Приручение дракона, могущественного магического зверя, что ранее вселял в сердца людей и нелюдей первозданный ужас, - знаменательное событие для всего МиорЛайна, полностью изменившее ход развития королевства: благодаря их силе алорандцы забыли про голод, научились быстро возводить дома, перемещаться на дальние расстояния и  излечивать тяжелые болезни... Тот день, когда дракон добровольно признал правителя МиорЛайна равным себе, навеки вошел в историю как один из самых великих и стал одним из самых крупных и шумных праздников в королевстве.

Площадь, на которой раскинулись десятки пестрых ремесленных лавок и палаток, гудела, словно пчелиный улей: люди и нелюди, смеясь и хохоча, беспечно бродили по торговым рядам, с любопытством рассматривая предложенные товары; возбужденные дети радостно кричали и носились по площади, то и дело норовя сбить кого-то с ног; менестрели, поглощенные собственной музыкой, виртуозно играли на всевозможных инструментах; а драконы, что вальяжно расхаживали по площади вместе со своими хозяевами, приковывали восторженные взгляды и одновременно терпели нескончаемые поглаживания. Все вокруг буквально дышало радостью и весельем... и только Алан, отрешенно стоя вдалеке ото всех на краю площади, казался бледной тенью этого торжества.

Генерал королевской стражи стоял неподвижно, облокотившись на деревянный столб, словно это - единственная опора в столь зыбком мире; его взгляд, как у мертвеца, был устремлен в пустоту перед собой. Он, скрестив руки на груди и склонив голову, ничего не замечал вокруг, полностью растворяясь в собственных мыслях. Страж тонул в них, как в вязком болоте. И только спустя несколько минут мужчина устало выдохнул и, прикрыв глаза, оперся головой о столб.

Этот праздник, такой яркий и шумный, казался ему далеким, нереальным, будто бы все происходящее в нем - иллюзия сна, сотканная утомленным сознанием. Люди и нелюди то и дело смеялись, легко и непринужденно беседуя друг с другом, их дети играли между с собой в незатейливые игры, а в воздухе витали запахи жареного мяса, пряных специй и сладкой выпечки. И все это казалось невыносимым: гомон, доносящийся со всех сторон, невыносимо резал слух, будто некто с больным упоением царапал стекло острым лезвием ножа. И как бы Алан не пытался отвлечься, забыться на пару мгновений, его мысли раз за разом возвращались к одному и тому же образу — образу хрупкой и беззащитной знахарки.

Альбиона. Воспоминания о знахарке уже несколько недель не давали генералу покоя. Стоило ему закрыть глаза на мгновение, как перед ним сразу же вплывал ее хрустальный образ: мягкие  белоснежные волосы, безмятежное спокойствие на лице и ярко-желтые звериные глаза. Однако теперь все это было ложью, фальшью, маской. Альбиона... В груди тотчас невыносимо заныло, и мужчина стиснул зубы. Она не была человеком. И даже не была полукровкой, как он раньше думал. Альбиона оказалась чудовищем, настоящим монстром, прячущим свою истинную сущность под покровом магии, чтобы стараться жить как человек среди людей. И это казалось ему сумасшествием, истинным безумием. Ещё несколько недель назад он разрывался от испепеляющей злости, обращенной к ней и к самому себе: как она могла скрывать от него это и как он мог быть таким слепцом?.. Однако сейчас бурлящая и испепеляющая злость утихла, оставив после себя зияющую дыру в груди и гложущее чувство предательства. Однако хуже и отвратительнее всего было то, что, несмотря на обман, Алан так и не смог перестать думать об Альбионе. В голове постоянно звучал вопрос, на которой страж никак не мог найти ответ: как он смог полюбить существо, носящее магическую личину человека как маскарадную одежду? Воспоминания об этой знахарке преследовали его с раннего утра до позднего вечера. Как бы генерал стражи не  старался избавиться от этих мыслей, отчаянно отрицая собственные чувства и запирая их в собственном сердце, как в сундуке, они все равно оставались с ним. И яростно истязали его душу.

