал в кулаке.

Однако весь этот образ, выстроенный в кровавых ненавистных оттенках, расплылся, растворился, стоило только вновь открыться двери и запустить в гостиную немного свежего воздуха – в коридоре он все же был прохладнее. Блондин невольно склонил голову набок, прищурился, рассматривая вошедшую в помещение знахарку и чашку в ее руках. Да, она что-то говорила про то, что ему нужно выпить что-нибудь горячее… но разве это действительно необходимо? Парень не стал возражать и, все также сжимая шнурок в руке, направился к полукровке. Он молча и не поднимая на девушку взгляда взял кружку, случайно дотронувшись до ее пальцев.

Холод. Тот самый холод, что пронзал его руки невидимыми ледяными иглами, вновь коснулся его. Алан снова слегка прищурился и осторожно поднес чашку ко рту, нахмурившись. Что тогда, стоя в теплой комнате с камином, что сейчас: ее кожа почему-то была по-прежнему холодна, и он (холод) был сродни холоду мертвеца. Однако страж видел собственными глазами, как у нее бежала кровь. Настоящая алая кровь. Она яркими пятнами разукрашивала белый, свежевыпавший снег. Парень сделал первый глоток.

Сладкий, ягодный вкус с легкими нотками горечи моментально обжег горло, и Алан практически сразу же почувствовал, как его бросило в жар – тело словно охватило невидимое пламя, которое становилось лишь сильнее с каждым последующим глотком. Блондин прокашлялся и поставил чашку – уже пустую – на столик, что находился между двух кресел, а затем молча сел в одно из них и подпер тяжелую голову рукой.

Разговор между королевским стражем и столичной знахаркой никогда не удавался, и они большую часть времени молчали. Это происходило и сейчас. Алан, изо всех стараясь не обращать внимания ни на неприятную боль, охватившую затылок, ни на тошноту, что периодически скручивала желудок, ни на охвативший его жар, без слов следил за знахаркой и внимательно всматривался в каждые ее движения.

Генерал не мог понять, почему именно она, какая-то жалкая полукровка, существо с испорченной кровью, так очевидно выбивалось из его мира, где каждый выживал как мог. Ее поведение, ее принципы… все противоречило тому, к чему он привык видеть с пеленок, и именно это порождало странный интерес, который Алан никак не мог объяснить. Эта знахарка была другой, странной, она не подходила под все образы, что он когда-либо видел за время своей жизни, и это непонимание выводило его из себя. Парень приподнял голову, откинулся на спинку кресла. К ней он не испытывал брезгливого отвращения, что пронизывал его насквозь при виде изуродованных тел зверолюдей или дисытанов, был лишь это чертового любопытство! Блондин невольно потер пальцы – их словно обожгло холодом, несмотря на пылающий огонь в камине и удушающий сухой воздух в гостиной.

Все это время на языке крутился лишь один вопрос: кто она?

А желание узнать об этом становилось невыносимым.

И, наконец, оно достигло своего апогея.

Страж молча – и достаточно резко – поднялся с кресла, оставив в нем лежать шнуровку от рубашки, и направился к знахарке, что стояла к нему спиной. Алан шел медленно, словно крадущийся хищник, но он при этом знал: Альбиона прекрасно слышала его – тяжелые шаги, раздающиеся в пустой комнате, не почувствует только глухой.

Еще шаг, и блондин оказался вплотную к девушке, он почувствовал, как в нос ударили запахи всевозможных трав, от которых начинала кружиться голова. Алан замер, едва его рука неосторожно коснулась распущенных белых волос: он, почти не прикасаясь к прядям, провел пальцами по ним, а затем запустил руку внутрь, дотрагиваясь до шеи знахарки.

Знакомый, неприсущий живым холод вновь пронзил его, обжигая невидимым пламенем его пальцы. Блондин замер. Это чувство… Он, склонившись над знахаркой, осторожно провел рукой по шее, ощущая множество крохотных пластин, напоминающих чешую – не дернулся, продолжил стоять, – а холод, что окутывал его кожу, становился все сильнее. Рука скользнула на изгиб ключицы и замерла, слегка надавив на нежную кожу.

