Алые языки пламени, извивающиеся в изящном танце в широкой пасти камина, жадно пожирали пожелтевшие листы бумаги, письма и свитки, оставляя после своей трапезы серый пепел. Натаниэль стоял рядом, подобно бесплотному духу, и смотрел на танцующий огонь безжизненным взглядом; тусклая тень, падающая на герцога, лишь сильнее подчеркивала осунувшиеся черты лица и залегшую под глазами усталость.

С каждым днем родовое поместье де Кайрас все сильнее напоминало мрачный склеп, где внутри царила темнота, могильных холод и немая тишина: Юнилия, закрывшись в собственных покоях как в каменном гробу, продолжала молчать - хранила, словно фамильную реликвию, траур по утрате Вильмы; сами слуги также смолкли и поникли, позволив внутреннему горю своих господ разрастить повсюду, будто то - черная плесень, а некоторые и вовсе навсегда покидали род де Кайрас. Натаниэль их понимал и не осуждал - молча отпускал, наглухо закрывая за ними кованые ворота.

Последнее письмо, что принес рано утром гонец, растворилось в объятии пламени, и Натаниэль мрачной тенью неспешно направился в свой кабинет. Мужчина бесшумно поднимался по деревянным ступеням, бледными пальцами придерживаясь за резные перила. Взгляд серых глаз - в пустоту перед собой, а в мыслях - чернильные строки из того самого письма. Основной винный склад, расположенный на севере Тор-Шолле, стал ничтожной горсткой пепла прошлой ночью. Всего лишь случайность, говорили стражи и инквизиторы, неосторожное обращение с огнем, частый случай в зимнее время. Случайность... Это слово мерзкой горечью откликалось на языке. Герцог устало выдохнул. Как и другие винодельни, сгоревшие дотла за одну ночь, - тоже... случайность.

Вдоль длинного коридора, чьи каменные стены хранили в себе зимний холод, - до дверей спален Юнилии. Герцог остановился - замер, невольно окинул пустым взглядом запертые двери и пошел дальше, ощутив невыносимую тяжесть в груди: будто кто-то вгрызся острыми клыками в его и без того истерзанное сердце и начал выгрызать в нем кровоточащие дыры, однако на лице - хладное безразличие, лишенное тени жизни. По коридору едва уловимым эхом раздавался тихий скрип половиц.

Все, совершенно все, до чего прикасался Натаниэль в нелепой попытке сделать лучше, обращалось в ничто: его курьезный брак, сотканный из бесконечной боли и недопонимания, давно изошел уродливыми трещинами и готов был в любое мгновение рассыпаться на тысячу осколков; его дочь, родная плоть и кровь, ненавидела и презирала его всем сердцем, но ее жизнь унесла морская пучина; Камил Кертес, внезапно объявившийся бастард, стал рассадником слухов и сплетен и хорошим инструментом среди знатных особ, желающих заполучить герцогство Индшел в собственные руки; слуги в спешке бежали от него, как крысы с тонущего корабля; винодельни, что выстраивал его дед, вспыхивали подобно промасленной лучине одна за другой.

Рушилось... все. И как бы Натаниэль не пытался сохранить все, что у него было, все его усилия были бессмысленны. Словно сама судьба, скаля зубы в кривой усмешке, издевалась над его ничтожными попытками спасти то, что должно исчезнуть. А он, словно неразумный ребенок, из раза в раз отчаянно пытался отстроить песчаный замок, что без конца размывали морские волны, ради...

Неожиданно герцог остановился, замер, словно каменное изваяние, добровольно позволив тишине заполонить собою коридор. Взгляд эльфа - во мрак напротив. Пустой, безжизненный.

Ради… чего? Ради чего поднимался каждый день, заставляя себя вновь и вновь стучаться в запертые двери Юнилии, которые уже давно никто не хотел открывать? Ради чего снова и снова погружался в бесчисленные бумаги, а после — бессильно стоял на пепелище своих виноделен? Ради чего он смотрел вокруг себя на безмолвные лица слуг, которые избегали его взгляда? Натаниэль устало усмехнулся, позволив уголкам губ едва заметно приподняться. Вся его жизнь в одночасье лишилась какого-либо смысла, превратилась в бессмысленное перетекание тягучих дней, где не было ни надежды, ни выхода.