С того самого дня Алан желал забыться. Он, доводя свое тело до предела, изнурял себя частыми и беспощадными тренировками, чаще вызывался добровольцем в патрулирование, то и дело срываясь на других стражей. Только это не помогало. А, казалось, наоборот лишь сильнее бередило кровоточащую рану на сердце. Изо дня в день уверенно погружаясь на дно кроваво-алого океана ненависти и злости, Алан медленно терял ощущение реальности, и только Элли, его личный лучик света, протянула ему руку - помогла не захлебнуться собственными чувствами, что захлестывали его с головой. Алан, вобрав носом пропитанный запахами сладких булочек воздух, шумно выдохнул и окинул мельтешащую перед глазами толпу безучастным взглядом - выискивал среди множества людей и нелюдей свою собственную сестру. В этот день, полный радости и веселья, они должны были встретиться.

Все, что так хотелось генералу королевской стражи, - это простого разговора с тем, кто может понять его чувства, от которых голова мужчины шла кругом. И принять их, как собственные. Однако неожиданно его ушей коснулся знакомый голос, такой жизнерадостный и громкий. Неосознанно Алан вновь окинул толпу взглядом, выискивая среди десятков, если не сотен, голов - юнца с копкой огненных волос. Это был Рамон. Его собственный валет, который отпросился в увольнительную, чтобы побывать на празднике. Он смеялся, здоровался со знакомыми и разговаривал с ними так легко и просто, что страж не смог сдержать едкую усмешку. Рамон невольно приковал его внимание. Алан следил за ним, с блеклым интересом наблюдая за его действиями. Вряд ли он замечал собственного генерала в толпе: одетый в простую одежду, потертую льняную рубаху да холщовые штаны, страж почти ничем не выделялся от других горожан, решивших посетить площадь в честь праздника. Однако мальчишка то и дело оборачивался, словно пытаясь разглядеть кого-то в гудящей толпе. Ждал приятеля? Или же ощущал на себе пристальный взгляд?

Желая скоротать время в ожидании, Алан осторожно пошел за Рамоном, стараясь держаться поодаль. Рыжеволосый мальчишка тем временем подошел к лавке с горячими пирожками, а вскоре рядом с ним будто бы из ниоткуда появился странный старик, который изучающе - или это показалось? - осматривал юнца и что-то ему говорил. Странное предчувствие неожиданно заклокотало встревоженным зверем где-то внутри, и мужчина, поддавшись мимолетному желанию, нахмурился. За все эти месяцы, проведенные бок о бок с Рамоном, Алан убедился в одном: этот юноша притягивал к себе неприятности сильнее, чем яркий свет - мотыльков. Иной раз он даже удивлялся тому, как тот смог дожить до своих лет...

Генерал королевской стражи зашел в гудящую толпу, желая стать с ней единым целым, и медленно, неспешно начал пробираться до своего валета, который добровольно следовал за странным стариком.

Алан не мог сказать наверняка, было ли его решение, затеряться в гудящей толпе и незаметно проследовать за собственным валетом, верным: Рамон был весьма спокоен и расслаблен, а вот старик, наоборот, был как на иголках -  нервно улыбался и оглядывался по сторонам. А когда они и вовсе покинули оживленную площадь и примыкающую к ней улицу, поспешив скрыться от случайных глаз за ближайшим поворотом, страж тотчас напрягся. Нахмурившись, светловолосый мужчина, едва не переходя на легкий бег, поспешил за ними, боясь потерять преследуемых из виду.

Осторожно подбежав к углу дома, за которым скрылся странный старик и Рамон, Алан не успел прислониться спиной к холодному кирпичу здания, как услышал один глухой удар, а следом, смешанный с незнакомыми голосами, - второй. Мужчина замер и затаил дыхание: по телу, обжигая вздувшиеся вены, растекалась злость. Сердце тотчас громко застучало в груди. Он стиснул кулаки, впиваясь пальцами в ладонь, до едва уловимого хруста.