Алан, опустив вторую руку на плечо девушки, неосознанно прижался к ней, даже сквозь грубую ткань ощущая легкие – но приятные – покалывания холодных игл. Он опустил голову и рвано выдохнул. Сердце, что птицей трепыхалось в грудной клетке, лишь усиленно разгоняло горячую кровь по всему телу. Оно невыносимо горело, пылало, а эти мимолетные касания, пронизанные неизвестным холодом, приводили в чувства, рассеивали боль и тошноту, что успели сковать его невидимыми цепями. Пальцы лишь сильнее сжались. Все из-за этой девчонки… странной и чудной девчонки, что один раз протянула ему руку, и он оказался поглощен этим любопытством.

Страж закрыл глаза и, склонившись над ухом Альбионы, спокойным полушепотом произнес фразу, что терзала его все это время:

- Я хочу знать, кто ты.

Неприятная боль, вгрызающаяся острыми клыками в затылок, и тихий гул, воцарившийся в голове, обволакивали сознание мутной, толстой пеленой. Мысли путались, сбивались в непонятные формы, а потом превращались в ничто, оставляя после себя лишь размытые образы и призрачные ощущения, от которых сердце билось в бешеном ритме. Алан лишь сильнее сжал пальцы. Да, ощущения…

Он чувствовал, как его лицо, шею и грудь объяло невидимое пламя, от которого кожа покрывалась красными пятнами – все пылало. И это было невыносимо. Страж приподнял голову и лбом коснулся ее затылка, ощущая, как сквозь густую копну белых волос холод приятно касается его кожи. Он замер, глубоко вдыхая терпкий аромат всевозможных трав – ее запах.

А он сейчас опьянял сильнее любого эля.

- Я уже говорил, что ты отличаешься от других, - тихим полушепотом произнес Алан. – Все твои действия и поступки, они… не такие, как у большинства, - парень на мгновение замолк, осторожно провел пальцами по выпирающей ключице. – И этот холод… - он тяжело выдохнул, кончиком носа коснувшись волос полукровки. – Ты выбиваешься из этого мира, и я хочу знать, почему.

«И не только это» - эти слова, пронесшиеся у блондина в мыслях, неосторожно сорвались с его губ и растворились в непонятном шепоте. Его руки, едва касаясь складок одежды знахарки, медленно соскользнули вниз и осторожно легли на талию – Алан прижал девушку еще ближе к себе, ощущая, как легкий холод приятно окутывает его тело, объятое невидимым огнем. Сердце забилось еще быстрее, и его бешеный ритм звонкими отголосками раздался в ушах. Любопытство, грызущее и раздирающее душу любопытство, и странное, неутолимое желание схлестнулись вместе, подталкивая стража к обрыву.

А он послушно шел у них на поводу.

Рваный вдох и выдох. Запах трав продолжал дурманить, сводить с ума. Блондин носом провел по волосам Альбионы и склонился над ней: сухие, обветренные губы осторожно коснулись тонкого изгиба шеи, а грубые руки, опустившиеся чуть ниже талии, приподняли подол рубашки и легли на холодную, ледяную кожу девушки. Алан медленно провел одной рукой по животу, подушечками пальцев ощущая редкие небольшие гладкие пластинки, забираясь все выше, а вторую положил на талию – сквозь тонкую кожу, обжигающую холодом, чувствовались хрупкие кости.

На каждое его движение тело знахарки отзывалось мелкой дрожью, и Алан это прекрасно чувствовал – он ощущал мелкие мурашки, что охватили ее тело, однако даже так она не шевелилась, только робко вздрагивала в его руках. Блондин замер, слегка поднял голову и горячо выдохнул:

- Боишься меня?

