Зимнее солнце никогда не греет — его лучи, что яркими искрами рассыпались на белом снегу, всегда холодны, несмотря на свою ослепительную яркость. Этот свет не дарует летней ласки, он не может подарить предложить долгожданное тепло; он обманчив, однако, игриво заглядывая в покрытые изморозью окна, манит всех в свои невидимые сети, как пламя свечи — ночных мотыльков. И жители МиорЛайна, в чьих сердцах проснулась тоска по лету, покорно следуют его фальшивому зову — покидают прогретые дома, оказываясь во власти снега и льда.

Ступая по расчищенной дорожке, что огибала внутренний сад поместья де Кайрас, Натаниэль, поежившись, остановился и посильнее запахнул меховую мантию, когда резко почувствовал обжигающее холодом касание проказника-ветра. Избалованная стихия стала неугомонно дергать края теплой накидки, словно желая сорвать ее с мужчины, но вскоре почувствовала свое бессилие перед эльфом, и обиженно умчалась куда-то вдаль, попутно закружив снежинки в медленном вихре. И все затихло... кроме неспешных шагов, утопающих в тихом хрусте снега, раздающихся позади него. Вобрав в легкие побольше свежего воздуха, герцог продолжил идти вперёд, пытаясь сохранять безмятежное спокойствие внутри собственной души.

Пытаясь...

Здесь, в зимнем саду, среди спящих деревьев и кустов, не было никого, кроме него и Юнилии, и от этого осознания все тело охватывало странное волнение, от которого иной раз перехватывало дыхание, разливаясь по телу сладкой истомой. Натаниэль был искренне рад, что эльфийка согласилась покинуть каменные стены поместья и выйти с ним на небольшую прогулку даже несмотря на то, что между ними висела гудящая тишина — молчали. Герцог изредка останавливался, вслушиваясь в громкий хруст снега под собственными ногами и вдыхая свежий морозный воздух.

Герцог молчаливо увязал в собственных мыслях — не решался завязать разговор, боялся посмотреть в глаза той, что также без слов неспешно шла за ним, и поэтому добровольно позволял оголодавшему презрению к самому себе насладиться его бушующими, подобно шторму, чувствами.

Прошлое… Натаниэлю все чаще начало казаться, что те мгновения, когда он слепо тонул в бреду самоуничижения и ядовитой ярости, были всего лишь ночным кошмаром, но… Изнеможденное тело эльфийки, чей взгляд лазурных глаз давно потускнел, а некогда благородное лицо осунулось и побледнело говорили об обратном. И за это герцог ненавидел себя.

Ведь именно он был тем, кто довел Юнилию до состояния живого мертвеца. Какая жалкая ирония!.. Горькая улыбка легла на лицо герцога, которая тотчас растворилась в небытие с очередным дуновением холодного ветра; в груди, глухо застучавшее сердце, заныло.

Руки, облаченные в черные кожаные перчатки, иной раз превращались в кулаки, а пальцы сжимали края мантии, крепко, нервно. Мужчина поднял голову и прищурился, почувствовав яркий свет, что неприятно ослеплял — отражался в снеге как в зеркалах. И остановился, когда осознал, что звук шагов позади него растворился в тишине.