И все же его решение оказалось верным.

- Эй, какого хера тут происходит? - громко рыкнул страж, выходя из-за угла.

Его голос, пронесшийся подобно грому в знойный летний день, поставил всех врасплох: несколько коренастых мужчин, в руках которых были самодельные дубинки, и тот самый дед оторопело уставились на вышедшего к ним Алана. Страж, надменно подняв голову, окинул всех холодным, пронизывающим насквозь взглядом из-под опущенных к переносице бровей, а после посмотрел на запряженную телегу.

- Именем королевской стражи приказываю вам сложить оружие и сдаться, и тогда правосудие будет милостиво к вам, - громко произнес генерал королевской стражи, а после быстрым кивком головы указал на телегу. - Отвечайте: что в телеге?

На мгновение в переулке воцарилась звонкая тишина, однако буквально в следующую секунду все мужики, включая дряхлого деда, взорвались безудержным хохотом. Они, широко раскрыв рты, едва ли не хватались руками за животы. И это мерзкое улюлюканье действовало генералу королевской стражи на нервы: стиснув зубы, Алан сделал шаг назад, а сжавшиеся кулаки подтянул к груди - встал в боевую стойку. Испепеляющим взглядом - по мужикам, которые как голодные хищники обступали его со всех сторон.

- Похоже, кто-то заблудился... - произнес один из мужчин и, сделав шаг вперед, кивнул своему напарнику рядом, исказив лицо в кривом оскале. - Кажись, это и есть тот самый "хвост".

- Что в телеге? - повторил свой вопрос Алан, звонко отчеканивая каждую букву.

- А ты иди и сам посмотри, раз такой любознательный! - выкрикнул один из мужиков и, перехватив дубинку, тотчас кинулся на Алана.

По телу - волна адреналина, от которой весь мир заволокло мутной пеленой: под грохот опьяненного яростью сердца, он резко шагнул в сторону, уйдя от размашистого удара дубинкой, и тут же инстинктивно нанес встречный удар в подбородок. Мужчина, взревев, отшатнулся, однако следом на Алана налетел другой.

В плечо неожиданно вгрызлась глухая боль, вынудившая стража зашипеть. Алан развернулся, наклонился, избегая встречи с очередной дубинкой, и, схватив горсть земли, резко бросил ее в лицо стоящему перед ним амбалу. Тот, завыв, тотчас выронил оружие и рефлекторно потянулся к собственному лицу. А генерал кинулся на стоящего рядом мужика: нанёс удар локтем в горло. Захрипев, как выброшенная на берег рыба, он отшатнулся, и этого было достаточно, чтобы грубо оттолкнуть его в сторону - на собственного напарника, сбивая друг друга с ног.

Только вот их было много. Слишком много. И у каждого - оружие. А Алан был один.

Очередной удар, от которого светловолосый мужчина смог едва увернуться, но даже так почувствовал, как в спину вновь вгрызлась знакомая тупая боль. Страж захрипел. По всему телу - дрожь, а из глаз - искры, однако отступить, поджав хвост, он не мог. Стиснув зубы, Алан снова рванул вперед: схватил ближайшего мужчину за руку и ловко выкрутил ее, а затем с силой ударил локтем в висок.

Только вот в следующий миг на него набросились сразу трое. Алан успел увернуться лишь от одного удара, но другой пришелся аккурат в ребра. Дыхание тотчас сбилось - грудь разрывало от жгучей боли. Алан упал на одно колено, но даже так он, следуя отточенным движениям, успел подставить руку, заблокировав очередную атаку. Кто-то резко схватил его за волосы, запрокинув его голову, а следом ударил в висок. Мир вокруг тот взорвался вспышкой боли, от которой он потемнел и закружился. Алан упал на колени, в ушах зазвенело. Каждый вдох - пытка: грудь будто бы разрывало на части.