Каждый раз... Каждый раз, когда страж осторожно дотрагивался до ледяной кожи знахарки, медленно проводил по ней пальцами, ее хрупкое тело отзывалось легкой дрожью, что ощущалась даже сквозь толстую ткань одежды. Его рука, лежавшая на талии, соскользнула ниже, и парень снова – снова! – почувствовал, как девушка вздрогнула. Изо рта вырвался рваный выдох: Алан, прикрыв глаза, склонился над Альбионой, вновь касаясь сухими, но горячими губами нежной шеи. Он сомкнул их, кончиком языка ощущая легкое покалывание холода и неспешно поднимаясь выше.

Сердце продолжало отчаянно биться, оглушая собственным бешеными, глухими ударами. Целительница, что случайно завладела всеми его мыслями, теперь наконец-то была в его руках, и она не сопротивлялась, не двигалась. Алан еще сильнее прижал полукровку к себе, крепко обхватил ее за талию и немного прикусил нежную кожу девушки. Снова эта дрожь! Он чувствовал себя зверем, играющимся с пойманной дичью, и от этого осознания по спине прошлись мурашки, а в груди защемило. Страж тонул во всем этом, не в силах выбраться.

Мелкими и краткими, но частыми поцелуями Алан взбирался по шее вверх, изредка останавливаясь и вдыхая терпкий аромат лечебных трав. Он слышал, как ее тихий голос запинался и подрагивал, однако все эти взволнованные нотки, срывающиеся с ее тонких губ, лишь сильнее обволакивали опьяняющей дымкой его разум. Убрав руку с талии, страж осторожно коснулся ею до спутанных белых прядей волос и аккуратно заправил их за ухо, медленно провел по нему кончиком носа. Выдох.

На вопрос, заданный знахаркой, генерал остановился, замер, пытаясь собрать хаотично мечущиеся мысли воедино, однако все было напрасно – обжигающие чувства и ощущения, от которых перехватывало дыхание и сильнее обжигало тело, постепенно брали над нам контроль. Именно они предстали в роли кукловода, что дергал за ниточки свою марионетку. Алан приоткрыл глаза и поднял свой затуманенный взгляд, сокрытый волнистыми золотыми прядями, на размытое отражение в окне: он, склонившись над маленькой целительницей, не выпускал ее из своих объятий, а лишь с каждой секундой сильнее обхватывал грубыми руками тело девушки, сжимал ее, наслаждаясь приятным холодом, что ласково касался его горячих ладоней.

Алан ничего не произнес – промолчал, пытаясь про себя дать ответ. Под учащенный ритм сердца он обратной стороной ладони провел по изгибу шеи, скользнул чуть выше и осторожно дотронулся до ее щеки. Это было простое любопытство. Убрал ее, снова положив на ключицу, а сам медленно наклонился, обжигая горячим, прерывистым дыханием ледяную кожу, коснулся губами мочки уха. Он всего лишь хотел знать, кто она такая. Зубы нежно сомкнулись на ней, слегка оттягивая вниз. Хотел знать, почему она отличалась ото всех. Отпустил ее, немного отпрянул от Альбионы, носом зарываясь в густых белых волосах. Хотел знать, почему именно она сейчас заняла все его мысли, вынуждая его опускаться на самое дно. Вновь вдохнул ее дурманящий запах.

Он хотел ее.

По всему телу прошелся слабый разряд, одурманивающий голову – сердце, охваченное соблазняющими желаниями, вновь затрепыхалось в груди. Алан, затаив дыхание, сглотнул скопившуюся слюну. Ему было сложно дышать.

- Это хорошо, -  это все, что смог на выдохе произнести страж.

Алан выпустил Альбиону из хватки и запустил руку в свои волосы, пытаясь убрать их назад – мешались, но в следующую же секунду генерал резко развернул девушку, оказавшись к ней лицом к лицу, склонил голову, ощущая глухой, неприятный шум в ушах. Он был слишком близко, и от этого невыносимо пересыхало в горле.

Парень – уже более уверенно – дотронулся до подбородка полукровки, приподнимая ее голову повыше и заглядывая в странные звериные глаза. Он вновь сглотнул, прерывисто выдохнул. Алан не шевелился. Он пристально смотрел на девушку, внимательно изучая ее черты лица. Его взгляд... Он словно был окутан мглой, в которой чувствовалось сильное, удушающее желание. Блондин наклонился к Альбионе и замер в паре сантиметров от ее губ, обжигая их своим горячим дыханием, а затем осторожно коснулся их. Свободная рука стража снова легла на талию, вновь скользнула под рубашку, обхватывая и прижимая девушку ближе. Еще ближе.

