Дом семьи МакНамарра большой. И расположен в районе таких же домов - холеных, крепких, просторных. Бедняки в этом квартале появляются редко, знают, что частенько тут стражи патрули свои ходят. Летом высокий забор и стены увиты темно-зеленым плющем, к осени превращающимся в багряную красоту, а зимой особняк выглядит немного уныло.
В холодное время слуги топят основную часть дома, как проклятые. С утра до ночи. Дров и угля уходит столько, что если бы не приходилось топить, то можно было бы каждую ночь пировать и приглашать самых дорогих дев разгульных. А тепла все не прибавляется... Промозгло, да еще и сквозняки поселились в доме, словно весь он сделан из дыр и щелей...
В покоях, что в западном крыле, больших и очень дорого обставленных, почти весь день солнечно. Окна выходят на две стороны и можно встречать рассвет и провожать закат. Сперва Шина это свойство отведенной ему комнаты в западном крыле большого столичного дома МакНамарра, изрядно бесило. Надо было глаза открывать по первому лучу солнца, да и до полной темноты он в своей кровати чаще всего не оказывался. Но с возрастом пришло понимание этого чудесного свойства, да и ночные гулянья с каждым годом становились все реже.
Сегодня Шин не спал пол ночи, но не потому, что молодость в ребро, а по причине неуемного кашля и жара. В самые холодные месяцы, когда корабль стоял на приколе и пожирал деньги на починку, его капитан и сам требовал ремонта. Все старые раны, шрамы и болячки выползали из своих потаенных нор и напоминали о себе бесконечно ноющей болью и жуткими спазмами кашля. Казалось, еще пара дней такого танца с болезнью и Шин выплюнет легкие себе на ладони... Обычно за его здоровьем следил корабельный врач, но вот уже неделю как он запропастился куда-то и не показывал носу. Чуял, подлец, что скоро у Трехглазого начнется обычный зимний приступ, который ни лекарствами, ни припарками не снимался...
- Юджин... Ю..., - хриплый, словно чужой голос резал слух капитана, но он продолжал стонать, взывая к мальчишке-зверолюду, что летом служил юнгой на "Грозе", а зиму коротал в качестве личного слуги. Пацан давно понял, что когда Трехглазый хвор, лучше ему на глаза не попадаться. Столь вредного и громко-страдательного существа не знал еще белый свет. Вот и в этот раз проказник со свойственной ему мартышечьей ловкостью, умотал куда-то в закат и не спешил на зов своего капитана. Зато в дверях появился один из слуг, выслушал все пожелания МакНамарра и спешно удалился, несмотря на нытье и уговоры болезного. Только Вашство не сменял своего поста на взмокшей от пота бледной груди своего капитана. Урчал еще, зараза, топтался, вызывая новые приступы удушающего кашля. Но кота МакНамарра не прогонял, жаловался ему осипшими трелями на свою жизнь поломатую и слуг, что точно подвергнет порке, как только сможет самостоятельно до нужника добраться.
Конечно же, никто не стал искать корабельного врача по всему огромному Тор-Шолле. Юджин, которому таки было перепоручено это дело, закутался в теплый шерстяной плащ, сунул свои вечно мерзнущие лапки в сапоги, подаренные осенью капитаном, и поскакал в ночь, по пути раздумывая, что до торгового квартала, где точно целителя отыскать можно, топать ему до рассвета. Положился на удачу и свернул вскоре в кабачок с уныло покосившейся вывеской, и громко, во во всеуслышание проорал "Эй, лекари есть?! Да не шарлатаны, а то руки-ноги укоротят-с!"
Чей-то волосатый грязный палец указал на стройную фигурку в темно-зеленом плаще, скромно ютящуюся вдалеке от камина, в самом темном уголке прокопченного зала. Юнга осторожно подобрался ближе и заглянул под капюшон, разулыбался своей обезьяньей улыбочкой, - ой, мамзелька. Лечить умеешь? Озолотим, слугами даже скинемся, только поставь уже на ноги нашего господину, а...
Можно было подумать, что люд, что ходил в слугах МакНамарра, всерьез переживает за его здоровье и готов раскошелиться, только бы он чувствовал себя лучше. В целом так и было, но вредность болезного лишала их всякого сочувствия. Юджин, не умеючи ждать спокойно, закрутился вокруг стола и девушки, то и дело поглядывая на нее, улыбаясь смущенно и радостно. "Лишь бы согласилась, лишь бы согласилась, чай в такую красоту Трехглазый горшком ночным не запустит!"