С переходом под руководство юстициар редкие деньки, позволяющие стражам сбросить с себя сковывающие доспехи и облачиться в свободную, простую одежду, практически исчезли из их жизни. Судейский конклав был серьезен и непреклонен в своем решении, особенно по отношению к маршалу, генералам и капитанам, потому что их статус - это их власть, их знания и сила, а это все могло случайно оказаться в руках невидимого врага, жаждущего разбить королевский щит.

Алан молча принял все изменения, стараясь сбежать от собственных проблем в этом безумном ритме жизни: с раннего утра и до позднего вечера ему приходилось ходить в окружении своих людей по всему Тор-Шолле, заглядывать в каждые переулки и всматриваться в лица случайных прохожих, выискивая в их глазах подозрительный блеск; ночью же, седлая Жемчужину, он отправлялся в ночной патруль окрестностей города-столицы. Времени на отдых почти не было.

Если в первые дни усталость чувствовалась лишь легким покалыванием в мышцах, то спустя недели, ставшие долгими месяцами, она сдавила генерала в своей когтистой хватке, высосала из него все силы, выбросив лишь оставшуюся сухую безэмоциональную оболочку. Он выполнял поручения на автомате, даже не задумываясь ни на секунду. Все делал молча и с холодным отсутствующим взглядом. И только тогда, когда шумное дыхание Рамона, шедшего по пятам генерала, начало безумно выводить из себя, Алан решил попросить об увольнительной. Он хотел отдохнуть от людей и от давящей на него обязанности. Хотя бы на один жалкий день.

Юстициары изначально были категорически против, но, из раза в раз сталкиваясь с Кэрроном, настроение которого охотно подхватили другие вымотанные стражи, были вынуждены пойти на уступки. Вскоре они раздали всем «свободные денечки», грамотно распределив рабочие и выходные дни среди всех отрядов - явной бреши в защите короны не было. Алану же увольнительная пришлась на 21 число Морозного, и от этого «забавного» совпадения парень смог лишь устало выдохнуть: у него не было ни сил, ни желания злиться и проклинать судьбу, что с особой коварностью дергала за его нити жизни. Провести время в Тор-Шолле, окутанном тишиной и спокойствием, больше не представлялось возможным.

Он также хотел взять Жемчужину и улететь с ней куда-нибудь за пределы шумного города и его серых окрестностей, окунуться в медленную и нерасторопную жизнь природы, однако и в этот раз его планы пошли под откос. Серебряная виверна, что всегда дышала здоровьем и жизнью, в этот раз лежала без сил на соломенном подстиле и, тяжело дыша, заливалась сильным кашлем. Зима - сложный период не только для людей, что с трудом переносили низкие температуры, но и для драконов, чьи тела остро реагировали на такие резкие перепады. Среди стражей была объявлена экстренная ситуация. К больным зверям тотчас доставили лекаря, который озвучил то, чего Алан хотел бы слышать меньше всего: его любимица при сопутствующем лечении будет хворать как минимум неделю, а ускорить ее выздоровление поможет только магия золотого дракона (а такого элемента у стражей не водилось) или особые целебные зелья, изготовляемые на заказ.

Не желая видеть страдания любимого дракона, генерал Кэррон и еще несколько стражей, которые волновались о состоянии своих зверей, тотчас согласились отдать несколько золотых монет за лекарства. Только вот забрать их с другого конца города можно было лишь 21 числа. Алан вновь устало выдохнул, предчувствуя, что свободного времени у него все же не будет.

В назначенный день ранним утром разыгралась сильная метель, поставившая казармы на уши: буйный ветер просачивался сквозь мелкие щели в здании и заупокойно завывал в огромных коридорах, а снаружи изо всех сил пытался сорвать закрытые ставни с петель, кружась в диком вальсе со снегом. Те редкие люди, что имели смелость выйти в объятия непогоды, старательно закрывали лицо и упорно шли вперед, с трудом переставляя ноги. Только ближе к полудню разбушевавшаяся не на шутку стихия утихла, небо распогодилось, предоставляя Алану шанс добраться до драконьего лекаря. Ушел же он от него только тогда, когда Тор-Шолле начала пожирать ночная темнота – создание зелий заняло гораздо больше времени, чем изначально рассчитывал мужчина.

