Темнота. Пустая. Вязкая. Холодная. Обнимает меня за плечи, сковывает по рукам и ногам бессилием, безнадежностью, беспомощностью.
"Зачем я здесь? Почему?" - мысли, словно жалкие птахи, что бьются о терновую клетку, обдирая перья, раня крылья.
Моя жизнь вчера, что имела смысл, сегодня не укладывается в голову, словно и не было ее, как ни страюсь, она покрыта слоем липкой паутины, а потому, от попыток вспомнить как отводит нечистая сила. Думаю, да не о том все.
"Я ничего не сделала. Я ни в чем не виновата" - горечь, что полынь, вяжет во рту сухостью, сковывает язык, обволакивает горло и нечем дышать. Я чувствую ложь, она похожа на тело скользкой гадюки, что притаилась в камнях, готовая ужалить неосмотрительного путника.
"Воровка? Нет, я не брала чужого, это ошибка, какая-то ошибка, я лишь нашла эту вещь, но почему же они мне не верят? Какие злые люди. Какие суровые взгляды. Какие чёрствые сердца..."
Время идёт мучительно медленно, словно попавшее в западню. Я сижу в углу каменной клетки обхватив тощие плечи руками. Трясусь в ознобе, но не хочу видеть эту темноту разрезанную светом факела, поэтому не открываю глаз. Чужая боль и страдание впиваются в голову жалящими мыслями, я задыхаюсь в агонии невысказанных мук, не моих, а всех тех, кто когда-либо побывал в этой обители разбитых жизней.
Мое платье смятым цветком герани, чьи лепестки раскинулись по каменным плитам, укрывает босые ноги. Нежная ткань испачкалась, невинно соприкоснувшись с немытым полом, так же и жизнь невинновного, становится запятнанной клеветой, стоит лишь очутиться здесь.
Мне сложно разобраться в происходящем, слишком много эмоций застыло в прошедшем времени. Осторожно кручу на запястье браслет, незамысловатый, простой, с деревянными бусинами и металлическими вставками на кожаном ремешке - ещё один подарок из драконьего гнезда. Руке приятно. Браслет словно пропитан солнечным теплом, босоногим детством, криком чаек, теплым хлебом и голосом миловидной женщины ... Странные чувства, почти видимые, почти осязаемые, но... Не мои.
И знания о многих вещах, что меня сейчас окружают, тоже душу бередят ощущением двойственности.
В отдалении лабиринта переходов, среди каменного нутра жадного зверя - темницы, слышатся шаги, они напоминают сытую отрыжку только что потрапезничавшего хищника. Приближаются. Звучат уверенно и вместе с тем обреченно... С глухим рыком-стоном отворяется железная дверь перевитая прутьями впуская...
Приоткрываю глаза, скрываясь за рядом пышных ресниц, рассматриваю силуэт, высокий, но тонкий ещё, как росток молодго кедра. В каменную клеть вошёл юноша и тут же его облик растворился в черно-белой картине померкнувшего в этой темнице мира. Подол его рубахи, рукава и штаны носили отпечатки смерти - кровь запеклась густыми черными корками, окоченела на полотне чужой болью, страхом, предсмертными хрипами. Но я ощутила незнакомца, как теплый свет, как греющий огонек, как искру веры, как звук лесной волны, что рождается с первым ветром на восходе солнца... Как самообман.
- Тебе больно? - пересохшими губами спросила тихо. Мои глаза привыкшие к темноте, различили в сумраке бледное лицо, растерянный полный недоумения и боли взгляд, отчание, смятение души того, кто оказался рядом со мной здесь и сейчас.
Словно тень, облаченная в светлые ризы, встала на нетвердые ноги. Мне казалось, что я слышу звучание того, как бьётся сердце незнакомца, как оно изнывает, мечется и стонет внутри роняя алые слезы.
- Мальчик, тебе плохо? - зелёные глаза, что в темноте носят безликий характер внимательно заглядывают в юное лицо, а ладонь невольно тянется к руке подростка, осторожно ее касаясь тонкими холодными пальцами с бледной кожей.

- Не больно? - откликаюсь эхом, удивлённо, растерянно, тоже шепотом, едва приоткрывая бледную линию губ, словно мы шепчем о тайне, словно слова, как рапира, могут пронзить насквозь, если произнести погромче.