На землю упало несколько багряных капель.

Прохрипев, генерал королевской стражи попробовал подняться, но сильный удар ногой под живот выбил его из шаткого равновесия, и Алан обессилено рухнул, видя, как все вокруг застилается беспросветной мглой.

- Вот паскуда... - прошипел один амбал, сплевывая сгусток крови на землю.

- А что если он действительно из стражи? - спросил один из приспешников, с опаской поглядывая на тело распластавшегося стража, словно он вот-вот встанет на ноги и вновь бросится на них, как разъяренный зверь.

- Ну и? - хмыкнул он, коснувшись рукой опухшей щеки. - Из-за этого поставку срывать? Сам прекрасно знаешь, если не доставим товар, то нам всем хана, - мужик снова схаркнул на землю кровь, и, скривившись, раздраженно прошипел: - Тьфу, скверна бы его побрала... зуб выбил, гаденыш.

- И что с ним делать? - второй кивнул на Алана.

- Тоже в телегу, этому точно найдется "работа".

Боль. Она яркими вспышками разливалась по телу, утаскивая помутненное сознание в пучину кратковременной агонии, а после медленно растворялась в небытие, чтобы нахлынуть на стража  с новой силой. Вокруг — лишь черная пустота, бездна, из глубин которой доносились едва уловимые звуки. Чавкающие и булькающие, они уверенно прорывались сквозь завесу всепоглощающего мрака, пока не слились в единое целое:

Генерал Кэррон.

Мужчина с трудом открыл налившиеся свинцом веки, попробовал приподняться и тотчас инстинктивно зашипел сквозь сомкнутые зубы — в затылок вгрызлась невидимыми клыками острая боль, а запястья словно обожгло огнем. Он зажмурился, терпя очередной приступ боли, охвативший все его тело — ныли следы от ударов дубинок. И только спустя некоторое время, когда боль приутихла, мужчина снова приоткрыл глаза.

И снова темнота. Но в отличии от той, что застилала плотной пеленой сознание, в этой он мог различить мутный силуэт Рамона, который, кажется, пристально смотрел на своего генерала в ожидании какого-либо ответа. И услышать тихий скрип деревянных колес повозки, мерно покачивающейся на неровностях дороги, да едва уловимый цокот копыт.

— А здесь есть кто-то ещё? — хрипло огрызнулся мужчина, пытаясь перевернуться на бок и пошевелить руками, но запястья снова что-то обожгло.

Алан раздраженно цыкнул, стараясь проглотить поднимающийся в глубине души гнев. Веревка. Их связали. Ноги тоже были крепко перетянуты ею в голенях и в коленях, лишая стражей какой-либо возможности к движению. Генерал, стиснув зубы, Невольно кинул беглый взгляд на своего валета. Что-то это ему напоминало…

— Помню? — Алан скривился от очередного приступа боли, в одночасье сковавшее всё тело. — Помню. Помню, как пошел за одним идиотом, которого в телегу как мешок закинули. Помню, как дубинками по спине били… — он смолк, ощущая, как волна боли постепенно отходит, освобождая из плена все чувства и ощущения. — И помню, как напоследок в рожу заехали.

Неожиданно повозку грубо тряхнуло, и стражей вместе с ней: ударившись спиной о деревянный борт телеги, Алан вновь зашипел от боли — перед глазами расплылся яркий сноп искр. Их все еще везли… Но куда? Генерал осторожно поднял голову вверх, пытаясь различить хоть какие-то силуэты, проглядывающие сквозь натянутой поверх повозки мешковины, однако видел ли чернильную тьму. Уже ночь? Если они так долго были без сознания, то они уже давно за пределами Тор-Шолле… И судя по глухому цоканью копыт и частым ухабам это не были главные дороги, вымощенные камнем, что связывали между собой города королевства, а затерянные тропы… Мужчина затаил дыхание, стараясь уловить иные звуки — шелест листьев или журчание воды, но вместо этого он все также слышал лишь скрип старых колес да тихий и неспешный шаг лошади.