Небольшие склянки, в которых находилось целебное зелье, тихо звенели в мешке, запрокинутом через плечо, при каждом шаге. Несмотря на то, что в центре столицы шло бурное празднование дня семьи и влюбленных, улицы, по которым шел Алан, были почти безжизненными. Лишь редкие люди – в основном это были хихикающие влюбленные парочки – проходили мимо. В какой-то степени блондин был этому даже рад, потому что впервые за долгое время он мог насладиться тишиной и слабым хрустом снега под ногами.

Повозки на пути не попадались. Кучера, что управляли драконами и лошадьми, торопились как можно быстрее оказаться дома, в узком кругу родных и близких, и давно покинули запорошенные снегом улицы Тор-Шолле. Перехватив другой рукой мешок, Алан продолжил свой путь. Идти на собственных двоих до драконника не хотелось, но другого выхода у него не было.

Проходя мимо очередных закоулков, поглощенных темнотой ночи, до генерала донеслись отголоски какой-то возни: голоса, множество низких голосов, смешанных с гадким смехом, противным шипением раздавались откуда-то из-за домов. Не доходя до поворота, ведущего внутрь переулка, Алан остановился, осторожно прислонился спиной к ближайшему зданию и, задержав дыхание, начал прислушиваться.

Их было трое, нет, четверо: три опустившихся до уровня безмозглых животных мужчины и девушка, оказавшаяся зажатой в их тиски. О чем именно они говорили, Кэррон не мог знать – из-за свистящего над ухом ветра было плохо слышно, но по редким гадким смешкам и тихому сдавленному шипению можно было догадаться, что это были явно не признания в любви. Алан как можно тише поставил мешок со склянками на землю, а сам сделал уверенный шаг в сторону переулка. Он не обязан был геройствовать, это не день его службы, но… он не мог поступиться своими принципами стража, своей честью. Пройдя мимо, сможет ли он дальше с гордостью звать себя защитником короля, если не способен даже защитить подданных его величества?

- Трое на одного, да? – усмехнулся он, ступая в темноту к нарушителям покоя.

Его голос, в котором чувствовались нотки ехидства, мгновенно заставил мужчин обернуться и злобно оскалиться. Их «трапезу» прервали. Облаченный в обычную одежду, под которыми не было никаких доспехов, Алан скорее походил на представителя городской знати, чем на генерала королевской стражи, и это ошибочное представление сыграло ему на руку. Он был хорошо физически подготовлен, а эти отчаявшиеся ублюдки вряд ли даже могли похвастаться умением держать правильно меч. Однако это не помешало им оскалиться в предвкушении чего-то большего, наивно предполагая, что явное преимущество было на их стороне.

Они рывком бросились в сторону Кэррона, занеся руки в ударе, но тот успел отскочить в сторону, заодно сильным ударом локтя по хребтине сбив одного из мужчин с ног. Только вот следующее мгновение сместило его с выигрышной позиции.
Альбиона… Заметив возле стены ту самую беловолосую знахарку, Алан резко замер – сердце пропустило пару ударов, а по всему телу пробежались колючие мурашки. Секунда, всего лишь секунда, и он уже почувствовал, как перед его глазами медленно рассасывалась тьма, а по виску стекало что-то горячее и капало на снег. Следующий удар раскроил ему губу.

- Что, птичка закончила трепыхаться? – сдерживая нахлынувшую ярость, прохрипел один из тройки и схватил Алана за грудки, вновь желая замахнуться по лицу.

Это было то, что нужно. Пнув ногами со всей силы под ребра, страж смог вырваться из хватки и ударить кулаком близстоящего мужчину по челюсти – он отлетел в стену, хорошо ударившись о нее головой. Он сполз вниз, не шевелясь, – пар, исходящий из его рта, еще свидетельствовал о теплившейся внутри жизни. Третий нападавший, находившийся справа, вынул из потайного кармана нож и бросился со звериным оскалом на блондина, но Алан успел вовремя перехватить его руку, грубо и резко вывернув назад – он, корчась от боли, захрипел, упал в снег и затрясся, хватаясь за свою вывихнутую конечность.

Остался один. Смахнув со лба кровь, что застилала взор, Алан, тяжело дыша, уставился на последнего «целого» из этой тройки неудачников. Он, нервно озираясь по сторонам, медленно отступал назад, а Кэррон, сплюнув сгусток крови, шел к нему навстречу.

- Тц… - цокнул последний и поднял руки – осознал, у кого изначально было преимущество.