- Но... Ты ранен. - я уверена в этом - чувствую, как трясет мальчика в ознобе, вижу страдание на лице склонившись к нему, близко, вижу дрожь густых ресниц, бледность губ, ощущаю волны жгучего отчаяния, что, словно кровь, что запачкала некогда красивый наряд, пропитывает его душу.
Вскрик незнакомца - что удар кнутом, он просит не прикасаться к нему, отойти, оставить.
Этот крик вспарывает воспоминание и мерещится, что я вновь узнаю в нем жертву... Очередную...
Мальчик отрешается от меня вжимаясь в стылые камни, как если бы и сам хотел стать этой каменной оградой.  Это обжигает, заставляет вздрогнуть, отступить на шаг и убрать руку.
- Ты говоришь странное, мальчик. - слова об убийстве из уст юноши звучат диссонансом, они, словно брошенный в воду камень, оставляют круги на ровной глади, так не вяжутся с тем внутренним огоньком, которым мне видится маленький человек. Тот у кого слезы топят сетчатку глаз, растворяясь прозрачным неверием, непониманием, непролитой влагой.
Вижу этот мир иначе, меня зовут ведьмой - я странная, а потому, привыкшая доверять чувствам и жить интуицией, не наученная как "правильно", слушаю чужое дыхание и "созерцаю" внутренним взором, как оно дрожит в агонии пожирающей совести.
Не ощущаю угрозы и хоть слова юноши говорят о смерти, сам он - жизнь. Сам он - страх. Боль, распятая на костре какой-то ошибки.
Я знаю, кто такая смерть. Я видела её, встречала. Слышала походку и шёпот. Она была разной для всех, но для меня смерть - наставница, учитель, прошлое, что неразрывно связывает с настоящим и будущим.
В голосе юноши дрожали слезы, но рушился мир. Незнакомец был сбит с толку, напоминая потерявшегося и оставшегося беззащитным детёныша и его хотелось непременно пожалеть.
- Успокойся, мальчик. - произнесла осторожно,
- Какой из тебя палач? -  и словно отсупившая было волна, опять приблизилась, положила руки на эти угловатые, острые подростковые плечи, дрожащие то ли от холода, то ли от нервной агонии, застыла в черно-белом мире, ища краски в беспросветном касании. Незнакомец снова дернулся. Руки соскользнули невесомой пылью. Юноша вскинул голову и посмотрел бездонными пропастями боли в мои глаза, а затем, в этом омуте отчаяния я увидела, а затем и почувствовала сострадание, жалость и заботу обо мне, а с его языка сорвались фразы простые, понятные, не чуждые тому, что называют "доброта".
- Ты заботишься обо мне. - поговорила прислушиваясь к себе, но кроме тепла, что разливалось по телу, затопляя от центра грудной клетки каждую частичку меня, не смогла уловить никаких других чувств к этому незнакомцу в перепачканной и измятой одежде.
- Ты не убийца. - говорила я прямо и то, что думала, что чувстовала, не ведая, что можно жить иначе, рассуждать иначе.
- Разве можно винить себя в том, чего не делал? А если ты не помнишь, как мог совершить все то, о чем говоришь? - речь звучала приглушённо, словно ветер, что гоняет сухую листву.
- Чтобы понять, ты должен все вспомнить. Чтобы вспомнить, нужно обрести покой. Бурное море топит корабли, но лишь по спокойному они шествуют до самого горизонта. - взгляд мой затуманился, словно в этот миг я находилась не здесь, но стояла на покачивающейся в такт волнам палубе, устремив взгляд в бесконечную лазурь неба и водного простора. Я даже почувствовала соль, что витала в воздухе, ласковый бриз, что трепал волосы, но быстро очнулась, выныривая из грез на голос мальчика.
- Не помню, сколько я здесь, а обвинили меня в воровстве какой-то дорогой вещи, название которой мне не знакомо. Сказали, это имущество короля, но кто такой этот король? - понимание аукнулось чем-то размытым, грозным, доминирующем, подсознательно виделось, что это кто-то очень сильный и влиятельный, но четкого определения найти не могла. Вздохнула, тут же лёгкие обожгло стылым воздухом такое же колкое непонимание, которое испытывал стоящий напротив юный человек.
Собственная речи и голос будоражили, вызывали какие-то сомнения, словно зудящий под ребрами червь, но я ни как не могла понять, что же не так со мной и тем, как и что я говорю, речь казалось чём-то неправильным, противоестественным, но, "Почему?".