Натаниэль продолжал безмолвно стоять в тусклом коридоре, позволяя холоду и тишине обвивать его, словно тягостный саван. Неожиданно в голове мелькнула мысль, слишком ясная и обжигающая своей правдой: он был… лишним в этом мире. Сердце глухо застучало в груди, а его удары отдавали приглушенным эхом в ушах; дыхание замедлилось. Всё, что он строил годами, обратилось за считаные дни в прах. Осталась лишь тягучая, невыносимая пустота, заполонившая сердце и душу.

Он… устал бороться с ней. Все было бесполезно.

От этих слов, что яркими искрами промелькнули в мыслях, мир будто заволокла мутная пелена: едва осознавая собственные движения, Натаниэль развернулся и медленно направился к лестнице, ведущей вниз, за которой — вход в старую кладовую. Открыв дверь, он оглядел тёмное помещение, бегло осматривая в полутьме пыльные мешки, бочки и полки, ломящиеся от соленей; в углах — вычурные кружева паутины. Взгляд герцога задержался на крепкой деревянной балке, пересекающей потолок, потом — на скрученную пеньковую веревку, что висела рядом на ржавом крюке. Эльф, не раздумывая, тотчас схватил ее.

Натаниэль внимательно смотрел на веревку, крепко сжимая ее в собственных руках: пытался ощутить хоть толику эмоций и чувств, способных всколыхнуть его разум, рассеять охвативший его морок, однако вместо них — лишь густая пустота. Ничего. Сопротивляться смертельному наваждению не было ни сил.

Все, что сейчас хотелось Натаниэлю, — это разорвать эту цепь мучений как можно скорее.

Завязав петлю, герцог забросил веревку на балку. Он замер, крепко вцепившись в нее. В последний раз мужчина оглянулся, вбирая в себя ютящийся в кладовой холод и мрак. Зияющая пустота внутри души стала вдруг отчетливее, почти осязаемой, как бездна, к которой он неосознанно шел все эти годы. Она ласково звала его, манила, подобно соблазнительной ночной жрице, сулила в своих объятиях покой и освобождение. И герцог не мог — и не желал — сопротивляться этому зову.

Натаниэль не двигался. Он, крепко сжимая шершавую веревку в руках, смотрел пустыми глазами сквозь завязанную петлю. Перед ним - пустота, бездна, которая терпеливо ожидала в своих ласковых объятиях герцога. Но он стоял на месте, словно высеченное из камня изваяние, - не решался накинуть на собственную шею толстую веревку и туго завязать узел. Мужчина, чуть расслабив хватку, медленно провел рукой по шершавым волокнам. Неужели он... боялся? От этой мысли, что промелькнула в его сознании, Натаниэль криво усмехнулся, а его плечи задрожали - ему стало смешно. Он действительно боялся! Боялся оборвать ничтожную жизнь, в которой он пал ниже некуда! Но ради чего ему было жить? За что нужно было бороться и сражаться? За пепел его виноделен? За супругу, что его ненавидела с момента венчания? За останки собственной дочери? За алчных партнеров и слуг, разворовывающих его казну? За слухи, которые распускала скучающая аристократия? За это?!

Поток мыслей, одолевающих герцога, резко прервался - раздался тихий, едва уловимый скрип двери, и в кладовую, залитую чернильным мраком, пробрался тусклый свет. В этот же миг Натаниэль застыл, словно его сковали невидимыми цепями. Тело - тотчас в холодный пот, который сразу же сменился испепеляющим жаром. Сердце громко застучало в груди. Натаниэль, затаив дыхание, невольно прищурился - пытался разглядеть размытую фигуру, что остановилась в дверном проходе, но стоило только очертаниям проясниться, как оцепенение, сковавшее его тело, начало исчезать, оставляя после себя крупную дрожь.

А сердце, опьяненное жгучим волнением и страхом, продолжало бешено биться о ребра.

— Ха-ха! - неожиданно засмеялся герцог, позволив губам растянуться в кривой улыбке, неестественной, безумной. - Какая ирония! - протянул Натаниэль, добровольно позволяя клокочущей в груди истерии овладевать его разумом; тонкие пальцы крепко впились в веревку. - Тот, чье существование стало позорным пятном на роду де Кайрас, сейчас стоит передо мной и лицезреет мою собственную кончину! Восхитительно!