Блондин ничего не ответил, лишь молча сопровождал его свирепым взглядом, прожигающим насквозь. Он ждал, пока тот не поднимет своих дружков с земли и не свалит в какую-нибудь ближайшую канаву зализывать раны. Крысы. Стоило только их тушам скрыться за углом здания, как страж развернулся в сторону лекаря.

- Надо же, - спокойно произнес Алан, подходя поближе к Альбионе и внимательно осматривая ее, - даже у любимого всеми лекаря есть свои враги, - его взгляд остановился на ее босых ногах, а точнее на той, где была большая развороченная рана; он слегка прищурился.

В его словах не чувствовалось ничего, кроме усталости. Да, он еще помнил тот день, когда его выставили за порог дома и всучили обратно злосчастный кошель, словно высмеяв его перед всеми. Да, он все еще чувствовал злость, что сковала обжигающими путами его сердце, но… не сейчас, не в этот момент. Он был слишком уставшим и измотанным, чтобы злиться, чтобы испытывать хоть какие-то эмоции вообще.

Генерал обернулся назад, внимательно вслушиваясь в окружающие его звуки. Тишина. Даже снег нигде поблизости не хрустел. «Видимо, ушли», - пронеслось в мыслях у парня, и тот вновь перевел взгляд на беловолосую девушку с ее раненой ногой. Она с трудом опиралась на костыль. Оставить знахарку здесь, в какой-то подворотне ночью среди холода и снега, было заманчивой идеей, и, возможно, он бы так и сделал, но в другой раз. Когда будет подходящее настроение.
Повернувшись к Альбионе спиной, Алан молча присел на корточки и завел руки назад, чтобы поддержать девушку за ноги, когда та окажется на нем.

- Забирайся, - в приказном порядке произнес страж, - твой дом относительно недалеко. Помогу добраться.

Лекарства… Раненая целительница не сразу приняла «приглашение» Алана. Она заметила в стороне небольшой мешочек, оставленный среди снежных барханов, и молча направилась к нему. Вцепившись в трость и стискивая зубы, девушка с трудом до него дошла, а, осторожно подняв вещицу с земли, смогла услышать тихий звон множества склянок.

Как только беловолосая вскарабкалась на спину генерала, тот, подхватив ее за ноги, слегка «подбросил» ее, желая сделать более удобный хват – не хотелось в случае чего извиняться, если она через несколько шагов вдруг окажется лежащей в снегу. Только вот это вряд ли бы произошло. Знахарка оказалась на удивление легкой, что даже Алан на мгновение опешил. Он сделал первый шаг лишь спустя несколько секунд.

Длинные витиеватые улицы, по которым неспешно шел генерал с Альбионой, были абсолютно пусты, только редкие бездомные животные, испуганно озирающиеся по сторонам, перебегали им дорогу и исчезали где-то за углами зданий. Кроме них здесь, в непроглядной ночной темноте, не было никого. Даже ветра, что любил играться с ржавыми флигелями, скрипучими вывесками и тяжелыми ставнями домов. Вокруг царила тишина – за всю дорогу никто не обронили ни слова, каждый был поглощен собственными мыслями, от которых было практически невозможно отбиться.

Алан бросил краткий взгляд на босую ногу девушки, перевязанную окровавленной тканью. С того самого дня, когда она выгнала его обратно на улицу с деньгами в руках… нет, даже раньше – с прошлого года, когда он словно глупый кролик угодил в охотничью ловушку разбойников, хоть и редко, но все же задавался вопросом: кто она? Он не ощущал от нее тепла, что присуще всем живым, но при этом чувствовал сквозь толстый слой одежды слабые удары сердца. И эти странные глаза, чей звериный вид вырывался из задворок памяти…

Добраться до места, где находился огромный каменный дом Альбионы, не составило особого труда: время пролетело незаметно, что даже сам генерал не заметил, как оказался внутри того самого района, в котором еще тогда остановилась жизнь. Только вот в этот раз оказаться незамеченными не получилось. Двое женщин, что разговорились возле калитки какого-то дома, тотчас приумолкли, когда Алан молча прошел мимо них с небезызвестной целительницей на спине. Он чувствовал, как их любопытные взгляды прожигали его насквозь, а потом до ушей донеслись едва слышимые отголоски перешептываний. Еще бы, в такой-то день.