Не успел страж что-либо придумать, как телега, везущая их в неизвестность, остановилась. Мешковина, натянутая поверх телеги, была резко откинута, и к Алану и Рамону тотчас потянулись чьи-то руки: они впились в них, резко выдергивая из телеги и бросая вниз, на жесткий подлесок и утоптанную грязь наспех разбитого лагеря, затерявшегося в лесной чаще.

Алан тотчас залился сильным кашлем, чувствуя, как его грудь разрывает изнутри жгучая боль, и бессознательно захрипел, закрыв на мгновение глаза: все тело будто пронзили тысячи невидимых игл, благодаря которым слегка приутихшая боль с новой яростной силой набросилась на мужчину, безжалостно парализовав его. Генерал почти не сопротивлялся — позволил кому-то его поволочь куда-то по земле, в то время как он сражался со сковывающий его агонией. Он, стискивая зубы, щурился — всматривался в неясные силуэты людей и нелюдей, мелькающих возле небрежно натянутых палаток, а также в то, как следом за ним несут и Рамона. «Скверна…» — едва слышно прошипел Алан, когда незнакомый ему амбал, тащивший его через весь лагерь, бросил его возле вкопанного столба и привязал его к нему, а после — перевязал туго рот обрывком ткани.

Грубая веревка, впившаяся в запястья, раздирала кожу до крови при малейшем движении — Алан был крепко привязан к столбу. В груди продолжала расцветать пламенным цветком боль, от которой у мужчины то и дело перехватывало дыхание. Закусив от злости грязную тряпку, он откинулся на столб и закрыл глаза. Он злился. Злился на то, как он был слаб и жалок, как нелепо позволил себя избить, словно какую-то дворнягу… и как Рамон в очередной раз сам навлек беду.

Пнув ногой от бессилия землю и выбив ошметки грязи каблуком, страж зашипел от переполняющих его эмоций… Однако все, что он мог сейчас сделать, — это осмотреть стоянку бандитов: между деревьями стояли перекошенные палатки из потемневшего брезента, набитые ворохов непонятных мешков и ящиков; то тут, то там возвышались кривые деревянные столбы, к которым были привязаны пленники — люди и зверолюди, — с тусклыми глазами и побитыми лицами. А в ночной тени леса, на окраинах лагеря, неспешно бродили вооружённые арбалетами надсмотрщики, сопровождаемые грозными драконами.

Неожиданно один из бандитов заговорил и толкнул в сторону генерала Рамона, всучив тому миску, наполненной каким-то мутным бульоном. Алан мрачно посмотрел на предлагаемое хрючево не спешил открывать рот. Желудок тотчас  скрутило от подступающей тошноты, и страж рефлекторно сжал зубы. Принимать еду от врага все равно, что и добровольно положить голову на плаху в радостном ожидании последнего приговора.

— Не убьют, — хрипло повторил Алан глядя на парня тяжелым взглядом. — Но и не отпустят.

Рамон, присев на корточки поближе к своему генералу, аккуратно поднес миску ближе, однако мужчина к ней даже не притронулся. Напротив — резким движением колена он опрокинул её, расплескав жидкость по земле.

— Эй! — тотчас прорычал один из надсмотрщиков, выхватывив из-за пояса деревянную дубинку, и начал идти в сторону стражей. — Какого хрена творишь?!

Только все его угрозы — в пустоту. Светловолосый мужчина не обращал на него никакого внимания, поскольку все его мысли занимал лишь возможный план побега. Алан резко подался вперёд — наклонился как можно ближе к Рамону и хриплым шёпотом произнёс:

— Слушай внимательно. Когда я подниму шум — беги. Понял? Не геройствуй. Просто беги и всё.

Последует ли его совету валет, любящий в последнее время перечить его прямым приказам, Алан не знал, но отчаянно хотел верить, что в этой наивной и простодушной  рыжей голове осталась хоть одна крупица здравомыслия. Если им и суждено выбраться, минуя вооруженных надсмотрщиков и клыкастых ящеров, шанс будет только один и упустить его никак было нельзя.