Камил. Перед ним, облизанный тусклым светом, стоял Камил, кровный брат по отцу! Он замер в распахнутых дверях, в его широко распахнутых глазах горел страх. Натаниэль, поджав губы, вскинул голову и впился пристальным взглядом в застывшую фигуру напротив. Откуда-то из глубин души начал подниматься лихорадочный жар. Смешно! Из всех живых душ, рыскающих среди каменных коридоров поместья, судьба свела его с братом-бастардом! Что за комедия, написанная самой богиней!

— Камил, что же Вы стоите и молчите? - медленно протянул мужчина, позволяя яду сочиться из каждого слова. - Вам не доставляет наслаждение мой ничтожный вид? Разве Вы не хотите возликовать вместе с остальными злыми языками, что разносят дурные слухи, словно крысы — чуму? - герцог часто и шумно задышал - прервался, ожидая каких-либо слов со стороны полукровки, но вместо них - очередное молчание; все тело, охваченное нервным ознобом, продолжало дрожать, а мышцы - неметь от напряжения. - Шептать о том, как наследие герцогского рода де Кайрас обращается в ничто!

Последние слова, пропитанные желчью и горечью, с шипением были выплюнуты в лицо Камилу. Герцог задыхался от отчаяния и ненависти, что разрывали его изнутри: горло, сдавленное невидимыми путами, першило и саднило, а в ушах - гулкое эхо собственного сердца, что надрывалось в груди; руки, вцепившиеся в толстую веревку, дрожали.   

— Или же думаете, что Вы, Камил, выше этого? - пытаясь уязвить, задеть за живое, ехидно протянул Натаниэль; его глаза лихорадочно блестели. - Выше виконтов, графов и остальных герцогов, что с упоением наблюдают как влияние моего рода рассыпается прахом? Чушь! - прорычал эльф, стиснув зубы до противного скрежета; все тело горело, пылало, словно по венам разливалась раскаленная лава. - Я отчетливо помню Ваш взгляд в тот день, когда я вынужден был приехать лично. Вы… - он сделал шумный вдох, облизнул сухие губы и продолжил сдавленным шепотом: - ...ненавидели меня тогда и продолжаете ненавидеть сейчас. Так что же Вас отличает от остальных? - голос Натаниэля дрогнул, а на губах вновь появилась кривая, искаженная болью улыбка. - Меня ненавидит собственная супруга, которой я пытался дать все, что мог: деньги, свободу, выбор, но для нее все это казалось жалким мусором; меня ненавидела и презирала собственная дочь… а сейчас ее хладное тело покоится под морскими волнами… Меня ненавидит собственная мать за то, что я… далек от ее идеалов, - герцог поднял на полукровку свой затуманенный взгляд. - Так чем же Вы лучше них, Камил?

Натаниэль, охваченный бурей различных эмоций, истязающих его изнутри, хищно прищурился и затаил дыхание в ожидание ответа... которого не последовало. Он сглотнул вязкую слюну и вновь облизнул губы. 

— Я… - прохрипел эльф, потупив горящий безумной лихорадкой взгляд, - сам ненавидел себя всю свою жизнь. За… свою безропотность, покорность, смиренность; за то, что с рождения должен быть таким, каким видят меня окружающие люди и нелюди; за то, что добровольно предаюсь низменным удовольствиям, от которых многим… станет тошно, - каждое слово, срывающееся с языка мужчины, давалось ему с огромным трудом и болью, что кривыми гримасами проявлялась на бледном лице. - А теперь… идите! - злобно прорычал Натаниэль, рукой отмахнувшись от Камила, как от назойливого насекомого. - Идите отсюда прочь и расскажите всем, каждой вшивой собаке и плешивой крысе о том, что Натаниэль де Кайрас, единственный наследник герцогского рода, также сгнил изнутри!

Последние слова подобно грому раздались в залитой мраком кладовой. Яростный взгляд, острый и свирепый, - на Камила, который продолжал неподвижно стоять напротив. По спине - холодный липкий пот, пропитавший насквозь герцогское одеяние. Дышать становилось сложнее с каждой секундой: измученное от быстрого бега сердце начинало стонать, разливая легкую ноющую боль по груди.