Когда он дошел до калитки, ведущей в пустынный сад дома знахарки, парень помог девушке слезть со спины, а затем, поддерживая под руку, сопроводил ее до дома. Стоило только ей провернуть ключ в замочной скважине и приоткрыть дверь, как блондин молча развернулся и сделал шаг в сторону выхода, но тотчас был остановлен девушкой: Альбиона сжала пальцами его рукав и, заглянув блондину в глаза – блеск, тот самый золотой блеск! – едва слышно попросила его остаться.

Мешок со склянками вновь звякнул, и огромная тяжелая дверь закрылась, оставляя колючую темноту и гибельный холод снаружи. Теплый воздух, игриво лизнув замершее лицо парня, и яркий свет приятно окутали стража, что покорно шел вслед за девушкой, ведущей его вверх по лестнице в тот самый кабинет – библиотеку. Причина? Да не было ее, этой причины.

Вдохнув пыльный воздух, пропитанный тысячами старых книг, Алан понял, что с прошлого его посещения здесь ничего не изменилось, только на фитилях множества свечей танцевали алые языки пламени. Альбиона предложила стражу присесть, и он, сняв с себя верхнюю одежду, положил ее к себе на колени, как только оказался в объятии мягкого кресла. Его рукав, окаймленный распушившимися нитями, был разорван на мелкие кусочки – своеобразный подарок на память. Когда это произошло, он не помнил, и поэтому недовольно цокнул, складывая одежду в несколько слоев: «Придется отдать сестре».

Не успел молодой генерал опомниться, как оказался в кабинете полностью один в абсолютной тишине, которую имело наглость нарушать редкое потрескивание дров разожженного камина. Девушки не было. Объятый расслабляющим теплом и долгожданной тишиной, Алан, слегка склонив голову в сторону, подпер ее рукой и закрыл глаза. Вся накопившаяся усталость огромным комом свалилась на его плечи, и страж тяжело вздохнул, ощущая, как медленно растворяются все тревожные мысли в невидимом тумане. Это то, что как раз и было нужно.

Однако не громкий, но весьма слышимый хлопок двери резким рывком выдернул блондина из цепких рук Морфея. С особым усилием открыв глаза, он увидел перед собой Альбиону, что протягивала ему чашу, наполненную каким-то травяным отваром. Парень с удивлением взглянул на знахарку.

- По-хорошему, вам бы выспаться и отлежаться, как минимум, несколько дней, но, похоже, такой возможности у вас нет - поэтому выпейте это. Оно восстановит силы. – В ее голосе чувствовались нотки сожаления, и Алан, едва заметно усмехнувшись, взял чашу с лекарством в руки – как ни старайся, от правды не убежишь и не скроешься.

Как только Кэррон поднес ее ко рту, то резко зажмурился – лекарство хоть и пахло смесями различных трав и цветов, но на вкус сильно горчило, а разбитая губа заныла, напоминая о себе. Однако парень молча все выпил до последней капли и также без единого слова отдал пустую чашу Альбионе. Что должно было произойти, он не знал, но все же доверял ей как искусному лекарю, однажды вытащившего его с того света.

Непонятное чувство теплоты и спокойствия тягучей карамелью разливалось по всему телу, постепенно избавляя стража от терзающих мыслей, от невыносимой усталости и тревоги. Как по волшебству. Подняв взгляд на знахарку, он, пристально всматриваясь в закрытое белыми прядями лицо Альбионы, с любопытством произнес:

- Кто же ты?

Этот вопрос, что с сорвался с его уст, несомненно, останется не отвеченным – это было очевидно. Алан знал и понимал это. Усмехнувшись собственным мыслям и какому-то детскому нетерпению, он отмахнулся.

- Впрочем, неважно, - в своей уже привычной манере произнес генерал. – Я не стану долго мозолить тебе глаза и уйду, как только ты закончишь.

Смочив небольшую тряпочку в травяной настойке, Альбиона осторожно, словно боясь причинить лишнюю боль, протирала раны. Ее прикосновениями были легкими, почти не ощущались на коже, но они... приятно согревали? Алан с неким интересом взглянул на целительницу, чье лицо, скрытое за растрепанными белыми прядями, было в паре сантиметров от его собственного. Их взгляды на мгновение пересеклись, но ненадолго.