Приятный холод мгновенно укусил его, вынуждая Алана невольно податься вперед, настойчивее впиваясь в губы. Все тело пробрала легкая, дурманящая дрожь. Дыхание уже давно сбилось, а сердце продолжало колотиться в нахлынувшем безумии, сбивая с толку своими громкими ударами.

Этот мир сошел с ума.

Тяжелое дыхание, огромными рваными клочьями вырывающееся из груди, и оглушающий ритм сердца слились воедино, превратились в огромную мутную волну чувств и эмоций, захлестнувшую стража с головой. Он немного отстранился от знахарки, но не отпустил ее – слегка прикусил нижнюю губу, глубоко вдохнул дурманящий запах лекарственных трав и снова подался вперед, впиваясь жадным поцелуем.

Жажда. Истязая невидимой огненной плетью все тело, его терзала невыносимая жажда, которую он не мог никак утолить. От каждого удара, оставляющего алые следы на коже, тело напрягалось, и Алан, беспрекословно повинуясь ее приказам, сжимал пальцы, сдавливая кожу Альбионы. Это была жажда большего, которой невозможно было противостоять.

Рука, придерживающая подбородок девушки, скользнула по ее тонкой шее – страж, едва касаясь бледной кожи кончиками пальцев, чувствовал отголоски, трепыхающегося сердца девушки, – зашла за затылок и, пропуская сквозь пальцы белые пряди, зарылась в густых волосах. Вновь обжигающий удар пришелся по телу, и парень крепко схватился за них, приподнимая голову знахарки.

Происходящее было безумием, из удушающего плена которого нельзя было выбраться. Все чувства были обострены до предела, и Алан даже сквозь густую пелену, окутавшей разум, понимал это – тело само реагировало на каждое, пусть даже и мимолетное, движение полукровки. Ее краткие вздрагивания и мелкие мурашки лишь сильнее заставляли задыхаться, и этому страж не мог противиться – не хотел.

Парень провел второй рукой по спине девушки, на мгновение останавливаясь на крохотных гладких пластинках, медленно проводил по ним пальцами, чувствуя, как его бросает в приятную дрожь от покалывающего холода. Он опустил руку ниже, на бедра, и еще ниже – на ягодицы, со всей силы сжимая их.

А затем резкая боль неожиданно вгрызлась ему в лицо, и холодный ветер, чьи колючие снежинки мелкими иглами впивались в кожу, взъерошил и без того спутанные светлые волосы.

Пелена перед глазами постепенно рассеивалась. Генерал отшатнулся, сделал шаг назад, удивленно – и непонимающе – взглянув на знахарку: девушка, резко отпрянув от него, сжалась и задрожала, а зимний ветер, осыпая ее белоснежными хлопьями, задувал убранные пряди обратно на лицо, скрывая за рассыпчатыми волосами испуганный, мечущийся взгляд. Рука сама легка на пылающую щеку.

Мысли, разорванные в клочья, собирались в единое целое, а сердце, бьющееся в невыносимом ритме, успокаивалось – эмоции, взявшие под контроль разум, рассеивались, уступая место растоптанной гордости, что продолжала извиваться раненой змеей. Страж поджал губы, приподнял голову, окинув Альбиону уже привычным надменным взглядом, в котором чувствовалось раздражение. Снежинки, что легли на лицо стража, растаяли, превратились в прохладные капли, и Алан, выпрямившись и расправив плечи, молча их смахнул.

«Все же боишься…» - блондин хмыкнул и, не обронив ни слова, направился в сторону двери, ведущей в коридор. Раздался оглушающий хлопок, еще один, и Алан, быстро набросив на себя накидку, покинул каменный дом, оказываясь в объятиях холодного ветра. Он, прошипев, стиснул зубы.

Это была последняя ошибка в его жизни.