- А, ты, мальчик, кто такой и как твое имя? Где твоя семья? - кажется, юноша немного успокоился и задевать его за "живое" неосторожными вопросами не хотелось, а помочь - очень.

Отредактировано Винлирия Лиф (23.01.2024 14:46:53)

Мальчик опустился на холодный, грязный пол, словно мрачные стены высасывали из тела не только силы, но саму жизнь. Он метался в собственном аду воспоминаний, желая понять мотив личных поступков, а я видела перед собой утопающую в болоте укора и боли жертву. Что-то ломалось в его душе, с внутренним хрустом перемалываемое чувстом вины, сродни тому, как ломают позвоночник.
- Ты больше не будешь прежним? - с моих губ срываются слова горечи, не понять, вопрос или утверждение - тяжело видеть то, что происходит с юным человеком, как если бы грубый сапог наступил на готовый распустится горный цветок, смяв грубой подошвой не успевшую расцвести жизнь.
Присела рядом. Сквозняк тут же прошёлся по худым, плечам и спустился по тощей спине, задел выпирающие лопатки заигрывая с тонким платьем, что ни капли не грело.
- Рамон... - голосом тихим, мягко стуапающего эхо, повторила. Сравнить на первый взгляд оказалось не с чем, а потому призадумалась, слегка наклонила голову на бок, чуть прикрыла глаза, прислушалась к себе. Повторила имя мальчика ещё раз и улыбнулась.
- Знаешь, есть такая крапива, называется "Рами", твое имя немного созвучно с названием этой ценной травы, если добавить в название теплый золотистый свет, запах сухого лета и вереска, то получится солнечный Рамон. - тонкая холодная ладонь осторожно коснулась всклокоченых жёстких, местами липких от крови волос мальчишки, и едва уловимо погладила - прошлась по непослушным прядям.
- А меня зовут Винлирия. - собственное имя казалось хорошо забытой песней и ощущалось так, как если бы я называла его впервые. С удивлением тронула собственные губы кончиками пальцев,
- Хотя, можешь просто называть Лиф. - едва дрожащий мягкий внутренний огонёк, что называется душевным теплом, дрогнул и погас, сменяясь волной горького разочарования тогда, стоило лишь отвлечься на вопрос Рамона. Забко обхватила себя руками, провела ими вверх и вниз по худому предплечью, но кровь, как застывшее стекло совсем не грела. Села рядышком с мальчишкой, привалившись спиной к холодным плитам. Помолчала, пытаясь подобрать слова. Вспомнить. Прикрыла глаза и тут, к своему изумлению, картина произошедшего стала вырисовываться в уме сама.
- Знаешь, мальчик, это так странно... - и снова голос мягким шелестом проносится по тесному помещению. Дрогнув, делая вдох, качнулся свет одинокого факела и мелко задрожал, словно прислушивался на миг выхватывая наши лица чуть ярче.
- Я вижу себя крадущейся в узком каменном переходе, кругом пыль и вуаль из застарелой паутины, а у меня в руках ромбовидный камень, что освещает путь голубоватым лунным светом. Все чувства обострены в тысячу раз и сквозь старую кладку, удается расслышать голоса охраны... - делаю паузу, а дальше произношу с изумлением,
- Я хочу украсть кольцо, которое оставляет след в темной застывающей... Смоле? - мои тонкие брови взлетают вверх, а взгляд растерянно скользит по лицу Рамона, что слушает внимательно.
- Я чувствую... Чувствую алчность в каждом движении и... Я хорошо знаю куда идти. А ещё... Вот тут, - показываю на грудь, туда, где бьётся сердце, - Здесь растекается яд мести. Предвкушения. Я... Я хочу сделать что-то ужасное...- растерянность ширится, а такие несвойственные мне эмоции, захлёстывает сознание чем-то гнилостным, чуждым. Голос начинает дрожать, отчего впиваюсь пальцами в платье, комкая ткань. Шумно сглатываю вязкую слюну и продолжаю не замечая, что медленно начинаю сидя раскачиваться из стороны в сторону, словно впадая в некий транс.
- Комната такая большая... А сквозь плотные шторы струится алый закатный свет... Я подхожу к большому массивному столу на котором навалены стопки каких-то бумаг и сложены свитки, но меня интересует что-то другое... - от воспоминаний начинает кружиться голова и не осознавая, что происходит, всхлипываю, впиваясь ногтями в ладони.