Он вспомнил, как еще в детстве, плутая по грязным улицам подобно голодным крысам, вместе с сестрой пытался выжить. После драк Элли, точно также как сейчас Альбиона, с испугом и заботой протирала драной тряпкой, смоченной в простой проточной воде, его раны. В такие моменты Алан всегда молчал, виновато отводил взгляд в сторону, стараясь не смотреть на взволнованное выражение лица собственной сестры, однако в этот раз ее рядом не было, как и грызущего вины за случившееся. Прикрыв глаза, блондин усмехнулся. Почему такие воспоминания решили вынырнуть из глубины сознания именно сейчас?

Рука девушки, слегка сжимавшая салфетку, замерла, а затем и сама целительница, с трудом опираясь о книжный столик, поднялась на ноги и, похрамывая, направилась к шкафу. Алан прищурился, изучающе рассматривая целительницу со спины. Зверолюди и ирноки, значит? Парень слегка наклонил голову и пальцами потер подбородок. Это объясняло ее упрямое и настойчивое поведение и золотистые звериные глаза, что несколько дней назад ввели его в ступор. "Как много людей по собственному желанию портят свою собственную кровь", - эта фраза крутилась на кончике языка, но сорваться с него так и не успела - следующий вопрос, произнесенный с настоящей серьезностью, заставил блондина задуматься.

Неприятно ли ему общество Альбионы? Он не знал, чувствовал только разочарование, надоедливо скулящее внутри, но его сердце не было охвачено даже крохотными тенями - жалкими отголосками! -  отвращения или презрения, что обычно с ухмылкой просыпались рядом со смесками и другими расами. Были ли эти чувства, выросшие вместе с Аланом и идущие рядом с ним уже долгие годы, приглушены слабой благодарностью за спасение собственной жизни и любимого дракона? Возможно. Все было возможно.

- Нет, - на выдохе ответил генерал, не сводя глаз со знахарки, которая поставила на книжный столик небольшой мешочек и фиал.

Не успел он спросить, что это, как девушка сама ответила на возникший вопрос - это были лекарства для Жемчужины. Оставалось только гадать, когда знахарка успела заглянуть в тот мешок, что с собой принес Алан. Парень приподнял бровь в удивлении. Не ожидал.

- Весьма щедро с твоей стороны, - он осторожно взял мешочек в руки и, потянув за тоненький шнурок, заглянул внутрь, после чего перевел взгляд на Альбиону. - Как следует это давать?

Только вот ответа он не дождался. Сильный ветер истошно завыл где-то в дымоходе, а мирно потрескивающее пламя испуганно задрожало, осыпав внутреннюю часть камина крохотными искрами. Где-то закрытые ставни загромыхали в безумном припадке, грозясь вот-вот сорваться с петель. Алан, положив драконьи лекарства обратно на стол и оставив свою верхнюю одежду на кресле, без слов встал и подошел к окну, слегка отодвинув темную и грубую ткань шторы в сторону.

Сильный ветер, одичавшим зверем вырвался на свободу, покинул свою тесную клетку: он, поднимая в воздух бесчисленное множество снежинок, кружил их, вертел и разбрасывал по округе как ненужные вещи, а затем снова подхватывал и кружил, кружил, кружил... Деревья согнули свои дрожащие ветви перед его силой, а некоторые, жалобно хрустнув, надломились, упали в снег и исчезли в нем. Казалось, что сейчас любой, кто выйдет в эти холодные объятия, исчезнет - его подхватит разыгравшаяся метель и унесет в неведомые края.

- Похоже, у погоды свои планы, - хмыкнул Алан, обратно закрывая шторы.

Парень садиться в кресло не торопился. Он, не разжимая пальцы и не отпуская ткань штор, бросил - а не растерянность ли это? - взгляд на Альбиону, что стояла неподалеку.

Видимо, ему придется еще немного погостить.

Несмотря на то, что Алан, пользуясь собственным положением королевского стража, мог практически без особых проблем зайти в любой дом и устроить обыск, он всегда старался как можно быстрее покинуть его. Ему было некомфортно находиться на чужой территории дольше положенного, поэтому разыгравшаяся за окном метель загнала парня в ловушку. Он бросил краткий взгляд на закрытое шторами окно, обратно сел в кресло и взял в руки выданное знахаркой лекарство.

- А мне казалось, что ты можешь только людей лечить, - усмехнулся парень, разглядывая в руках завернутый пиал.