— Что же Вы не идете, Камил? - протянул Натаниэль, все еще видя полукровку перед собой. - Неужто хотите воочию узреть кончину того, кто насильно затянул Вас в этот дом? - и снова на бледных губах - кривая усмешка; плечи мужчины снова задрожали от подступающего нервного смеха. - Ха-ха, хорошее развлечение Вы себе выбрали! Тогда смотрите, смотрите внимательно и наслаждайтесь зрелищем!

Перед глазами - мутная пелена, а в мыслях - густой туман. По всему телу - нервный озноб, сменяющийся то жаром, то холодом. Под гулкие удары сердца, чьи отголоски звенели в ушах, Натаниэль резкими движениями накинул веревку на собственную шею и сделал последний шаг в объятия смерти.

Стоило только единственной опоре исчезнуть из-под ног, как шершавая веревка, подобно охотящейся змее, тотчас обвилась вокруг герцогской шеи. Грубые волокна яростно вгрызлись в кожу словно острые змеиные клыки. Дышать... Хотелось невыносимо дышать, но каждый вдох - бессмысленная пытка, от которой легкие разрывало изнутри, а испуганное сердце шумно билось в груди. По всему телу - волна боли, вынудившая Натаниэля инстинктивно потянуться к затянутой петле и впиться дрожащими пальцами в веревку.

Страх. Вместо желаемого неведения, полного пьянящей безмятежности, эльфа охватил сильный страх. Нечто. Оно, укутанное в драные тряпки, стояло рядом и хрипело, терпеливо ожидая. Герцог чувствовал, как оно, обдавая его ледяным дыханием, тянуло к нему крючковатые, осыпанные язвами и волдырями, пальцы. И от этого сердце начинало стучать еще громче, а пальцы в панике царапали веревку сильнее.

Сознание угасало, как истлевающая лучина... Кладовая, укутанная полумраком, начинала медленно растворяться в бездонной мгле. Жгучая боль, что разливалась вязким ядом по всему телу, медленно исчезала, даруя вместо этого дурманящее ощущение манящей легкости. Она будто бы стирала из жизни герцога все беды и печали, заменяя их на манящую эйфорию. И Натаниэлю хотелось этого... еще. Хотелось шагнуть в эту бездну и отдаться этим чувствам, щекочущим истерзанное муками сознание, без остатка - стать с ними единым целым.

Ему оставался один лишь шаг. Последний шаг в его ничтожной жизни до абсолютной безмятежности и эйфории. В мир, где нет невыносимых страданий и угрызений совести, где нет ничего, что оставляет кровоточащие раны на душе, лишь манящая пустота! Однако ступить в бескрайнюю пустоту Натаниэль не смог - резкий рывок, вытягивающий его из цепких лап бездны, вернул мужчину в реальность.

Точнее, в ее искаженные остатки.

Жадный вдох, и легкие будто тотчас обожгло невидимым пламенем, от которого все тело, ослабленное и обессиленное, содрогнулось. Сдавленный и хриплый кашель тотчас раздался в стенах темной кладовой. Шея, еще мгновением ранее обвитая веревкой, невыносимо горела, пылала. В ушах - гулкий звон, за ним не было слышно бьющееся в панике сердце, чьи удары ощущались сквозь плотные ткани одежды.

Открыть глаза было сложно: веки будто бы были налиты свинцом, казались тяжелыми и неподвижными, но даже так, спустя пару мгновений, Натаниэль все же смог распахнуть их и впериться потерянным взглядом в пустоту перед собой. Она... расплывалась, рисуя тусклыми пятнами непонятные образы, которые медленно, неспешно прояснялись. В едва ворочающихся мыслях - непонимание.

Однако в следующий миг звонкий удар сотряс стены крохотной кладовой, а в щеку эльфа тотчас вгрызлась колючая - но отрезвляющая - боль.

Камил. Перед ним, склонившись, стоял Камил. Пусть его размытый образ и дребезжал, словно отражение на воде, Натаниэль был уверен, что это был он, его брат по отцу. Он не ушел. Остался с ним, лицезря его отчаянную попытку поставить точку в собственной жизни. И... спас?

- За... чем? - с трудом выдавил Натаниэль, пытаясь отчаянно дышать, но каждый вдох - невыносимая пытка; его рука, дрожащая от слабости, осторожно коснулась шеи - на ней чувствовались ссадины. - Зачем... спас меня?