Как только надсмотрщик с перекошенной от злости мордой подошел к стражам вплотную и грубо перехватил валета за руку, Алан сразу же хотел было пнуть его изо всех сил по коленям, в одночасье приковывав десятки налившився кровью глаз на себя… но не смог. Неожиданно раздался свист, что следом растворился в гулком топоте копыт: в лагерь, выныривая из тьмы ночного леса, въехали всадники, и небольшую стоянку бандитов тотчас охватило волнение. К столбам, к которым были привязаны пленники, начали подходить надсмотрщики. Пойманных людей и нелюдей стали проверять, как скот: осматривали лица, руки и ноги, а также заглядывали в рот; кого-то сразу выводили вглубь леса, а кого-то отмечали на дощечке.

Все прикованные к столбам пленники здесь были ничем иным как товаром.

— Эти двое — вместе, — коротко приказал один из вновь прибывших, кивнув на Алана и Рамона.

Рамону резко заломили руки за спину и быстро перетянули их верёвкой, а затем, не давая опомниться, поволокли прочь, к краю лагеря. Алан напрягся, готовясь поднять шум, но в тот же миг чья-то рука вцепилась в его волосы, резко дёрнув голову назад, и во рту у него тут же оказалась грязная тряпка. Страж прикусил ее, шипя от боли. Когда его отвязали от столба, то он, зарычав подобно взбешенному зверю, резко рванул вперёд, но сзади его схватили за руки и резко заломили их, буквально вывихивая плечи. Перед глазами — сноп искр, а все тело тотчас пронзило острой болью, и Алан, рыча от бессилия, невольно пал на колени. Взгляд, полный ярости и гнева, — на самодовольных бандитов напротив.

Бежать… не удалось.

Пленных — их с Рамоном и ещё троих несчастных в том числе — повели в совершенно в другую сторону леса, где среди мрачных деревьев стояла телеге. На ней — тесная клетка, в которую всех пойманных людей и зверолюдей надсмотрщики начали запихивать внутрь, как кур на убой, а сверху на ржавые прутья накинули плотную ткань, погружая все в кромешную тьму. Вскоре повозка тронулась, скрипя колёсами по корням и ухабам, унося их дальше в лес, прочь от лагеря и от любых надежд на помощь.

Алан, сидя во тьме внутри клетки, попробовал пошевелить затекшими руками, что были связаны у него за спиной. Тряпка во рту давно напиталась слюной, стала мерзкой, липкой и противной, и от этого к горлу медленно подступал рвотный ком. Стиснув зубы, генерал королевской стражи сначала попробовал высвободить голову рывками, потом, ощутив, что верёвка на затылке завязана не слишком туго, медленно, осторожно натянул её на подбородок, помогая себе плечами и шеей. Наконец тряпка ослабла — упала на грудь. Мужчина жадно втянул воздух, пропитанный горьким запахом пота и грязи, и шумно выдохнул, прокашлявшись.

Повозка, груженная людьми и нелюдьми, неприятно скрипела, подскакивая на мелких камнях и выбоинах, из-за чего пленников мотало из стороны в сторону. Светловолосый мужчина ударился плечом о ржавые прутья клетки и практически сразу ощутил, как кто-то наступил ему на ноги. Сдавленно прошипев, страж подобрал их под себя. Вскоре над ухом раздался встревоженный голос валета, который тотчас сменился раздраженным возгласом какого-то мужика.

— Он мне не сын, — хрипло огрызнулся Алан, вперившись раздраженным взглядом куда-то в темноту перед собой. — Если вы все так хотели бежать, то какого хрена оказались здесь, а? Сейчас это уже бессмысленно.