Что в тот раз в лесной хижине, что сейчас, Алан смутно понимал ее поступки. Она вновь обработала его раны, пущие царапины, на которые он даже не обратил бы должного внимания, и за даром отдала ему свои лекарства, на приготовление которых, скорее всего, ушел ни один день. Какая была цель у всего этого? И дальше поддерживать статус доброго лекаря? Или все же это действительно были добрые намерения?

Мир, в котором Алан существовал с пеленок, был черств и жесток, беспощаден и холоден: он молча разбирался со слабаками, выкидывал их как ненужный мусор, что вскоре начал бы гнить и разлагаться. В мире, в его мире, почти не было добрых людей, и поэтому он привык действовать также грубо и резко, не надеясь на чью-либо помощь и сочувствие. А сейчас, столкнувшись лицом к лицу с добродетелью бескорыстия, он был растерян. Это совершенно не то, к чему он привык. Лучшее, что мог сделать блондин, – продолжать играть роль холодного генерала королевской стражи с холодным, отстраненным взглядом.

Снежная буря, бушующая за окном, не утихала. Казалось, что ветер наоборот становится с каждой секундой все сильнее, яростнее и отчаяннее – противное завывание все еще блуждало где-то в дымоходе, сопровождаемое тихим свистом. В этот же момент Альбиона предложила переждать непогоду здесь, в ее каменном доме, чьи толстые стены спасали от ледяных клыков разъяренного ветра, но Алан никак не отреагировал на ее слова, лишь крепче сжал завернутый пиал в руках. Он молча смотрел на пламя, что спокойно колыхалось в камине. Если он останется здесь, то сколько времени придется ждать? Час? Два? А, может, и до утра? Парень нахмурил брови: юстициары сожрут его целиком за опоздание, но при таком ветре его, скорее, поглотят полностью снежные волны — вряд ли он сможет уйти дальше этого района. «Надеюсь, ты быстро успокоишься», – он перевел взгляд обратно на зашторенные окна.

Лекарство, предназначенное Жемчужине, вскоре вновь оказалось на столике рядом с другими склянками. Откинувшись на спинку кресла, Алан устремил свой взгляд на собственные слегка потертые ботинки. В мыслях проскользнула ненавязчивая фраза, что нужно бы купить новые. Блондин никогда не обращал внимание на то, что между людьми может возникать давящая тишина – в такие моменты он молча уходил от разговора, однако сейчас, оказавшись в каменной «ловушке», он впервые это остро ощутил. Его взгляд блуждал по пыльной библиотеке, изредка останавливался на толстых корешках книг с золотистыми буквами. Книги...

- Не против, если я здесь осмотрюсь? - поинтересовался парень, приподнимаясь с кресла – его вопрос подразумевал положительный ответ.

Тепло, исходящее от камина, ласково окутывало уставшее тело стража, веки медленно тяжелели и закрывались. Алан старался отчаянно противиться этому сонному соблазну, не желая оказываться в царстве Морфея в незнакомом месте. Оставив верхнюю одежду снова в объятиях кресла, он медленно подошел к одному из стеллажей и начал рассматривать книги, что уже долгое время покоились на полках. Потащив одну за корешок, он вытащил сборник лекарственных растений. По крайней мере, так гласило вычурное название на обложке.

Страницы были желтые, старые, но на них красовались аккуратные буквы, бережно выведенные в ровных линиях. Рукописные. Страж аккуратно перелистнул несколько страниц, и его взгляд зацепился на подробном рисунке пышного растения, внешний вид которого был незнаком парню. А еще надписи... Многочисленные пометки и подписи, хоть и состоящие из знакомых – и трудно читаемых – букв, но в итоге складывающиеся в непонятные слова, о смысле которых оставалось только догадываться. Он усмехнулся про себя: «Если бы я знал больше, то мог бы понять все?» Книга вернулась обратно на свое место, а страж молча пошел дальше.

Эта комната действительно могла гордо носить звание библиотеки. Кэррону казалось, что здесь, в этом небольшом помещении, хранилось не менее тысячи различных книг. Проходя мимо нагруженных полок, парень краем глаза заметил, как рядом с ним покосился стеллаж, не выдержав возложенной на него тяжести знаний, – здесь, буквально рядом с ним, немного прогнулись половицы, и старый шкаф наклонился. Алану хватило доли секунды, чтобы его перехватить и не дать рухнуть на пол.

- Вот черт, - тихо выругавшись, парень попробовал осторожно обойти «опасное место» и отпустить стеллаж.