- Я точно знаю, какой ящичек нужно открыть, вижу руку в кожаной перчатке, мою руку, но... - смахливая слезы с длинных ресниц шепчу испугано, - У меня никогда не было таких перчаток. Клянусь. - качаю головой, дрожу сильнее, холодею так, что зубы начинают выбивать нервную дробь, не замечая того, как на ладонях от ногтей появляются первые капли крови.
- Дальше... Дальше не помню... В голове лишь тихий шелест какого-то механизма, он похож на... Сыпучий песок и какие-то щелчки... А потом я вынимаю из узкого ящика в столе массивное кольцо с плоским навершием и какой-то мелкой гравировкой... - голову прошибает боль, настолько острая и мгновенная, что я вскрикиваю, запускаю холодные пальцы в волосы и рвано часто дышу. Видение ускользает, оставляя после себя ощущение недосказанности и того, что я забыла что-то важное, какие-то маленькие, но необходимые детали, но сил нет, словно рассказ о вдруг нахлынувшем прошлом, как злостный вампир, выжал все силы превратив тело в жалкую оболочку.
В этот момент с противным скрежетом лязгнул замок и в проёме открывшейся двери показался высокий широкоплечий мужчина в плаще лицо которого озаряла победоносная улыбка.
- Созналась. Стерва. Ну, наконец-то, теперь то ты нам все расскажешь!

Вошедший в камеру высокий мужчина, дознаватель, за спиной которого мрачными тенями маячили несколько стражей с холодными лицами лишенными сострадания, кинул пустой, незаинтересованный взгляд на Рамона, который пытался защитить меня, чем лишь вызвал тонкую хищную улыбку, что застыла в самых уголках губ власть имущего.
- Убийца собственной семьи решил поучить меня законам? -  бровь мужчины картинно изогнулись, подчёркивая вопросительный тон. Облаченный в черный скрывающий фигуру плащ, что свисал обтекаемо с плеч дознавателя, тот неуловимо являл окружающим  некое сходство с хищным вороном, что усугублялось острыми чертами лица, толстым чуть загнутым носом и жёсткими, тонкими губами.
- Поведаешь свое признание позже, и быть может, суд признает чистосердечное раскаяние, отправив отбывать твое ничтожное существование на рудники. Хоть в чем-то проявишь полезность короне, попытаясь смыть кровь с рук. - темные, почти черные маслянистые глаза дознавателя недобро сверкнули, окатив рыжеволосого мальчишку скрытым презрением.
- А эту, - в мою сторону прилетел кивок головы, - берите под рученьки и в допросную камеру. - голос, что скрежет ржавых петель, неприятно прошёлся по ушам, западная в сердце нарастающей волной страха.
Невольно, я попыталась отползти, поджала под себя ноги, изо всех сил вжалась спиной в холодную стену, а потом и вовсе вцепилась тонкими пальцами в рубашку Рамона, что все это время пытался поддержать меня, успокоить, опоясывая кольцом пусть ещё совсем детских, но крепких рук.
Это были руки будущего воина, мужчины, опоры, брата, да кого угодно, но только не убийцы!
Это были руки яркого, солнечного мальчика, похожего на мягкий огонь в любую стужу. Руки, что возьмут орудие в борьбе за справедливость, защишая слабых! Я это чувстовала. Знала, так же, как то, что ветер незрим, но осязаем, а ещё, что он бывает разный - от нежного едва ощутимого, до бушующего и свирепого.
В проёме камеры тут же, закрывая продрогший редкий свет факела, нарисовалось две широкоплечих фигуры в начищенных доспехах, что на миг задержались на пороге, в затем шагнули в темное пространство нашего с мальчишкой заточения.
- Не трогайте меня. - робко, тихо выдохнула, часто моргая ресницами, хотя казалось, что я прокричала в пространство слова густо приправленные острым страхом.
- Я ничего не сделала! Я ничего не крала! Прошу вас... - мой жалкий лепет, что шорох. Стражи не обратили внимания, бесцеремонно схватили за руки грубо вздернуши вверх, оставляя отпечатки пальцев на тонкой коже отрывая от Рамона, от моего маячка во мраке неизбежности.