На вопрос женщины Алан не ответил — промолчал, посчитав, что ответ был очевиден. Где ещё нужны рабы, кроме как на изнурительных и тяжелых работах, к которым даже простой крестьянин откажется прикасаться? Однако его, как генерала королевской стражи, не это интересовало, а то, какая именно преступная организация стояла за их похищением. Первая мысль, пронесшаяся перед глазами, — «Алые крылья», названные так, потому что клеймили своих рабов символов, напоминающим крылья. Страж молча поджал губы. Если так… то почему они похитили их, людей? Поменяли тактику? Или же это были не они?.. Он шумно выдохнул, облокотившись спиной о холодные металлические прутья. Гадать, нелепо тыкая пальцем в небо, было бессмысленно… Сейчас они, связанные и запертые в клетке, ничего не смогут сделать. И им оставалось только терпеливо ждать, когда телега остановит свой ход.

Казалось, что повозка тряслась по ухабистым дорогам целую вечность: мерный шум колёс, топот копыт, горькие всхлипывания и чье-то недовольное ворчание разрезали гнетущую тишину. Сколько они уже так ехали, набитые в клетке, как килька в бочке, никто не знал — натянутая на железные прутья мешковина не позволяла никому выглянуть за ее пределы. Алан заерзал на месте: все его тело, онемевшее от неудобной позы, ныло; в груди что-то жгло, отзываясь тянущей болью, от которой мужчина то и дело задерживал дыхание, пытаясь как можно быстрее прийти в себе; кожа на запястьях была рассечена в кровь — страж чувствовал, как что-то липкое стекает по его рукам. Но хуже всего этого было чувство беспомощности, которое Алан ненавидел всем сердцем и горячо презирал. И от этого на душе становилось тошно, мерзко и гадко…

Вскоре сквозь грубую ткань, натянутую на клетку, начал просачиваться тусклый свет, означающий, что бесконечная ночь, наконец-то, подошла к концу — сменилась блеклым рассветом. И только сейчас Алан все же смог наконец получше рассмотреть других пленников. Рядом с Рамоном, вжавшись в самый угол клетки, сидел зверолюд-ребёнок, напоминающий белоснежную лису, и, всхлипывая, нервно теребил собственный хвост. По правое плечо от самого Алана была женщина-зверолюдка, кошка с вытянутой мордой и серой шерстью; ее пустой взгляд миндальных глаз был устремлен куда-то в пол. Поодаль, напротив стражей, устроился плечистый человеческий мужик со смуглой кожей и грубыми чертами лица. Тот самый, что так жаждал побега.

Колёса загрохотали громче, и телега затряслась ещё сильнее, вынуждая пленников упираться в края клетки, чтобы не упасть на кого-нибудь. Неожиданно повозка остановилась под тяжелый всхрап усталых лошадей.

— А ну подъем! — рявкнул чей-то сиплый голос снаружи.

Ткань резко сорвали, и по глазам, привыкшим к полумраку, резко полоснул утренний свет, вынуждая всех пленников тотчас зажмуриться. Однако прийти в себя им никто не дал: руки бандитов грубо вцепились в плечи людей и зверолюдей, выволакивая их наружу из клетки. Алан, скрипя зубами, покорно поднялся и вылез из клетки вслед за остальными, однако его взгляд сразу же забегал по сторонам, внимательно рассматривая — и изучая — местность, на которой они оказались.

Перед ними, среди густого леса, раскинулся огромный карьер, напоминающий гигантскую рваную рану в земле. По крутым уступам сновали люди и зверолюди, в чьих руках были кирки и ломы, а у других — груженые доверху темным камнем телеги. Их спины блестели от пота, а изнеможенные лица были покрыты пылью и грязью. Металлический лязг ударов о камень сливался с хриплым лаем надсмотрщиков, которые ходили туда-сюда, держа в руках кнуты и арбалеты.

— Пошли все вниз, живо! — просипел один из бандитов, что выволакивал их из телеги, и кивнул в сторону карьера; в руках он держал заниженный арбалет. — Кто посмеет дать деру, тому башку продырявлю.