Устраивать погром в доме не входило в его планы, но шаткая мебель все равно с громким треском рассыпалась у блондина перед глазами, стоило только ему убрать руку. Шкаф словно по щелчку пальцев превратился в кучу разбросанных книг и обломков, вокруг которой радостно танцевала пыль. Алан, закрыв глаза, устало выдохнул и потер переносицу.

Неприятности продолжали появляться одна за одной.

За всю свою жизнь Алан ни разу не был отмечен в чрезмерной аккуратности и внимательности по отношению к вещам. Да, его действия зачастую были грубы и небрежны, но только если это не касалось его брони, оружия и драконьей экипировки – то, что не раз спасало жизнь молодому генералу в кровопролитных сражениях, просто не могло находиться в ужасном состоянии: малейшая пробоина в железных латах, крохотная засечка на лезвии меча, слегка потертый ремешок на седле, и тонкая нить, за которую изо всех сил держится хрупкая жизнь, окажется порванной. В повседневной жизни, где не нужно было с остервенением кидаться на противника... это доставляло много проблем.

А проблемы никогда не заставляют себя долго ждать.

Гора книг и деревянных обломков, еще минутой ранее бывших целым стеллажом, была окутана танцующей пылью, что медленно оседала на пол и на ботинки Кэррона. Парень молча смотрел на нее, пытаясь выловить в памяти тот жалкий момент, когда шаткая мебель развалилась у него перед глазами. Он даже почувствовал себя великаном, что по своей природной неуклюжести снес рукой случайно черепичную кладку на крыше и едва не раздавил телегу, в тени которой мирно дремал бродячий пес.

Не нужно было идти к уличной гадалке, чтобы понять чувства и мысли хозяйки дома: она была, как минимум, недовольна тем, что ее гость решил устроить погром в царстве знаний, а, как максимум, даже зла на генерала, что тот по своей неосторожности мог испортить рукописные книги – на их восстановление могут уйти не то что бы месяцы, а даже и годы. Алан взглянул на полукровку. Несмотря на то, что ее лицо было все также скрыто за белыми прядями, Альбиона не смотрела на блондина, и даже не пыталась это сделать. Она, с огромным трудом опираясь на трость и цепляясь за рядом стоящие стеллажи, шла до созданной парнем «проблемы», после чего опустилась на колени и начала бережно перебирать книги, внимательно рассматривая их на наличие возможных повреждений. Генерал продолжал неподвижно стоять на месте.

- Отойдите, пожалуйста, не мешайте, - произнесла она, случайно прикоснувшись до обуви Кэррона, и этот мимолетный жест заставил его сделать пару шагов назад, – треклятая половица вновь прогнулась под его весом, – но не для того, чтобы и дальше пребывать в бездействии.

Слегка засучив рукава, Алан присел на корточки и начал вместе со знахаркой перебирать книги, смахивая с них крупную щепу и пыль и откладывая их в сторону. Вытащив одну раскрытую книгу из-под балки, парень заметил рваные страницы и молча протянул ее Альбионе. Хоть он и молчал, но полностью осознавал свою вину в случившимся – не мог стоять в стороне, как этого желала полукровка, и бессмысленно наблюдать. Отодвинув крупную доску, генерал королевской стражи заметил, что обломки рухнувшего стеллажа были достаточно крупными, а многие даже целыми. Он нахмурился, вытаскивая очередной кусок дерева из-под образовавшейся горы знаний.

- Его можно починить, - неожиданно сказал Алан, отложив целую книгу в сторону. - По крайней мере, нижнюю часть точно.

Он потянулся за очередной книгой, что лежала буквально перед ним, и случайно дотронулся до руки Альбионы – девушка, видимо, хотела взять ту же самую рукопись, что и он. Мгновение, и холодная как лед кожа тотчас обожгла его пальцы, заставляя Алана немного дернуться. Он замер, не решившись поднять на знахарку взгляда, и лишь спустя несколько секунд молча, не сказав и слова, убрал в сторону старую потрепанную книгу, что лежала у него под носом.

- Мой вопрос все еще актуален.