- Что ты там шепчешь?! - нетерпеливо гаркнул бородатый, толкая вперёд, - Шевелись! У тебя будет возможность поговорить и очень скоро. - грубые шершавые ладони схватили за плечо и бесцеремонно вытолкали да дверь, только и успела, что кинуть полный смятения и ужаса страх на рыжеволосого мальчика, словно он мог меня спасти, после чего, за моей спиной со скрежетом щёлкнул несмазанный замок запираемый ключём камеры.
Ссутулившись, опустив голову, отчего спутанные пряди белых перепачканных волос разметались по плечам неряшливыми нитями, покорно зашагала по узкому коридору, зажатая между широкоплечими мужчинами.
Чтобы хоть как-то отвлечься от нарастающей липкой волны удушающего страха, от той острой неопределенности измеренной шагами под мерный шум капель, что нашли лазейку в стене, от ощущения жестокой неизбежности, начала вспоминать недавний разговор с Рамоном.
Отчего-то в голове всплыли обрывки слов где Рамон спросил, почему я "Лиф", ведь это короткое второе имя не было связано с моим настоящим - Винлирия.
"Это фамилия моей матери" - ответила я тогда, "Ее имя я тронуть не смею, это что-то слишком личное, но иногда, мне очень хочется быть ближе к ней, к ее светлой памяти, к ее роду, к тем, кого я никогда не видела, но несомненно имею родство, в такие моменты, наша фамилия кажется мне ещё одним связующим звеном, а потому, я уже давно воспринимаю ее, как свое второе имя" - говоря так, не смогла сдержать теплой мягкой улыбки, снова прошлась пальцами по жёстким вихрам мальчика, кое-где слипшихся от крови.
"Мне хочется верить. Хочется надеяться, что однажды, я найду семью моей матушки. Что, когда-нибудь, у меня снова будет семья. Что я не буду одинока..."
Цепочка воспоминаний резко оборвалась, поскольку послышался глухой звук отпираемого засова, вперёд подалась тяжёлая кованая наглухо дверь и меня, парализованную страхом, снова толкнули вперёд, заставляя нырнуть в черный разбавленный огнем и чадом факела липкий омут очередной камеры. С глухим рычанием петель, дверь захлопнулась подобно ловушке, отрезая от лабиринта тюремных ходов...
Происходящее было ужасным... Бесчеловечным. Мучительным...
Приходя в себя, хотелось снова попасть в объятия беспамятства, чтобы не ощущать тело изломанной куклой, которую спешно приводили в порядок беспощадные палачи сращивая сломанные кости посредством магии золотого ящера.
- Довольно, Кален, теперь не умрет. - раздалось совсем рядом и в этом ровном тоне, в этом голосе, сквозь пелену боли, я узнала дознавателя, - До следующего раза дотянет и ладно. Завтра попытаемся выяснить все иным путем - покопаемся в голове девки, раз сама языком через рот ничего путного ответить не может, а там... Все равно казнь ждёт, так может и к лучшему, если лишится рассудка начисто. - мужчины отвернулся, кивнув стражам.
Меня внутренне окатило жаром ужаса от осознания, я прекрасно понимала, что речь идёт о магии и воздействии на разум через жемчужного дракона, у меня у самой был такой питомец... А однажды, я уже испытала на себе подобного рода воздействие, после чего... Стала такой... Ненормальной. Болезненной... Словно проклятой, лишенной покоя и сна...
Все эти мысли родились в голове на уровне ощущений, подсознания, поскольку мыслить ясно не выходило - раз за разом, едва стоило пошевелиться, как в теле, выжигая раскаленной иглой каждую клеточку, пробегала волна агонии состоящей из резкой, острой боли. Перед глазами стояла топкая мутная алая дымка. Хотелось пить.
Из моих растрескавшиеся окровавленных губ в такие моменты вылетали хриплые стоны. Горло нещадно драло изнутри что наждачной, но вместо слов вылетало шипение - связки отказывались повиноваться, надоравныне криками.
Грубые мужские руки сдернув со стола мое лёгкое тельце в измятом, грязном, окровавленном платье, подхватив подмышки, потащили по коридору в камеру, где остался Рамон, видимо решили, что тех, кто обречен на смерть не обязатело уже разеденять.
Грубо дотащив до дверей, отворив дверь, стража бросила меня на тюфяк соломы, после чего ушла.
Я же лежала ничком, не в силах пошевелиться. Все тело покрывали жуткие синяки с кровоподтеками, волосы свалялись, в них запеклась корками кровь. Руки мелко подрагивали от болезненных судорог, а из горла вырывался сдавленный сип.