Приручение дракона, могущественного магического зверя, что ранее вселял в сердца людей и нелюдей первозданный ужас, - знаменательное событие для всего МиорЛайна, полностью изменившее ход развития королевства: благодаря их силе алорандцы забыли про голод, научились быстро возводить дома, перемещаться на дальние расстояния и  излечивать тяжелые болезни... Тот день, когда дракон добровольно признал правителя МиорЛайна равным себе, навеки вошел в историю как один из самых великих и стал одним из самых крупных и шумных праздников в королевстве.

Площадь, на которой раскинулись десятки пестрых ремесленных лавок и палаток, гудела, словно пчелиный улей: люди и нелюди, смеясь и хохоча, беспечно бродили по торговым рядам, с любопытством рассматривая предложенные товары; возбужденные дети радостно кричали и носились по площади, то и дело норовя сбить кого-то с ног; менестрели, поглощенные собственной музыкой, виртуозно играли на всевозможных инструментах; а драконы, что вальяжно расхаживали по площади вместе со своими хозяевами, приковывали восторженные взгляды и одновременно терпели нескончаемые поглаживания. Все вокруг буквально дышало радостью и весельем... и только Алан, отрешенно стоя вдалеке ото всех на краю площади, казался бледной тенью этого торжества.

Генерал королевской стражи стоял неподвижно, облокотившись на деревянный столб, словно это - единственная опора в столь зыбком мире; его взгляд, как у мертвеца, был устремлен в пустоту перед собой. Он, скрестив руки на груди и склонив голову, ничего не замечал вокруг, полностью растворяясь в собственных мыслях. Страж тонул в них, как в вязком болоте. И только спустя несколько минут мужчина устало выдохнул и, прикрыв глаза, оперся головой о столб.

Этот праздник, такой яркий и шумный, казался ему далеким, нереальным, будто бы все происходящее в нем - иллюзия сна, сотканная утомленным сознанием. Люди и нелюди то и дело смеялись, легко и непринужденно беседуя друг с другом, их дети играли между с собой в незатейливые игры, а в воздухе витали запахи жареного мяса, пряных специй и сладкой выпечки. И все это казалось невыносимым: гомон, доносящийся со всех сторон, невыносимо резал слух, будто некто с больным упоением царапал стекло острым лезвием ножа. И как бы Алан не пытался отвлечься, забыться на пару мгновений, его мысли раз за разом возвращались к одному и тому же образу — образу хрупкой и беззащитной знахарки.

Альбиона. Воспоминания о знахарке уже несколько недель не давали генералу покоя. Стоило ему закрыть глаза на мгновение, как перед ним сразу же вплывал ее хрустальный образ: мягкие  белоснежные волосы, безмятежное спокойствие на лице и ярко-желтые звериные глаза. Однако теперь все это было ложью, фальшью, маской. Альбиона... В груди тотчас невыносимо заныло, и мужчина стиснул зубы. Она не была человеком. И даже не была полукровкой, как он раньше думал. Альбиона оказалась чудовищем, настоящим монстром, прячущим свою истинную сущность под покровом магии, чтобы стараться жить как человек среди людей. И это казалось ему сумасшествием, истинным безумием. Ещё несколько недель назад он разрывался от испепеляющей злости, обращенной к ней и к самому себе: как она могла скрывать от него это и как он мог быть таким слепцом?.. Однако сейчас бурлящая и испепеляющая злость утихла, оставив после себя зияющую дыру в груди и гложущее чувство предательства. Однако хуже и отвратительнее всего было то, что, несмотря на обман, Алан так и не смог перестать думать об Альбионе. В голове постоянно звучал вопрос, на которой страж никак не мог найти ответ: как он смог полюбить существо, носящее магическую личину человека как маскарадную одежду? Воспоминания об этой знахарке преследовали его с раннего утра до позднего вечера. Как бы генерал стражи не  старался избавиться от этих мыслей, отчаянно отрицая собственные чувства и запирая их в собственном сердце, как в сундуке, они все равно оставались с ним. И яростно истязали его душу.

С того самого дня Алан желал забыться. Он, доводя свое тело до предела, изнурял себя частыми и беспощадными тренировками, чаще вызывался добровольцем в патрулирование, то и дело срываясь на других стражей. Только это не помогало. А, казалось, наоборот лишь сильнее бередило кровоточащую рану на сердце. Изо дня в день уверенно погружаясь на дно кроваво-алого океана ненависти и злости, Алан медленно терял ощущение реальности, и только Элли, его личный лучик света, протянула ему руку - помогла не захлебнуться собственными чувствами, что захлестывали его с головой. Алан, вобрав носом пропитанный запахами сладких булочек воздух, шумно выдохнул и окинул мельтешащую перед глазами толпу безучастным взглядом - выискивал среди множества людей и нелюдей свою собственную сестру. В этот день, полный радости и веселья, они должны были встретиться.

Все, что так хотелось генералу королевской стражи, - это простого разговора с тем, кто может понять его чувства, от которых голова мужчины шла кругом. И принять их, как собственные. Однако неожиданно его ушей коснулся знакомый голос, такой жизнерадостный и громкий. Неосознанно Алан вновь окинул толпу взглядом, выискивая среди десятков, если не сотен, голов - юнца с копкой огненных волос. Это был Рамон. Его собственный валет, который отпросился в увольнительную, чтобы побывать на празднике. Он смеялся, здоровался со знакомыми и разговаривал с ними так легко и просто, что страж не смог сдержать едкую усмешку. Рамон невольно приковал его внимание. Алан следил за ним, с блеклым интересом наблюдая за его действиями. Вряд ли он замечал собственного генерала в толпе: одетый в простую одежду, потертую льняную рубаху да холщовые штаны, страж почти ничем не выделялся от других горожан, решивших посетить площадь в честь праздника. Однако мальчишка то и дело оборачивался, словно пытаясь разглядеть кого-то в гудящей толпе. Ждал приятеля? Или же ощущал на себе пристальный взгляд?

Желая скоротать время в ожидании, Алан осторожно пошел за Рамоном, стараясь держаться поодаль. Рыжеволосый мальчишка тем временем подошел к лавке с горячими пирожками, а вскоре рядом с ним будто бы из ниоткуда появился странный старик, который изучающе - или это показалось? - осматривал юнца и что-то ему говорил. Странное предчувствие неожиданно заклокотало встревоженным зверем где-то внутри, и мужчина, поддавшись мимолетному желанию, нахмурился. За все эти месяцы, проведенные бок о бок с Рамоном, Алан убедился в одном: этот юноша притягивал к себе неприятности сильнее, чем яркий свет - мотыльков. Иной раз он даже удивлялся тому, как он смог дожить до своих лет...

Генерал королевской стражи зашел в гудящую толпу, желая стать с ней единым целым, и медленно, неспешно начал пробираться до своего валета, который добровольно следовал за странным стариком.