Витающая в воздухе пыль наконец-то вновь осела на ближайшие книжные полки, на пол и на гору книг, что Алан и Альбиона, погрузившись в собственные раздумья, постепенно разбирали в тишине. Лишь легкое потрескивание камина да леденящие душу завывания ветра, бушующего на улице, возвращали парня в реальность. Он периодически поднимал свой взгляд на знахарку, сосредоточенно отбирающую целые и слегка потрепанные падением шкафа книги и раскладывающую их по разным стопкам, и пытался следовать ее примеру. Молча, без лишних слов.

Услышав удивленный вопрос девушки, Алан как-то устало усмехнулся и промолчал – было очевидно, что таинственная знахарка вряд ли раскроет все свои карты перед человеком, которого она видит пару раз в своей жизни. Да и так ли ему было это нужно? Узнать то, что Альбиона так тщательно скрывает. Ответ был очевиден, несмотря на то, что обжигающая холодом кожа все же не выходила у генерала из памяти, не исчезала из его ощущений. Он, вновь задумавшись, рефлекторно потер пальцы, будто бы их все еще покалывало ледяными иглами, а затем протянул слегка потрепанную книгу лекарю, что лежала рядом с ним.

К счастью, большинство книг и рукописей оказалось целыми, их желтые страницы и кожаные обложки не были порванными или поврежденными, но все же около двадцати – или, может быть, чуть больше – пришлось отложить в другую стопку, на столе. Алан помог хромающей на ногу девушке перенести большую часть, осторожно проходя по узким проходам и обходя большую часть стеллажей, а после чего молча сел обратно в кресло и принялся наблюдать за Альбионой.

Хоть полукровка и опиралась на трость, и у нее была забинтована нога, она на удивление достаточно уверенно перемещалась по библиотеке: девушка в одно мгновение вытащила из ящика небольшую склянку и почти сразу же оказалась возле потрепанных книг. В нос ударил терпкий запах трав, от которых неприятно защекотало, и парень, прикрывшись рукой, чихнул, а потом продолжил внимательно следить за действиями знахарки.

Увидев собственными глазами, как разорванные страницы восстанавливаются от какой-то бесцветной мази, Алан приподнял бровь в удивлении. Чего-чего, а подобного эффекта он явно не ожидал, и поэтому, слегка усмехнувшись, произнес:

- Надо же, лекарства даже вещи исцеляют.

В этот раз в его интонации не чувствовалось никакого ехидства или насмешки, он действительно был удивлен, как маленький ребенок, впервые увидевший что-то трудно объяснимое, и поэтому, слегка наклонившись к книжному столику, внимательно наблюдал за тем, как драные страницы постепенно становятся целыми, как царапины на обложках исчезают, и к книгам возвращается свой былой, нетронутый облик. Для него, генерала королевской стражи, иной раз обыденные и ничем непримечательные вещи вызывали настоящие неподдельные эмоции удивления и даже восторга, потому что в его жизни их практически не существовало.

Когда в руках Альбионы оказалась следующая книга, Алан неожиданно поймал себя на мысли, что хотел бы тоже попробовать, но, неожиданно смутившись собственной же идеи, отвел взгляд в сторону, на трепыхающиеся языки пламени в камине. В помещении вновь повисла тишина, которую парень достаточно быстро разрушил:

- Сложно ли спасать людей, зная их истинную натуру? – неожиданно поинтересовался он, все также продолжая смотреть куда-то в пустоту.

В какой-то степени генерал примерно догадывался, каким будет ответ знахарки, потому что многие лекари спасали от смерти не только благочестивых личностей, дарующих всему миру определенную пользу, но и опустившихся на дно людей, проворачивающих подпольные дела. Он лично знал некоторых, кто не обращал внимания на преступления, совершенные тем или иным «пациентом», они лишь смотрели на количество золотых монет, оказавшихся в их ладонях. А сейчас Алану было просто интересно услышать ответ из уст полукровки, что связала свою жизнь со спасением больных, потому что прекрасно знал одну простую истину – его руки уже давно погрязли в несмываемой крови.

Он убивал. Убивал много и часто, и во всех его движениях, в каждом замахе меча не чувствовалось ни капли сожаления или сомнения. Как бы не умоляли его, как бы не захлебывались слезами и не бились в истерике перед ним, он всегда беспрекословно следовал приказам. Неважно женщина или ребенок, старик или больной, у слова «устранить» был лишь один смысл. Он избавлялся от гнили, что с каждым днем все больше и больше оплетала улицы города, пожирала человеческие сердца и подталкивала их к грани, после пересечения которой не было пути назад.

Его работа была полностью противоположна ее.